— Поздравляю, Пахомыч! Сердечно рад, что тебя так отличила Родина. Помни это, не забывай!

Пахомов стоял радостный и какой-то растерянный. Он хотел что-то сказать, но произнес лишь одно слово:

— Спасибо.

Хорошие, добрые люди жили в Ровняке. Обычно каждое подразделение бригады размещалось в домах у одних и тех же хозяев. Когда бригада уходила в рейд, жители деревни беспокоились о своих квартирантах, как о членах семьи.

Однажды вернулись мы в «свой» политотдельский дом и увидели пучки цветков богатки, воткнутые в щели потолка.

Как по-настоящему называется это растение, я не знаю. У него маленькие суховато-жесткие цветы, которые очень долго не вянут. Я спросил хозяйку, зачем она это сделала. Женщина смущенно объяснила:

— У нас такая примета. Кто беспокоится за судьбу близкого человека, тот приносит в дом пучок богатки. Если цветы не вянут — человек жив, если они завяли — человек погиб. Этот вот пучок поставлен за вас, этот за Евгения Петровича, а тот, что к окну поближе, за Сашу Золотухина (мой новый заместитель по комсомолу. — М. В.). Я гляжу на богатки, вижу, что они не вянут, и на сердце спокойнее, значит, вы живы. У всех деревенских так сделано. А на Германа богатки держат в каждом доме.

Мы стояли в Ровняке, когда по радио было принято сообщение о блестящей победе наших войск под Сталинградом. В это время в бригаде находился Алексей Алексеевич Тужиков. До войны он работал секретарем Островского РК ВКП(б) и был депутатом Ленинградского областного Совета. С его участием мы решили провести большой митинг.

Навсегда запомнился мне этот зимний с легким морозцем день. Собралось много народа. Пришли все бойцы, не занятые караульной службой, жители Ровняка и нескольких окрестных деревень. С волнением я произнес:

— Дорогие товарищи, митинг, посвященный разгрому фашистских армий под Сталинградом, объявляю открытым.

— Разгрому, — точно единой грудью вздохнула толпа.

О славной победе Советской Армии до этого знали лишь только наши радисты да командование бригады.

— Слово предоставляется депутату Ленинградского областного Совета товарищу Тужикову.

И опять ахнули собравшиеся. Ведь кругом были оккупанты. За любой крестьянский сход без разрешения фашистских властей грозила жестокая расправа. А мы свободно, не таясь, стоим на улице деревни и слушаем посланца ленинградцев. Он рассказывает о жестоких боях на Волге, о незыблемой стойкости города Ленина. Далеко разносятся в морозном воздухе спокойные, уверенные слова:

— Верьте в победу, товарищи. Она близка и под Ленинградом. Вера — это наша броня. Не отлиты у фашистов те пули и те снаряды, которые могли бы ее пробить. Сквозь тяжелые испытания прошли мы с вами в тысяча девятьсот сорок первом и сорок втором годах. И выдюжили. Впереди много еще боевой работы. Главная задача партизан в сорок третьем — создать нетерпимую обстановку в районе коммуникаций оккупантов. Пусть трепещут каратели и трещат фашистские тылы, когда в бой идут партизаны Ленинграда!

Раздались аплодисменты, Послышались возгласы:

— Даешь коммуникации!

— Держись, фрицы!

По рядам партизан прокатилось громкое «ура!» У многих женщин по лицу текли слезы. Это были слезы радости.

В тот же день мы напечатали сотни экземпляров листовок, рассказывающих о победе Советской Армии под Сталинградом. Разведчики и боевые группы, отправлявшиеся на задания, распространяли их по деревням.

Несмотря на действие крупных отрядов карателей, наши удары по коммуникациям и гарнизонам врага усиливались. 5 марта отряд Пупышева взорвал мост на шоссе Порхов — Пожеревицы, спустил под откос у разъезда Вешки железнодорожный эшелон с техникой врага, уничтожил линию связи противника. И это лишь один отряд из двенадцати.

В один из первых месяцев 1943 года была проведена реорганизация бригады. В начале года в ней было четыреста шестьдесят два человека, в первых числах марта уже семьсот сорок семь партизан, а к 1 мая — тысяча семьсот тридцать бойцов и командиров. Сбылись слова Германа, сказанные им у ночного костра на болотистом острове «Голодай» в самый критический момент нашей партизанской жизни, — в бригаде появились полки. Командирами их были назначены Пахомов, Ситдиков и Худяков, комиссарами Кульков, Седов и Григорьев.

