У меня, помимо долгожданной игровой комнаты, где не надо было каждый вечер убирать игрушки, можно было строить замки, города, разбивать палатки и даже повесить гамак от стены до стены, у меня появился и настоящий собственный домик — на дереве.

Папа получил кабинет, где он разложил все свои книги и каталоги, картины, гербарии. А кроме того — большой сад для экспериментов. Папе, наоборот, нравился порядок. В доме. Потому что сады он любил природные, то есть достаточно «беспорядочные», если сравнивать их, например, с французскими садами и даже с английскими, где беспорядок строго и тщательно продуман, и создан искусственно. Впрочем, любить-то он их любил, но его сад был не похож ни на один из существующих садов, или похож на многие. Не обидев отца, могу сказать, что слишком часто его сад напоминал стройплощадку. То есть именно сад был местом для папиного беспорядка. Я думаю, что каждому человеку нужна какая-то отдушина для беспорядка. Это неправда, что беспорядок в доме отражает беспорядок в голове. Если везде будет порядок, будет во-первых, очень скучно, а во-вторых, из хаоса и рождается что-то новое. В кабинете у отца был образцовый порядок. Все каталоги, справочники по садоводству, цветоводству, книги по истории садов, всегда стояли на своих местах, как и тысячи пакетиков с семенами и десятки тысяч фотографий из картотеки отца. Создавая очередной проект сада, он раскладывал фотографии с цветами словно пасьянс, и если не было полного порядка — пасьянс не сходился. В саду же был перманентный беспорядок и сейчас вы поймете, почему.

Отец был увлекающейся натурой. Большая часть хозяйского сада представляла собой уже сложившийся ансамбль, надо было только поддерживать структуру, подрезать, выпалывать, подсаживать, подкармливать, прореживать. Главной же, и пожалуй самой трудной задачей было поддержание в парке состояния запустения. Конечно, сухие ветви надо было обрезать, и иногда убирать с дороги поваленные деревья, восполняя их новыми, но нельзя было нарушать того впечатления, атмосферы парка — старый заброшенный сад. В таком саду воспоминания сразу окружали тебя, под дубом хотелось опуститься на траву с книжкой и прогуляться при лунном свете по темной аллее, подсвеченной белыми душистыми фиалками (Viola cornuta Alba). Впрочем, все эта хозяйственно-исполнительская составляющая работы садовника занимала его меньше всего. Отец относился к работе садовника не как это принято сейчас, в начале 21 века — этакий подсобный рабочий, с упором на тяжелый физический труд. Он рассматривал деятельность садовника, и, в частности, свою, как со-творчество по преображению земли, как попытку выразить, воссоздать какое-то свое представление об Абсолютной красоте. Он любил сажать и с почти детским восторгом и энтузиазмом следил за наклюнувшимися семенами, пробившими землю росточками, готовыми раскрыться бутонами. Выпалывать сорняки, напротив, не любил — для него и сорняки были воплощением Природы, и в том, что он вырос именно здесь — что Ветер ли, горихвостка ли «посадили» его именно здесь, он видел не просто смысл, но Замысел. Поэтому, наверное, он и согласился стать здесь садовником — идея запущенного сада была ему близка. Наверное, в душе он был ландшафтным архитектором с ботаническими наклонностями, и в самом дальнем углу хозяйского сада со всей страстью предавался своему увлечению. Увлечения менялись: на смену пионам приходили клематисы, их сменяли злаковые, лимонник, гортензии. К счастью, все пристрастия отца были исключительно ботанического характера. Я знала людей, с завидным постоянством менявших свои увлечения гораздо более кординально, нежели мой отец. Сначала это были рыбы. Доведя общий объем всех имевшихся в доме аквариумов до размеров озера Комо, человек терял к этому хобби всяческий интерес. Следующим были канарейки. После 33 клеток в доме, гараже, на веранде и даже у свекрови, он перешел к парусному спорту, потом были стрельба из лука и подводное плавание. Но едва достигнув стабильных результатов, иными словами, перестав добиваться новых, человек бросал «любимое» занятие. Впрочем, бывает даже хуже, если мужчины постоянны в своих интересах (вы понимаете, какое увлечение женского рода множественного числа я имею в виду). Так что ботанические страсти моего отца были вполне безобидны. Впрочем, и он успел сменить ряд увлечений, пока не остановился на садоводстве. Главным увлечением его юности были самолеты. Уже в 14 лет он управлял самолетом и когда поступил в летную академию, у него было больше всего «часов в воздухе», что тоже учитывалось при приеме. Но в один прекрасный день, выруливая самолет на посадочной полосе, он как-то разглядел, что во время маневра раздавит шасси самолета целую шеренгу гусениц. Это его так потрясло, потому что он провел параллель со своей профессией — в академии учили на военных летчиков. Возможно, в один непрекрасный день ему придется не гусениц давить, а бомбы сбрасывать. И он со скандалом ушел из академии. Врочем, я отвлеклась.

Итак, вначале сад изобиловал пионами. Когда сорта исчислялись сотнями, отец, просматривая многочисленные руководства и справочники, начинал все больше обращать внимание не на технику размножения или советы по уходу и пересадке, а на последнюю строчку «лучше всего сочетается с...» вот тут-то, как правило, и таилось очередное увлечение отца, готовое прийти на смену надоевшему фавориту. От старых увлечений отец избавлялся щедро и безжалостно (нет, он их не сжигал и не вырубал топором), слово «безжалостно» я употребила в смысле отсутствия жадности коллекционера, которому жалко лишиться даже картины, которая не нравится, только потому, что она — часть коллекции). Отец совершенно не жалел недавних любимцев, которых еще вчера укрывал от жары замысловатыми конструкциями из прутьев и маминых батиков). Он дарил их соседям, друзьям и знакомым, пересаживал в «основной» сад, и даже устраивал «благотворительную» акцию — просто дарил цветы на местном рынке, чем нажил себе кучу врагов среди прижимистых местных крестьян, не понимавших этих прихотей. И даже когда отец приходил на рынок «с пустыми руками» - просто чтобы что-нибудь купить, на него поглядывали с опаской и недоверием. Поэтому на рынок я любила ходить с мамой — ее, наоборот, крестьяне жалели — ведь ей приходилось общаться с этим чудаком каждый день! - и старались выбрать для нее лучший кусок телятины, арбуз покрупнее, творог пожирнее. А мне совали кто огурец, кто яблоко, кто насыпал горсть малины. Но больше всего на рынке я любила не эти угощения, а одну старушку, прилавок которой находился в самом дальнем углу рынка. Он был весь уставлен разнообразными замысловатыми коробочками с разноцветными порошками, пучками сухих веток, шишками разных размеров: от мелких ольховых до душистых сосновых и кедровых, таинственными пузырьками и мешочками с сухими травами, засушенными цветами гортензий, бессмертника, роз, карима. Она тоже всегда угощала меня нанизанной на соломинки лесной земляникой и желтыми восковыми яблочками, каких я больше нигде никогда не встречала, и дарила маленький веночек из сухих трав: пшеницы, пижмы и бессмертника, или дикого лука и фиолетового карима, или из гипсофилы и высушенных роз или сердечко из мха и ольховых шишечек. У ее ног обычно дремала большая дворняга. Эта старушка с рынка была похожа на добрую фею-покровительницу цветов. Иногда мне кажется, что она и была феей. Я никогда не видела, чтобы кто-то давал ей деньги за купленный венок. Но, может, я просто этого не помню. Мой отец всегда подходил к ней, и они долго болтали.

