Занятия, развлечения и добрые дела двора фейри напоминали самих этих призрачных людей. Их правление всегда представлялось монархическим. Король, а чаще королева фейри признавались всеми, иногда они имели общий двор. Их карнавалы и прочие придворные развлечения охватывали все, что воображение того времени считало доблестным и прекрасным. На карнавалах они устраивали парады с более красивыми конями, чем бывали на земле; ловчие птицы и гончие псы на охотах всегда были самые лучшие. На ежедневных банкетах стол был сервирован с роскошью, которой не осмеливался добиваться самый гордый король на земле, а в зале для танцев звучала самая прекрасная музыка.

Но под взглядом внимательного наблюдателя вся иллюзия сразу же исчезала. Молодые рыцари и красивые дамы оказывались сморщенными карликами и отвратительными ведьмами, их богатство оборачивалось простыми булыжниками, прекрасные тарелки — фантастически изогнутыми кусочками глины; пища, не сдобренная солью (запрещенной у них, как нам сказали, из-за эмблемы вечности), становилась безвкусной и пресной; величественные залы превращались в несчастные сырые пещеры — все прелести Элизиума эльфов[139] исчезали сразу же. Словом, их радости были показными, но в целом неосязаемыми, их активность — непрерывной, но бесцельной, и их предназначение, видимо, состояло в необходимости поддерживать иллюзию постоянной работы или развлечений, хотя тяжелый труд был неплодотворным, а удовольствия — призрачными. Поэтому все поэты называли их «компанией, которая никогда не отдыхает». Кроме того, непрекращающаяся и бесполезная суета, в которой, казалось, жили эти призраки, делала их привычки неприятными и раздражающими для смертных.

Одно преступление очень серьезной природы, как предполагалось, постоянно совершали феи против «рода человеческого»: это кража детей и воспитание их как собственных. Это несчастье чаще всего случалось с некрещеными детьми, но взрослые также могли подвергнуться этому удалению от земных дел, независимо от их желаний. Относительно первых можно легко предположить, что отсутствие священного обряда крещения делает детей более подверженными власти этих созданий, которые если не во всех отношениях считаются колдунами, то, учитывая их постоянную толкотню вокруг этого дьявольского занятия, тем не менее имеют мало оснований слыть добрыми духами, и большинство богословов относит их совсем к другому классу. Взрослые, с другой стороны, должны быть замешаны в чем-то, что отдает их под власть духов и, как принято говорить, заставляет «принять правила игры». Сон на холме фейри, на котором, случается, собирается их двор, — готовый способ получения пропуска в страну эльфов. Для человека все кончалось сравнительно хорошо, если недовольные таким случаем эльфы просто отправляли его по воздуху в город за сорок миль и еще оставляли его шляпу или шапку на колокольне посередине, чтобы отметить прямое направление полета. Другие, оказавшиеся замешанными в каком-то незаконном действии или безрассудной и греховной страсти, также оказывались возможными обитателями страны фейри.

Точно такое же поверье об этих случаях имеется и в Ирландии. Глэнвиль13’ в своем «Восемнадцатом сообщении» рассказывает нам о дворецком одного джентльмена, соседа графа Оррерского, который был отправлен купить карты. Проходя через поле, он увидел стол, окруженный людьми, которые, видимо, что-то праздновали и веселились. Они поднялись, чтобы поприветствовать его, и пригласили присоединиться к их празднику, но дружеский голос из группы веселящихся прошептал ему на ухо: «Не делай ничего из того, что предложит тебе эта компания». Когда он отказался присоединиться к их празднику, стол исчез, а компания начала танцевать и играть на музыкальных инструментах, но дворецкий не принял участия и в этих развлечениях. Тогда они оставили его в покое на какое-то время, но потом, несмотря на все старания милорда Оррери, двух епископов, гостивших у него в это время, несмотря на знаменитого мистера Гритрихса, все, что они смогли сделать,— это не дать фейри утащить дворецкого, которого те считали своей законной добычей. Они подняли его над головами людей, которые могли только бежать за ним, чтобы не дать ему упасть, когда тем захочется отпустить свою ношу.

