- Наше общение отдельно от их политики.

- Но мы часть нашей семьи.

- О, какой же вздор! – Сомерсет дерзко отбрасывает с лица волосы. – Мы не обязаны повторять ошибки своих отцов. Их удел – вражда, но не наш!

- Каков же наш удел?

Молодой человек не произносит ни звука. Он подходит к Аделине и дрожащими не по годам руками касается ее лица. Девушка вздрагивает.

- Перестаньте, Сомерсет, прошу вас.

- Я не в состоянии от вас оторваться, моя милая Лина.

- Не надо, - девушка пытается опустить его руки, но не находит в себе сил. – Когда-нибудь вы забудете обо мне, и каждое мое слово сотрется из ваших мыслей. Я обещаю.

- Сотрется из моих мыслей? О чем вы? Теперь вы и есть мои мысли. Каждая мысль. Вы вторглись в мою жизнь и изменили все, даже меня.

- Нет, не говорите так.

- Я ослеп, Аделина. Я больше ничего не вижу. Только вас.

Скупая слеза катится по моей щеке, и в состоянии полнейшего опустошения и той самой боли, что разрывает на тысячи частей, я смотрю, как Сомерсет целует мою сестру и обнимает, прижимая к себе неопытно, но горячо, будто она и, правда, его свет и спасение. Будто она – его все. Я отворачиваюсь. Хватаюсь пальцами за рот и крепко закрываю глаза. Мне кажется, что сегодня меня лишили последнего, что имело значения. Во мне давно нет света, лишь иногда он мерцает, скрывая шрамы и ту обиду, что клокочет в груди. Но на сей раз во мне осталась темнота. Она пускает клешни к сердцу и сжимает его так неистово и иступлено, что с губ едва не срывается вопль.

Ненавижу. Ненавижу!

Окна внезапно разом распахиваются. Звучит раскат грома, и необузданные порывы ветра врываются в поместье, сметая на своем пути преграды.

Прислуги пытаются захлопнуть рамы, им удается только с третьего раза.

Смотрю себе за спину и вижу сестру. Она испуганно следит за тем, как Сомерсет придавливает ладонями окно. Его красивое лицо мокрое от дождя и пота. Они так заняты друг другом, что не замечают меня совсем рядом, всего в нескольких метрах.

- Я могу позвать прислугу.

- Не вздумайте, Лина. Я не хочу делить вас с кем-то еще. – Наконец, закрыв окно, он поворачивается к девушке и расслабляет плечи. – Вы должны довериться мне.

- Я и так верю вам, Сомерсет.

- Тогда давайте сбежим.

- Бежать? О чем вы. Это невозможно.

- Возможно, и не спорьте. Борьба с чувствами тщетна. Мне предстоит или сразиться с вашим отцом, или украсть вас, заручившись вашей поддержкой.

- Вы одержим идеей.

- Я одержим вами.

- Прекратите, мне не нужны ваши громкие слова. Они беспочвенны и глупы, им нет ни объяснения, ни причины. Вы говорите, что готовы сбежать, но вы меня едва знаете!

- Я знаю о вас все, я наблюдал за вами целый день, Лина, и я готов наблюдать целую вечность. Не бойтесь. Вы просто должны взять меня за руку, и наша жизнь изменится.

Она не посмеет – думаю я. Даже вольный нрав и желание идти на поводу у чувств не перевесят родительского слова. А Аделина – примерная дочь. Она любит своих родителей так безмерно и послушно, что не сумеет воспротивиться.

Я слышу чьи-то шаги и тут же срываюсь с места. Оказываюсь в своих покоях и как ни стараюсь, не могу привести себя в чувство. Окна распахнуты, ливень врывается внутрь и падает на мое лицо, перекошенное от гнева и ядовитой обиды. Они не убегут – говорю себе я. Они не посмеют – вторю и плачу. Но истина такова, что против любви одно лишь средство. И оно непременно убьет их, если чувства искренни.

Ненавижу – все повторяет голосок в моей голове. Ненавижу их всех.

Я сажусь на пол, гроза сверкает перед глазами, в моих глазах, и ветер подбрасывает мои рыжие волосы из стороны в сторону.

Я пытаюсь стать доброй и вспомнить о той стороне моей души, что блистала светом. Но я больше не нахожу ее. Теперь единственное, что пылает во мне – обида и огонь.

- Ненавижу, - шепчу я и резко зажмуриваюсь. Мне больно.

ГЛАВА 5. СОМНЕНИЯ.

Я вслух усмехаюсь и тут же замечаю недовольное лицо мистера Цимермана.

- Что?

- Удивительное равнодушие ко всему, что обычно трогает сердце.

- Вы уже говорили нечто подобное.

- Тебе не жаль?

- Кого? – вскидываю брови и на выдохе поправляю волосы. Мы разговариваем уже больше часа, и кого мне и, правда, жаль, так это потраченного времени. – Кайман, или как там ее, сдала влюбленную парочку. Парня убили. Все очень просто.

- Аделина – твой предок.

- Даже смерть Колдера не затронула мою темнейшую душу. Неужели вы думали, что я расплачусь по праху пра-пра-пра-прабабушки? Надеюсь, у истории есть кульминация? Я так и не поняла, причем тут печатная машинка.

- Сомерсета убили, Аделина не знала себя от горя, а Кайман сходила с ума от вины. Единственное, о чем она могла думать – об искуплении. Печатная машинка – ее подарок Лине, чтобы та вернула Эмброуза.

- Вернула откуда?

- С того света, - пожимает плечами старик. Он подливает мне чай и откашливается, как ни в чем не бывало. Я же недоуменно распахиваю глаза. – Ну, хоть какая-то реакция.

- Вы шутите? Это же невозможно.

- У Кайман был дар. Она его использовала. Однако каждое наше действие оставляет свой след. Сомерсет открыл глаза, но его сердце так и не забилось вновь.

- И что это значит?

- Он потерял всякую веру, он больше не чувствовал и не дышал. Он превратился в монстра, которому даже время – не помеха.

- Я не понимаю. – Встряхиваю головой. – В этом нет смысла. Вы себя слышите?

- Сомерсет перестал стареть, Эмеральд. Кайман так сильно хотела вернуть его, что создала чудовище без эмоций и милосердия. Единственная его цель – власть. А печатная машинка исполнит любое его желание. С тех самых пор семьи Эберди и Прескотт всеми силами укрывают реликвию. А мой род – второстепенная ветвь по линии твоей бабушки.

Такое ощущение, будто во мне вот-вот что-то взорвется. Я резко подрываюсь из-за стола и всплескиваю руками.

- Итак, - мой голос нервный и сбивчивый, - вы хотите сказать, что мой предок, Лина, или как там ее еще называют, влюбилась в парня, которого по ее же вине и грохнули. Так? Ей было слишком паршиво, она напрягла свою сестру ведьму, и та сотворила волшебную машинку, способную исполнять любые желания.

- Пишущую машинку создал Пеллегрино Турри, но в целом, ты права.

- Подождите, это не все. Парень воскрес, но лишился чувств. И на данный момент по Кливленду разгуливает двухсотлетний человек, желающий смерти всему моему роду.

- Да, так и есть.

- Ладно, - киваю и, прихрамывая, бреду в сторону выхода. – Мне пора.

- Эмеральд.

- Даже не вздумайте меня останавливать.

- Ты хочешь, чтобы пострадал кто-то еще? Кто-то кроме Тейт?

Я резко примерзаю к месту и оборачиваюсь. Во мне полыхает пожар. Я едва борюсь с гневом, едва сражаюсь с рациональностью. То, о чем он говорит – ложь. Не существует пишущих машин, исполняющих желаний. И люди, порой, не доживают и до шестидесяти. Его история – сказка, которой запугивают непослушных детей, мечтающий слинять куда-нибудь из дома и исчезнуть из-под контроля родителей. Но меня не обмануть. Нет.

- Вы сумасшедший.

- Я сказал тебе правду, Эмеральд.

- Неужели люди бы не заметили, что рядом с ними бродит нестареющий мужчина? Как мне кажется, его бы уже давным-давно заперли в лечебнице, вы так не считаете?

- Нет, не считаю, потому что видел Сета собственными глазами.

- Но его не видела я. – Подергиваю плечами и ощущаю неприятный жар по спине и торсу. Я и забыла, что пострадала. – Мортимер, я не могу. – Усмехаюсь. – Это дико.

- Это правда, моя дорогая. Знаешь, я ведь тоже был молодым. Как и Колдер. Никто из нас сразу не поверил в эту сказку.

- Скорее в кошмар.

- Но, - мистер Цимерман поднимается из-за стола и вздыхает, - это то, что мы имеем.

- Я не хочу в этом участвовать. Что мне надо сделать? Сбежать? Это просто смешно. Почему-то мне кажется, что у меня нет выбора, но знаете, я ненавижу это чувство. Очень редко оно толкает меня на обдуманные и хорошие поступки. Зачастую я лишь все порчу и схожу с ума. Поэтому не стоит сжигать мосты. Я сорвусь. Серьезно.