Пионы были первым увлечением отца на моей памяти. Огромные шапки бордовых и нежно-розовых цветов со свежим ароматом. В них так приятно уткнуться носом после дождя и вдохнуть их легкий аромат! Но когда пионы отца получили официальное признание красоты, выразившееся в том, что однажды утром во всем саду не осталось ни одного цветка (потом Сиро рассказал нам, что в тот вторник на рынке двое парней продавали необыкновенной красоты пионы, «почти как у вас в саду») им на смену пришли колокольчики всех цветов и размеров. Потом их сменили клематисы. Клематисы тоже удостоились высокого признания: со всей округи приходили смотреть на возвышавшуюся посредине участка лиловую башню - проволочную конструкцию, плотно увитую цветущим клематисом. И на темный дуб, увитый воздушными нежными цветами белого ломоноса. Еще бы, ведь тогда они были редкостью и экзотикой. Сам мистер Знатный Садовод из Кьянти, владелец немыслимо редких растений, небывалой двухэтажной оранжереи, коллекции орхидей и прочих чудес пожаловал к нам с визитом, чтобы сфотографировать папину коллекцию клематисов. Чтобы заполучить фиолетовый «Beauty of Worcester” он готов был пожертвовать главным сокровищем своего семирамидского сада: яблоней, которая плодоносит без цветения! “Подумайте сами, как это удобно – агитировал слегка оробевших и переглядывавшихся в нерешительности маму и приехавшую погостить тетю Знатный Садовод – вы больше не зависите от пчел, не боитесь поздних заморозков! Ваша яблоня будет усыпана плодами даже в самые неурожайные годы!” Отца дома не было, и обмен состоялся. Яблоня, действительно, ни разу не цвела и за 20 лет я не видела на ней ни одного яблочка.... после этой истории клематисы отодвинулись на второй план, и отец увлекся злаковыми. Это вовсе не значит, что папин «экспериментальный» сад был садом монокультуры, садом селекционера-фанатика. Ему нравилось экспериментировать не только с сортами, но, и прежде всего с цветами, формами и в конечном итоге со стилями, поэтому сад очень редко «дорастал» до задуманного варианта. Чаще всего он был в той или иной стадии «переделки». Да и «задуманного» варианта, как такового, не существовало. Отец мог увидеть в каком-нибудь журнале фотографию сада, и, в нарушение уже начатых работ, переделать газон под пруд. Конечно, это слишком экстремальный пример, такое случалось не часто, как всего однажды отец решил переместить 200-летнюю оливу. При этом он отнюдь не был подражателем. И понравившаяся фотография просто вдохновляла его, подсказывала собственную идею, открывала глаза на что-то новое, он вовсе не стремился буквально воссоздать чужой сад. Такой плагиат даже не приходил ему в голову, как не приходит это в голову талантливым поэтам. Какая-нибудь часть сада всегда была перекопанной, с натянутыми ленточками, колышками, размечавшими границы участков, и растения перекачевывали с места на место, но у отца была легкая рука и потери были минимальны. Отца такой непрезентабельный вид сада нисколько не заботил. Сад был отгорожен от основного, «хозяйского» парадного сада густой изгородью, напоминавшей лабиринт, поэтому попасть в него было не так-то просто. Посторонних он сюда не звал, это был его сад, и его увлекал сам процесс пересаживания, создания новых сочетаний, созерцания, размышлений. Он сознательно не прибегал в своем саду к автоматическому поливу не только потому, что каждый раз его пришлось бы перемонтировать, следуя ежегодным перепланировкам, но и потому, что он считал это наилучшим временем наблюдения за садом и оценки, что куда следует «перебросить». Он даже пробовал себя на ниве селекции, тогда и мне перепадала работа по подсчету раздвоенных лепестков, опылению, завязыванию семенных коробочек в специальным мешочки, выдергиванию забракованных отцом экземпляров и пр. Может, вам покажется странным, что у отца хватало на все это времени, ведь он работал садовником в огромном саду, и дел там хватало. Но, во-первых, отец занимался любимым делом, у него в руках все спорилось, поэтому он успевал сделать вдвое-втрое больше других. Хотя иногда он прибегал к разным хитростям — приглашал в сад деревенских мальчишек и перепоручал им нехитрые дела, вроде сбора опавших листьев или перетаскивания отпиленных веток. За это он покупал им мороженое и катал на старой хозяйской кобыле. Все были довольны. Более сложные обязанности он поначалу тоже передоверял одному деревенскому парню, но после того как тот, видимо, впервые взяв в руки электрическую газонокосилку, скосил под корень гортензию и флоксы, - то ли не смог удержаться от искушения убрать из сада вообще все, то ли не разобравшись, что нужно скосить, а что оставить, папа отказался от его помощи. Хорошо еще, папа случайно вышел из «своего» сада — он что-то забыл в доме, иначе этот слишком усердный косильщик добрался бы и до зарослей плюща или принялся бы соскабливать мох со статуй. Всякие лекарственные, целебные растения тоже были увлечением отца. О лимоннике он впервые услышал от мамы — ее дед был геологом и привез из Уссурийского края лимонник и элеотероккок. Они вполне акклиматизировались в Подмосковье. Отец сразу же загорелся идеей посадить этот фрукт пяти вкусов, как его называют в Китае, у себя в саду. Первую лиану он привез из России, но она не выдержала засушливого и длинного тосканского лета, и погибла, тогда он отыскал питомник в Германии, и заказал сразу пять растений.