— Клеопатра, — спокойно окликнула ее Диона. Она говорила негромко, но имя все равно зазвенело в тишине, стремительно разбегаясь по комнате гулким, многократным эхом.

Рука царицы замерла.

— Клеопатра, — повторила Диона. — Что ты делаешь?

— Уходи, — отозвалась царица. В ее холодном твердом тоне было бы, наверное, больше тепла, если бы она обращалась к одной из теней, толпящихся по углам. — Здесь я никогда не нуждалась в твоих услугах. Убирайся — или я велю тебя вышвырнуть.

— Сомневаюсь, — возразила Диона. Переча царице, она рисковала не больше, чем когда пришла нарушить ее магическое действо: если придется заплатить за вторжение, все остальное войдет в эту цену. — Разве так полагается встречать новости, пришедшиеся нам не по нраву или неожиданные для нас.

— А как еще их встречать? — властно спросила Клеопатра, но прекратила свои манипуляции, к тайному облегчению Дионы, и не двигалась с места, чтобы завершить магический круг.

— Можно подождать, — проговорила Диона, — и посмотреть, что будет дальше.

— Я ждала, — отрезала Клеопатра, — но ты сама видишь, как я вознаграждена за свое ожидание. Забыта — как мода прошлой недели, как мелкая интрижка, которую он завел себе на Востоке. Как только Антоний вернулся в Рим, Рим пожрал его. А эта тварь пожрала его душу.

— Вздор! — возразила Диона более решительно, чем следовало. Она слишком хорошо понимала, что имела в виду Клеопатра и что собиралась делать при помощи этого круга, крови и паутины магии. — Кого ты собиралась призвать? Тривию — Гекату[37]? Эриний[38]? Нашего египетского Пожирателя Душ? Или всех разом? Разве ты сумела бы справиться с ними, о моя владычица, царица Двух Земель? Это ведь не заурядные шкодливые демоны или бесплотные призраки. Одной только кровью нельзя уплатить по их счету. И магический круг, как бы хорошо он ни был очерчен, не может удержать их — если только они сами не сочтут забавным остаться в нем. Безусловно, один раз они сослужат тебе хорошую службу, но что потом? Ты же навсегда станешь их рабой.

— Какая ты мудрая, — съязвила Клеопатра. — Какая благоразумная, предусмотрительная… Все-то ты предугадываешь. Но что даст мне мудрость? Чем поможет благоразумие? Что изменит?

— А что тебе даст твоя магия? Фурий, изводящих соперницу. Пожирателя Душ, вгрызающегося в ее печень? Прелестная картинка! Такую обычно рисует в своем воображении рассерженный ребенок. Ты, наверное, еще наслала на Антония собак за то, что он проявил слабость и не устоял перед нею. А дальше что? Октавиан получит весь Рим. Сможешь ли ты затащить его на свое ложе, как затащила остальных?

— От этого, — спокойно заявила Клеопатра, — меня стошнит. А что мне мешает наслать на него эриний так же, как и на его сестру?

— Ничего, — согласилась Диона. — Кроме небольшого сожаления о том, что случится потом.

— Потом будет хаос, — промолвила Клеопатра. — И я смогу использовать его в своих интересах.

Диона покачала головой. Как и следовало ожидать, она не смогла переубедить царицу, не сумела тронуть ее душу — Клеопатра по-прежнему стояла внутри круга, сжимая окровавленную палочку. Но к этой волшебной палочке, слегка подрагивающей в руках царицы, крались кошки. Похоже, она ничего не замечала. Диона тоже старалась не смотреть на них. У нее уже мелькнула мысль, которую она почти тут же отбросила: схватить палочку. Но разрушать даже неоконченный магический круг опасно, особенно если это делает маг: последствия могли оказаться непредсказуемыми — уж лучше оставить Клеопатру в покое и дать завершить свое магическое действо. Силы, бывшие внутри, когда создавался круг, по-прежнему находились там, и Диона, выпустив их наружу, стала бы уязвимой для толпящихся вокруг теней, алчущих крови.

Кошки же были божествами по праву рождения. Магия не в силах подчинить их себе. Чем они помогут царице, Диона не представляла, но почему-то доверяла своим ощущениям, говорившим ей, что именно эти зверьки могут повлиять на исход страшного спора.

Она изо всех сил старалась помочь им.

— Что ж, прекрасно. Значит, тебе неважно, какую цену ты заплатишь за вспышку своего гнева. Ты уничтожишь их движением руки, превратишь Рим в прах и, может быть — может быть! — спасешь Египет от ярма. Но что же ты ответишь детям Антония, когда они спросят, почему у них нет отца? Скажешь, что наслала на него фурий? И скормила его душу Пожирателю из подземного царства? Как они после этого будут к тебе относиться?

— Царица делает то, что ей положено, и это не подлежит обсуждению, — ответила Клеопатра, тронутая не больше, чем всеми остальными ее словами.

— Верно, — согласилась Диона. — И конечно, лишившись души — ее ведь сожрут с твоей любезной помощью, — Антоний больше не будет преследовать тебя. Разве что во снах?

— Я смогу заставить себя забыть его, — отрезала Клеопатра. — Точно так же, как он забыл меня.

— Зачем же? — возразила Диона. — Он ведь уже был женат на римлянке, когда ты легла на его ложе в Тарсе. Так какое тебе дело еще до одной римлянки, если он вернется к тебе?

— Не вернется, — молвила Клеопатра, резко и просто. — Фульвия стала его женой еще до того, как он впервые лег в мою постель. Октавию же он взял вместо меня. Назло мне. Антоний сделал мне зло. Я верну его зло ей — и ему тоже.

— Выходит, во всем виновато зло, — заметила Диона. — Ну, в этом я не сомневалась.

Клеопатра не сводила с нее глаз. Златошерстный кот был уже внутри круга и полз на животе к женщине и ее палочке. Царица по-прежнему ничего не замечала. Его сестричка и мать заняли свои позиции у ворот, словно безмолвные изваяния стражей.

Диона напряглась, став предельно осторожной, и следила за каждым своим вздохом и взглядом.

— По-моему, ты теряешь разум, Клеопатра. И свое величие. Неужели ты подчинишься низшим божествам в угоду вспышке ревности?

— Я царица и богиня, Исида на земле. Антоний был моим Осирисом и Дионисом — и предал меня. Боги уничтожали богов за гораздо меньшие проступки.

— Иногда боги бывают ребячливыми и мелочными, — возразила Диона, пораженная то ли величием, то ли простотой слов Клеопатры.

Страха не было — она оставила его позади, за пределами покоев царицы.

— Можешь оставаться богиней, никто тебе не мешает. В эту минуту, например, ты очень похожа на Геру, обнаружившую новую интрижку Зевса. Но откуда ты знаешь, что Антоний забыл тебя? Пойми, он совершил сделку, простую сделку. Ты должна это допустить. Представь себе — взять женщину и получить с нею Рим. Обычное, скучное дело. Говорят, что Октавия такая же нудная, как и ее брат, но не обладает ни умом, ни убежденностью в том, что заслуживает чести править империей. Могу побиться об заклад на мое лучшее шелковое платье, что уже через неделю она надоест Антонию.

— Так долго ждать? — Казалось, к Клеопатре вернулся ее юмор, спрятанный под ворчливым грозным тоном. — Антоний обещал мне вечную верность — и нарушил слово. Неужели ты думаешь, что я позволю ему сбежать подобру-поздорову? Он должен поплатиться за свое вероломство.

— Он поплатится с лихвой, когда вернется, — заметила Диона с озорным блеском в глазах.

— Нет, — отрезала Клеопатра.

Казалось, она хотела что-то добавить, но тут злато-шерстный кот, наконец, занявший исходную позицию, ринулся в бой. Царица увернулась, палочка дернулась в ее пальцах; он прыгнул еще раз и выбил ее из рук царицы.

Клеопатра, как кобра, молниеносно бросилась к палочке. Кот запустил когти в ее руку. Она вскрикнула и попыталась стряхнуть его.

Круг магических сил содрогнулся, словно был сделан из стекла, рухнул и разбился вдребезги — на мириады осколков, пронзавших до костей.

Диона, охраняемая таинственными силами, не могла ни пошевелиться, ни оторвать глаз — жуткое величие и мощь силы, разрушившей круг, казалось, зачаровали ее. Клеопатра повалилась на пол, пав жертвой собственной магии и — слава богам! — освободившись от нее. Кот бессильно распростерся возле границ круга. Очнувшись от оцепенения, Диона прыжком бросилась к царице.