И Сатане одолжит Пан козлиный рог языческий[122].

Мы не можем приписать переход атрибутов северного сатира или кельтского уриска главному демону только из-за какого-то отдельного сходства между характерами этих богов и Сатаны. Напротив, Уриск кельтов был созданием, никоим образом не злобным или полным страшной силы, а, скорее, меланхоличным духом, который жил в глуши, далеко от человека[123]. Если мы сравним его с темным карликом из мхов Пограничья[124], то увидим: Уриск имеет человеческий срок жизни.

Более того, надежда на спасение, как самая главная цель, была высказана сатиром, который явился святому Антонию. Уриск из северных районов Шотландии был разновидностью неуклюжих духов и мог быть посрамлен теми, кто разбирается в филологии. Это связано с одним из гоблинов, зачастивших на мельницу у оконечности Лох-Ломонд. Мельник пожелал избавиться от этого надоедливого духа, который портил механизм мельницы, пуская воду на колесо в тот момент, когда зерна для помола не было. Он решил встретить гоблина и остался на мельнице до ночи. Уриск вошел, спросил имя мельника и узнал, что тот называет себя «Сам». Эта история почти точно подобна той, что описывается в «Одиссее»[125], рассказ, хотя и классический, но несомненно представляющий собой изящный или остроумный вымысел, который мы с удивлением услышали на кельтском языке в глухой местности на отдаленных северных нагорьях Шотландии, казалось бы лишенных в прошлом какой-либо связи или сообщения с читателями Гомера, так что его происхождение мы не можем объяснить[126]. В конце концов, может быть, кто-то из служителей церкви, более осведомленный, чем его собратья, мог перенести эту легенду из Сицилии в Данкран, от берегов Средиземноморья до берегов Лох-Ломонд. Я слышал, говорили, что известный разбойник Роб Рой однажды одержал победу, переодев часть своих людей в шкуры козлов, так что они напоминали урисков или сатиров из северных районов Шотландии. Был один особенный сатир по имени, кажется, Меминг, относящийся к скандинавской мифологии. По характеру он отличается от Уриска, хотя и похож на него фигурой. Многие из самых смелых рыцарей хвастались, что странствовали в пустынных местах, где он обитал. Он был умелым мастером, и оружие, которое он ковал, ценилось очень высоко. Но поскольку в жизни древней Скандинавии было широко распространено кулачное право, у Меминга хватало юмора иногда отказаться от работы для какого-нибудь заказчика, если тот не мог заставить его силой своих кулаков. Он, вероятно, мог быть кузнецом среди бунтарей, которые еще до Фингала[127] уплыли из Ирландии на Оркнейские острова. Захваченный там врасплох, он был принужден выковать меч, которым потом Фингал пользовался во всех битвах, этот меч называли сыном темно-рыжего Луно, по имени изготовившего его оружейника[128].

Из этого видно, что в мифологии готов, так же как и кельтов, было достаточно прототипов, чтобы приписать их атрибуты современному образу Сатаны — в более поздние времена, когда объект творчества художника или поэта должен был быть изображен в его настоящем и самом устрашающем виде.

Даже такие гении, как Гвидо и Тассо[129], не могли преодолеть этот предрассудок, наиболее укоренившийся, возможно, потому, что силы зла описаны в Священном Писании как козлы, а дьявол назван старым змеем. В известной картине Рафаэля «Архангел Михаил, связывающий Сатану» достоинство, сила и ангельский характер, присущие серафиму, образуют необычный контраст со слабым представлением о существе, которому не следовало бы, даже в этой стадии его полного поражения выглядеть таким недостойным противником. Тассо был не более удачлив, когда представил совет Сил Тьмы в зачарованном лесу, где председательствует монарх с огромным хвостом, копытами и всеми обычными атрибутами народной дьявольщины. Один лишь гений Мильтона сумел отказаться от всех этих глупостей и приписать Князю Тьмы мрачное достоинство того, кто не может казаться «ниже, чем падший архангел».

Этот упадок заметен еще больше при рассмотрении изменений, происшедших в представлениях людей о вкусе, привычках, возможностях, способах соблазнять и пытать, которые могут быть приписаны скорее какому-то престарелому и выжившему из ума великану-людоеду из волшебной сказки, чем демону с могучим интеллектом, прошедшему через гордыню и мятеж, но не через глупость или немощь. Приняв, однако, наши современные представления о дьяволе в том виде, как они выражены его ближайшими знакомыми, ведьмами, а также рассказами сатиров, которые, казалось, были догматами веры и у кельтских, и у готских племен, мы должны далее заметить, что существует еще один обильный источник демонологических фантазий. Но поскольку источник этот — средневековая мифология — должен обязательно учитывать сказочный народ, к которому следует отнести многие из этих фантазий, необходимо сделать паузу, прежде чем мы коснемся мистической и удивительной связи, по-видимому, существующей между нераскаявшимся царством Сатаны и этими веселыми танцорами под луной.