Кессон для "Ретвизана" был закончен постройкой уже несколько дней тому назад, но при подводке его на место оказалось, что он плохо рассчитан, не вполне закрывает пробоину или, вернее, -- ее ответвления, и, несмотря на работу мощных турбин землесосов, вода в броненосце не убывает. Приходилось при посредстве водолазов разыскивать эти щели и, хотя временно, прикрывать их надежными пластырями. Как раз в день приезда вновь назначенного командующего удалось выполнить эту работу. Броненосец всплыл и на буксире портовых пароходов был введен в Западный бассейн, где его поставили на бочки под носом "Ангары", к северу от нее.

   -- Хорошая примета! -- говорили в кают-компании...

   -- Ишь, ты! Приехал -- сейчас и распорядился! Не шутки шутит! Он, брат, сделает! -- толковали на баке...

   Первое время адмирал, конечно, с утра до ночи был занят приемом дел, ознакомлением с местными условиями и обстановкой, совещаниями с начальствующими лицами и т. п... Все же, выбирая относительно свободные минуты, он заезжал то на тот, то на другой корабль. До нашей "Ангары", очевидно, очередь могла дойти еще не скоро.

   Посещения эти были в высшей степени кратки и все по одному шаблону. Адмирал выходил на палубу, принимал рапорт командира, знакомился с офицерами, здоровался с командой. Потом -- осмотр помещений и опять обход фронта. Два слова одному, два слова другому. Иного узнает, вспомнит прежнюю совместную службу или плавание, иного спросит, что он делал в последнем бою, или вдруг заведет разговор с каким-нибудь комендором, спрашивает его, сколько выстрелов и за какое время он сделал, как брал неприятеля на прицел, вызовет на ответы, на возражения, даже словно заспорит... Потом -- "До свиданья, молодцы! Дай Бог, в добрый час!" -- и уехал... Как будто ничего особенного -- все, как всегда; а между тем каждое его слово, каждый жест немедленно же становились известными на всей эскадре. Казалось бы, что адмирал еще ничем не проявил своей деятельности, ничем не "показал" себя, но, путем какого-то необъяснимого психического воздействия на массы, его популярность, вера в него, убеждение, что это "настоящий", -- росли не по дням, а по часам. Создавались целые легенды о его планах и намерениях. Нет нужды, что эти легенды в большинстве случаев являлись апокрифическими, -- важно было то, что им если и не вполне верили, то страстно хотели верить... В среде личного состава эскадры, нашедшей наконец истинного вождя, проснулся её старый "дух"...

   И мне казалось, что мои мечты не обманули меня, что никакой гнет последних лет не в силах был погасить этот дух... Настал час -- и, разбросав слой пепла и шлаков, он вырвался на свободу ярким пламенем, могучий и страшный...

   В эти дни спутник по экспрессу, бравый путеец, не посмел бы сказать, что "сдали"!..

   -- А как же теперь с орудиями? Назад будем ставить? -- обратился ко мне боцман тем совершенно особым, почтительно-фамильярным тоном, каким говорят боцмана со старшим офицером, конфиденциально осведомляясь о намерениях начальства.

   -- Какие орудия?

   -- Наши, которые, значит, на батареях...

   -- С чего ты взял?

   -- Я так полагал, ваше высокоблагородие, что ежели нас вышлют к мысу...

   -- К какому мысу?

   -- К Доброй Надежде, контрабанду ловить... так нам без артиллерии неспособно будет...

   -- Да кто тебе это рассказывал?

   -- Все говорят, ваше высокоблагородие... сказывают, адмирал... Потому, какой ни есть крейсер, а надо использовать...

   Может, это было и неразумно, и неосуществимо, но, право, хорошо...

   Из Владивостока получено было известие, что с 12 по 18 февраля весь отряд крейсеров ходил в море, но безрезультатно. Все время пришлось бороться с жестоким штормом и пургой. Однако захватили какой-то небольшой японский пароход.

   К вечеру 25 февраля мы "заслышали" японцев, т. е. наши приемные аппараты беспроволочного телеграфа стали получать непонятные депеши.