Александр Григорьевич Григорьев только что прилетел в расположение бригады. Исаев и я были очень довольны его назначением в наше соединение. До войны Григорьев работал секретарем Сошихинского райкома партии, хорошо знал людей и район, где мы сейчас воевали. Партизанить он начал с первых дней войны, отлично зарекомендовал себя, сражаясь в рядах бригады Васильева. Решительный, волевой человек и в то же время уравновешенный, спокойный, умеющий не потерять голову в самой сложной обстановке, он, по нашему мнению, мог стать (и Григорьев стал им) советчиком и другом храброго до безрассудства командира полка Дмитрия Васильевича Худякова.

Знакомство их произошло в боевой обстановке. В середине марта против нас была направлена крупная карательная экспедиция.

В один из весенних дней мы снова пришли на отдых в деревню Ровняк. Бойцы занялись чисткой оружия, починкой одежды и обуви.

Оживление царит у избы, где разместилась бригадная хозчасть. Начальник боепитания Цветков распределяет между отрядами недавно полученные патроны, гранаты и оружие. Идет спор. Каждый отрядный представитель отчаянно доказывает Цветкову, что именно ему надо выделить побольше боеприпасов, и по-детски радуется, когда удается выпросить лишнюю коробку патронов.

Штаб бригады занимает просторный дом колхозника Звонкова. В комнате на столе развернута карта. Около нее совещаются Герман, Крылов и Пенкин. Сергей Дмитриевич недавно вернулся в бригаду и занимает пост начальника разведки. Все трое нещадно дымят своими трубками. В стороне сидят Тужиков с Карицким, тихо, но оживленно о чем-то беседуют. Комиссар бригады у окна читает план политработы, который я ему сейчас принес на просмотр и утверждение. У печи хлопочут хозяйка и повар Вася. В доме тепло, пахнет свежеиспеченным хлебом.

В окно видна улица. В конце ее показался всадник в белом маскировочном халате. У штаба он резко останавливается.

— Какие-то неприятные новости, — говорит Герман и настороженно глядит на дверь.

В комнату входит рослый партизан. Из-под шапки на обветренное, возбужденное быстрой ездой лицо свисают пряди мокрых волос.

— Рассказывай, Миша, с чем примчался? — спрашивает Герман.

— Дайте водицы попить. Пересохло в горле.

Повар Вася подает разведчику полный ковш воды. Мгновенно осушив его, боец коротко докладывает:

— С утра я вел разведку в направлении озера Сево. Там сегодня бойцы Грозного отбивались от карателей. Сейчас отряд отступает к Ровняку. Фашисты идут следом.

— Так-так, — вслух думает Герман. — Значит, сосед попал в тяжелое положение. Ну-ка, Миша, найди на карте место, где ты оставил Грозного.

Разведчик подошел к столу и показал, где находится отряд.

Герман измеряет курвиметром расстояние, задумывается и говорит:

— Часа через два и соседи и каратели будут в Ровняке. Надо готовиться к встрече. Сделаем так. На южной окраине деревни и ближайших высотах займем оборону. Отряд Ивана Грозного сегодня воюет с утра и уже порядочно вымотался, ему надо дать отдых. Мы его пропустим в Ровняк и отправим в свой тыл, а «заботы» по приему незваных гостей возьмем на себя. Все по местам!

Комбриг быстро поднялся из-за стола.

— Иван Васильевич, — приказал он начальнику штаба, — пошли нарочных в полки и предупреди об обстановке.

На случай боя каждому штабному командиру было определено свое место. В мои обязанности входили функции «начальника тыла», то есть обеспечение соответствующего порядка среди тех служб штаба, которые непосредственного участия в боях принимать не должны были. К ним относились санитарная часть бригады, подразделение связи, хозчасть и боепитание.

Я отправился к своим подопечным. По дороге задержался у дома, где размещались пулеметчики. Они видели верхового и, конечно, поняли, что предстоит бой. Готовятся к нему — заряжают запасные диски. Среди пулеметчиков заметил Володю Григорьева, своего бывшего ординарца. Спрашиваю: