ЗА ГОРОД ЛЕНИНА

Еще неделю назад мы негодовали на ранний приход весны. На наших плечах были промокшие полушубки, а на ногах у большинства бойцов — валенки.

Зато сейчас, отведенные от линии фронта на отдых, мы радовались всему: и весне, и хорошим вестям с фронта. Читали запоем газеты, и старые, и новые. Правда, многие из нас переоценивали тогда успехи первых наступательных операций наших войск. Как-то перед совещанием один из политотдельцев, прочтя в сводке Совинформбюро о частной операции на Северо-Западном фронте, воскликнул:

— Ну, теперь наши из-под Великих Лук так двинут, что в один момент весь маршрут бригады пройдут.

Герман повернулся к говорившему и зло спросил:

— А вам, товарищ политрук, этот маршрут легким показался?

Комиссар поддержал политотдельца:

— А что. Возьмут и рванут к самой Латвии.

Александр Викторович уже спокойно, но с твердой убежденностью возразил:

— Нет, товарищ комиссар, не рванут. Нам еще в этих местах об обороне думать следует. Хватит того, что до войны кое-кто из нашего начальства «ура» прокричал на добрых пять лет вперед…

Стояли наши отряды тогда в деревне Большое Гвоздово… Под вечер 16 мая я возвращался из соседнего села, где проводил с жителями беседу о военном и международном положении страны. На окраине деревни неожиданно встретил Германа:

— А я вас поджидаю, Михаил Леонидович.

— Ну что ж, тогда, как говорил Литвиненко, потопаем до хаты, — немного удивившись, пригласил я.

В избе Александр Викторович вынул из планшетки тетрадочный лист бумаги и протянул его мне:

— Вот возьмите.

На листке твердым почерком было написано:

«В партийное бюро ядра 2-й Особом партизанской бригады СЗФ.

Заявление.

Прошу партийное бюро ядра 2-й Особой партизанской бригады принять меня в члены ВКП(б).

Герман».

Читаю заявление, а краем глаза вижу — волнуется наш разведчик, как школьник, то ремень командирский поправит, то до портупеи дотронется.

— А как с рекомендациями, Александр Викторович?

— Есть две, а третью, — Герман смущенно улыбнулся, — хочу просить у вас.

Ни слова не говоря, я сел за стол и написал рекомендацию. Помнится, в ней была дана ему такая характеристика: «…Командир с большой силой воли, энергичный, умело руководит боевыми операциями…»

Кроме меня Германа в члены партии рекомендовали два наших чкаловца — Иван Иванович Сергунин и Павел Акимович Кумриди, член ВКП(б) с 1929 года.

Поблагодарив за рекомендацию, Герман ушел, а я еще долго стоял у окна и думал: сколь велика притягательная сила ленинских идей, если в партию вступают в такие тяжелые для Родины дни. Когда осенью 1941 года 2-я Особая уходила в рейд, в ее рядах насчитывалось восемнадцать членов и тринадцать кандидатов ВКП(б). Весной 1942 года каждый шестой боец бригады был коммунистом.

На следующий день состоялось партийное собрание штаба. Проголосовали за прием Германа в партию единогласно. Председательствующий объявил:

— Товарищ Герман, вы приняты в члены нашей славной Коммунистической партии.

Александр Викторович встал:

— Спасибо, товарищи! Твердо обещаю: высокое звание коммуниста в боях с врагами Родины оправдаю.

Никто из нас не предполагал, что на Большой земле бригада задержится долго. Рассчитывали отдохнуть недельку-другую, пополниться боеприпасами и вновь двинуться в рейд по оккупированным землям. Но командование рассудило иначе: бригаду решено было переформировать и передать ее в распоряжение Ленинградского штаба партизанского движения.

Леонида Михайловича Литвиненко неожиданно вызвали в штаб фронта да там и оставили.

Вскоре из бригады были отозваны Белаш, Терехов и еще несколько командиров. Позже в армию ушел-таки и Паутов.

Всех нас волновал вопрос: кого назначат командиром бригады? Если бы это можно было решить голосованием, ручаюсь, мы единодушно выбрали бы комбригом нашего «главного разведчика».

В конце мая в бригаду из оперативной группы партизанского движения приехал майор Киянский. Он вызвал Пенкина и меня и сказал, что ему поручено «подобрать кандидата на пост комбрига на месте». Пенкин сразу же перешел в наступление:

— За этим не следовало к нам из Валдая ехать. Я знаю настроение наших ребят. У всей бригады одно желание — иметь своим командиром Германа. Неужели у вас там никто этого не знает?

— Герман лучше всех усвоил тактику Литвиненко, — поддержал я Пенкина. — Никого так из командиров не уважают и не любят бойцы, как Александра Викторовича.

На том «обсуждение» и закончилось. Когда мы ушли от Киянского, я спросил Пенкина:

— Сергей, ты чего так резко разговаривал с майором?

— Не могу понять, что он пытал? Не верю я, Михаил, чтобы Деревянко, да и батька наш Литвиненко забыли, что в бригаде остался Герман.

Не знаю, что радировал майор Киянский в Валдай, но на другой день, 24 мая 1942 года, бойцы 2-й Особой слушали приказ № 11 о назначении старшего лейтенанта Германа командиром бригады. Временно исполнять обязанности комиссара было поручено Пенкину. На поздравления с назначением на пост комбрига Александр Викторович ответил коротко и предельно ясно:

— Успехи будут зависеть от всех нас. Будем хорошо воевать — будут успехи у бригады.

Вступив в должность комбрига, Герман начал вводить в отрядах тот строгий порядок, который был у нас во время рейда. Это было как нельзя более кстати. В бригаде появились новые бойцы, а обстановка отдыха и переформирования в какой-то мере расхолаживала даже ветеранов. На шестой день своего командования комбриг издал приказ, в котором объявил лейтенантам Синяшкину и Бурьянову выговор за… опоздание на совещание.

В нашей бригаде после окончательного переформирования насчитывалось около пятисот бойцов. Бригада состояла из трех отрядов. Командирами их были назначены лейтенант Тарасюк, командовавший и ранее отрядом у Литвиненко, младший лейтенант Крылов и лейтенант Пахомов. Комиссарами мы послали в отряд Тарасюка бывшего политотдельца Леонова, в отряд Крылова — чкаловца младшего лейтенанта Сергунина, в отряд Пахомова — младшего политрук Костарева. Начальником штаба бригады был назначен лейтенант Ганев, уже имевший славу боевого командира. Разведку возглавил младший лейтенант Худяков.

М. Н. Никитин — начальник Ленинградского штаба партизанского движения.

Мы стали теперь именоваться: 3-я Ленинградская партизанская бригада. Помню, что по этому поводу у нас разгорелся спор.

— Жаль, — говорил Пенкин, — как-никак наше соединение было особым. Оно и действовало по-особому: никаких лагерей, баз…[2]

…А вскоре после приезда комиссара был получен приказ о нашем выходе в тыл — в район севернее города Порхова Основными объектами боевой деятельности бригады должны были стать железнодорожная ветка Порхов — Карамышево и прилегающие к ней шоссейные дороги. Путь наш лежал через Партизанский край. Мы покинули гостеприимные Буковицы и ускоренным маршем двинулись к линии фронта.

Поздним вечером 6 августа 1942 года, совершив семидесятикилометровый марш, отряды бригады вошли в сожженную деревню Студеная, где располагалась рота боевого охранения. Это была передовая линия наших войск. Отсюда на запад километров на пятнадцать-двадцать простиралось поросшее лесом и кустарником болото, а за ним, на шоссе Холм — Старая Русса проходил передний край немецкой обороны. Активных боевых действий на этом участке фронта не велось.

Отдохнув в армейских землянках, бригада ранним утром снова тронулась в путь. Комбриг решил поближе подойти к шоссе, дождаться ночи и тогда уже сделать бросок через линию фронта.

Пройдены передовые посты. Красноармейцы приветливо помахали нам руками, пожелали успеха. Началось болото. Идем по колено в торфяной жиже, прыгаем с кочки на кочку, стараясь попасть ногой на корни деревьев. Лошадей у нас нет, да на этом болоте с ними и делать нечего.

Труднее всех сейчас Пенкину. Он тучноват, у него шалит сердце. Сергей задыхается, но упорно не отстает.

Наконец среди топи видим спасительную высотку. Отдыхаем. Блаженно вытянуты босые ноги. Рядом на ветках развешаны мокрые портянки. Комбриг переходит от одной группы партизан к другой, подсаживается к новичкам, подбадривает ребят.