   В сумерках с "Ангары" видели, как оба отряда миноносцев -- вся наша минная сила -- вышли в море.

   -- Эге! Кажется, "Борода"-то не склонен "беречь и не рисковать!" -- "Дедушка" не из таких! -- толковали у нас.

   "Борода" и "Дедушка" -- это были любовные прозвища, данные Макарову в первые же дни его пребывания в Порт-Артуре.

   Около 7 ч. утра, 26 февраля, возвратился I отряд наших миноносцев. Найти японскую эскадру ему не удалось, но на рассвете, уже в виду Порт-Артура, он встретился с отрядом японских миноносцев. Произошла горячая схватка на самой близкой дистанции. Стреляли даже минами, пуская их по поверхности. "Властный" утверждал, что именно от такой его мины затонул один японский миноносец. На самом "Властном" была подбита машина, и отряд вернулся в Артур. Потери: ранен начальник отряда, один механик обварен паром, а из команды один убит и несколько ранено. Должен пояснить, что всякие новости, благодаря переговорам ручным семафором, немедленно же делались известными на всей эскадре.

   Двум миноносцам II отряда -- "Решительному" и "Стерегущему" -- не посчастливилось. Также не найдя японской эскадры, они при возвращении были отрезаны от Порт-Артура неприятелем втрое сильнейшим. Здесь дело вышло еще жарче -- настоящая свалка, так как надо было прорываться. Едва не дошло до абордажа. Рассказывали даже, что одному японцу удалось перескочить на палубу "Стерегущего", где он ударом сабли успел свалить кого-то из офицеров, но и сам, конечно, был немедленно убит. "Решительный" прорвался, на "Стерегущем" же, как оказалось, вероятно, от неприятельского снаряда или осколка, взорвалась мина в одном из кормовых аппаратов. Корма потерпела страшное разрушение. Японцы, бросив преследование "Решительного", всею силою обрушились на "Стерегущего". Некоторое время они его расстреливали, а затем взяли на буксир и повели на юг, но он затонул (Впоследствии из японских источников мы узнали, что, когда на полуразрушенном "Стерегущем" были перебиты все офицеры и почти вся команда, оставшиеся в живых сами затопили миноносец, открыв кингстоны.).

   "Стерегущий" погиб, но зато в бою с первым отрядом погиб японский миноносец. Не было победы, но не было и поражения. Конечно, можно было жалеть, даже досадовать, что наши миноносцы плохи (добрая половина не участвовала в экспедиции, стоя в Восточном бассейне, занятая исправлением повседневных мелких повреждений), что они недостаточно подготовлены к их специальной службе, что по ночам, в море, они растеривают друг друга, не умеют найти неприятеля и т. д., -, но все же это было первое лихое дело, и вести о нем отнюдь не произвели на эскадру какого-либо угнетающего впечатления. Скорее, наоборот, подбодрили ее. В этом отношении огромную роль сыграло обстоятельство, само по себе незначительное, но для Порт-Артура столь необычайное, что в первый момент ему даже не верили.

   Как только сигнальная станция Золотой горы донесла, что в море идет бой между нашими и японскими миноносцами, для прикрытия их вышли из гавани "Аскольд" и "Новик". "Новик" -- впереди.

   -- Неужели адмирал сам отправился в эту "авантюру"? -- вопрос, живо всех интересовавший и вполне естественный.

   Офицеры, собравшиеся на мостике, усиленно протирали стекла биноклей, напрягали зрение... На "Аскольде" не было флага командующего...

   -- Ну, понятно! Нельзя ж так рисковать... На легком крейсере... Мало ли что... -- говорили некоторые...

   -- На "Новике"! Флаг -- на "Новике"! -- вдруг, словно захлебываясь от азарта, закричал сигнальщик.

   Всё кругом разом всколыхнулось. Команда, бросив завтрак, кинулась к бортам. Офицеры вырывали друг у друга бинокли из рук... Сомнения не было! На мачте "Новика", этого игрушечного крейсера, смело мчавшегося на выручку одинокому миноносцу, развевался флаг командующего флотом!..