В Уросе, мимо которого пришлось проходить, Пестрый увидел одни развалины и кучи дымящегося пепла, раздуваемого порывами налетавшего ветерка. Избы были все сожжены, обгорела и деревянная церковь, стоявшая посередине городка. Крест с нее почему-то был сбит и валялся тут же, поблизости. На валах, полуразрушенных Нелидовым, виднелось множество неубранных трупов жителей, среди которых можно было заметить женщин и детей. Ни одной живой души не было видно кругом. Только где-то жалобно выла собака, вероятно оплакивавшая своих хозяев, умерщвленных беспощадным врагом.

   На лице Пестрого выразилось негодование. Этого он не ожидал. К чему такая бессмысленная жестокость, не имеющая никакого оправдания?.. Ему стало досадно и больно за своего "товарища" Нелидова, уподобившегося зверю-татарину. С губ его сорвался тяжелый вздох.

   -- Ах, Гаврила, Гаврила!.. -- покачал он головой и быстро проехал мимо Уроса, преданного вихрю истребления.

   А воины с завистью поглядывали на следы произведенного разгрома, живо представляя, какое раздолье здесь было, когда Нелидов позволил ратникам "погулять" во взятом городке сколько их душеньке было угодно...

   -- Молодец Нелидов-боярин! -- слышались одобрительные голоса. -- Не ухаживает за лесными людьми, как матка за своими дитенышами! А у нас Пестрый-князь, ради правды своей, кажись, уж через край хватил! Не дает нам душу отвести! А уж мы ли для него не стараемся?..

   -- Нишкните вы! Чего горло дерете!.. -- осаживали говорунов начальные головы, боявшиеся, что подобные слова могут долететь до слуха большого воеводы, который, конечно, не похвалил бы за это. -- Привыкли вы с врага по две шкуры драть. А здесь-то не выходит. Ну, и потерпите малость. Будет и на вашей улице праздник...

   -- Жди еще этого праздника! Когда-то он будет!.. -- ворчали ратники, но, конечно, этим ворчаньем и ограничивались, не смея заявлять Пестрому о своем недовольстве, возникавшем по причине мягкого обращения главного военачальника с побежденным врагом...

XX

   Опасения князя Федора Давыдовича за дальнейшую участь отряда Нелидова оказались напрасными. Нелидов умел постоять за себя на поле брани, хотя в то же время он не препятствовал воинам грабить, пропуская мимо ушей добродетельные наставления большого воеводы. На дороге Пестрому повстречался гонец, скакавший к нему с донесением о взятии Нелидовым Покчи, оказавшей довольно упорное сопротивление. При этом был пленен главный пермский князь Микал, или Михаил, не успевший даже проникнуть в свою резиденцию, которую уже брали приступом москвитяне. С ним были захвачены все триста ратников, уведенных им из Изкара для спасения Нижней Перми.

   -- Ну, слава Тебе, Господи! -- перекрестился Пестрый. -- Теперь только Чердын остается. А Чердыну одному не устоять против нас. А что, братец, -- обратился он к гонцу, -- не гуляют ли опять молодцы наши в Покче, как они в Уросе гуляли, а?

   -- Не позволил боярин Гаврила Иваныч Покчу раззорять, -- отвечал гонец, -- ибо князь Микал ему слово такое сказал... пригрозил тебе пожаловаться, что ли, а не то и государю московскому. Ну, и не разрешил боярин Гаврила Иваныч.

   -- Ну, то-то же, -- сделал строгое лицо Пестрый и с облегченным сердцем поехал дальше, почувствовав глубокую благодарность к своему "товарищу", забравшему два городка и поступившему в Покче по его завету.

   На переход от Изкара до Покчи потребовалось не менее двух суток, в течение которых московскому войску пришлось еще натолкнуться на Малый Новгород -- то самое небольшое поселение новгородских выходцев, окруженное со всех сторон высоким частоколом и рвом. Тут Пестрый был встречен жителями с хлебом-солью, ласково поговорил с поселенцами и, пожурив стариков за то, что они позволили молодежи примкнуть к партии Арбузьева, проехал дальше, запретив воинам трогать русский городок.

   В Покче князь Федор Давыдович был торжественно встречен боярином Нелидовым, оказавшим ему знаки глубокого почтения. Нелидов расположился во взятом городке с полным удобством, заняв для себя княжеский дом, где было приготовлено помещение для большого воеводы. Ратники с веселыми песнями расхаживали по городку, но обид никому не делали, повинуясь приказу свыше, отданному им в самом решительном виде.

   Пестрый похвалил Нелидова за блестящее выполнение данного ему поручения, но не утерпел, чтобы не выговорить ему за зверскую расправу в Уросе, где рассвирепевшие воины дали простор своей злобе. Нелидов возразил на это, что даже женщины и дети бросали в них каменьями и палками, так что пришлось поневоле "поукротить их". А без острастки, по его мнению, обойтись было нельзя никак...

   -- Ну, ладно, ладно! -- махнул рукой большой воевода. -- Что стало, не воротишь того. А вот покажи-ка мне князя здешнего, коего ты в полон забрал. Охота поглядеть на него. Говорят, человек он умный весьма, ежели люди не врут.

   -- Кажись, не дурак этот князь, с первого взгляда его видно! Со мною так щепетко толковал! -- поморщился Нелидов и приказал привести Микала, содержавшегося под стражей в своем доме.

   Микал был погружен в свои невеселые думы о совершившемся несчастии, когда его позвали к главному московскому воеводе, пожелавшему взглянуть на важного пленника.

   -- Здравствуй, князь! -- приветствовал его Пестрый, делая вид, что приподнимается с места при его входе. -- Кажись, ты по-нашему гуторить умеешь, правда это?

   -- Здравствуй, воевода! -- отвечал Микал по-русски же, останавливаясь у самых дверей. -- Правда, по-вашему я смыслю порядочно, -- прибавил он, удивив Пестрого чистотою своего выговора.

   -- Ну, так садись, князь Михаил, побеседуем с тобой кое о чем, -- предложил Федор Давыдович и указал на широкую скамью, стоявшую по ту сторону стола, у которого он сидел.

   Микал покрутил головой.

   -- Могу ли я сесть при именитом боярине московском, я -- бедный пленник... поруганный, лишенный своей чести...

   -- Чести тебя никто не лишал! -- возразил большой воевода, поглядев прямо в лицо покчинскому владетелю. -- Ты только полоняник наш. С тобой мы должны как с князем обходиться, ибо только государь наш может тебя чести лишить... либо еще возвеличить тебя превыше того, чем ты был до сих пор! Садись, князь Михаил! -- повторил Пестрый, и нетерпеливая нотка послышалась в его голосе.

   Микал с тяжелым вздохом сел, смущенно пощипывая свою бородку. Пестрый заговорил снова:

   -- Нелегко тебе, князь, вижу я. Не смог ты от нас оградиться, подпала Пермь Великая под славную державу Московскую. Но в том еще нет большой беды. Может, к добру это для вас, для пермян...

   -- Может, к добру -- не знаю.

   -- Главное, уклад у нас крепкий... московский, одним словом! И вера православная у нас стоит-светится как свеча перед престолом Господним! А у вас как дела идут насчет веры христианской?

   -- Ничего, молимся мы Богу, как учили нас, в церковь ходим, попов слушаемся, иконам святым поклоняемся -- все, как следует быть! -- промолвил Микал, дипломатично умалчивая о всеобщем шатании умов в народе, потерявшем доверие к своим наставникам, ставившим выше всего собственное довольство и благополучие.

   -- А ты каково веруешь? -- внезапно спросил Пестрый и зорко поглядел на своего собеседника.

   Тот даже глазом не моргнул.

   -- Верую я в Бога Живого, Господа Иисуса Христа, Он же всегда был, есть и будет во веки веков, аминь!

   -- Правильно! -- кивнул головой набожный боярин. -- Христианин ты добрый, кажись. А нам на Москве насказали, будто все пермяне, от князя до последнего смерда, на идолов своих прежних глядеть начинают!..

   -- Мало ли чего не наскажут злые люди. Не всякому слуху верить можно.

   -- Видимо, так оно выходит.

   Разговор большого воеводы с князем Микалом затянулся на несколько часов. Пестрый положительно полюбил за это время покчинского владетеля, сумевшего понравиться ему своими умными, дельными речами, дышавшими правдой и искренностью. Когда же Микал сообщил ему, что жена и сын его томятся в подземном тайнике, не смея выйти оттуда наружу из опасения получить обиды от москвитян, -- Пестрый тотчас же распорядился вывести княжеское семейство на вольный воздух, где оно могло бы поселиться в собственном доме и жить без всякой опаски за свою участь.