Дух, который дал совет бедняге, продолжал посещать его и по прошествии времени открылся ему, что был призраком знакомого, который умер семь лет назад. «Вы знаете, — добавил он, — я зажил свободной жизнью как никогда с тех пор, как я начал носиться без отдыха взад-вперед, с компанией, которую вы видели, и буду так делать до дня Страшного суда».

Он добавил, что если дворецкий будет все время вспоминать Бога, он не пострадает от них так сильно, и напомнил ему, что тот не помолился Богу утром перед встречей с этой компанией в поле и что, более того, он предавался там незаконному занятию.

Известно, что лорд Оррери подтвердил весь этот рассказ, даже наблюдал собственными глазами, как невидимые существа подняли дворецкого в воздух и старались унести его прочь. У него только не было свидетелей того момента, когда покупка карт была названа незаконным поручением

Отдельные лица, чьи жизни были втянуты в политические интриги или военные тайны, иногда украдкой уносились в страну фейри. Так, Алисон Пирсон[140], колдунья, которая лечила архиепископа Адамсона, утверждала, что она узнала при дворе фейри секретаря Лесингтона[141] и старого рыцаря Боклю[142], один из них был очень важным политиком, а другой — одним из самых неутомимых фанатиков-приверженцев несчастной королевы Марии Стюарт во время ее правления. Кроме того, люди, которых постигла внезапная смерть, обычно считались попавшими в руки фейри и, если не откупались от них, что было не всегда безопасно, были обречены провести с ними остаток своих дней. Мы не должны умолчать о том, что те, кто имел тесные связи с этими духами, пока они все еще были обитателями подземелий, могли быть захвачены и унесены в Волшебную страну перед смертью.

Считается, что причина столь свойственных эльфам похищений людей состояла в том, что они должны были отдавать сатанинским силам ежегодную дань, которую хотели оплачивать детьми человеческими, а не своими собственными. Отсюда надо предположить, что они имели детей, как это говорят некоторые авторы и особенно мистер Кирк, священник Эберфойла. Он добавляет, что после определенного периода времени эти духи подвержены общему року — смерти[143]. Это положение, однако, оспаривается и вряд ли совпадает с мнением тех, кто считает, что платить дань аду приемлемо, кто считает существование фейри таким же вечным, как огонь, который не гаснет. Упомянутые здесь представления о фейри совпадают с тем, какие господствуют в горах и отдаленных равнинах Шотландии. Мы знаем об этом по живым и веселым легендам, опубликованным мистером Крофтоном Крокером[144],— легендам, в которых, хотя он и говорил в большинстве случаев с мудростью редактора и присущим шотландцам юмором, имеется любопытная информация о древностях. Мнения ирландцев совпадают с данными, которые мы привели, об общей вере кельтских народов в существование эльфов.

Если ирландские эльфы чем-то отличаются от эльфов Британии, то, видимо, своей склонностью делиться на кланы и воевать между собой. А также драчливостью, характерной для Зеленого острова. Эльфы Уэльса, согласно Джону Льюису, юристу, имеют много общего с фейри Ирландии и Британии.

Мы не должны пропустить и культ острова Мэн, так как из прекрасных исследований мистера Уолдрона[145] мы видим, что этот остров, в отличие от других мест в Британии, был своеоб­разным хранилищем традиций эльфов, которые после завоевания острова норвежцами стали изобиловать скандинавскими легендами, пришедшими путем, по всей вероятности, более прямым, чем тот, каким они достигали Шотландии и Ирландии.

Например, характерные для кельтов представления легко получили северную примесь trows и duergar, которая породила поверья, может быть, более мрачно окрашенные, чем это первоначально было присуще земле британских эльфов. Из того же источника, по всей вероятности, в этой мифологии появились и дополнительные легенды о гигантской злой женщине, подобной эллинской Гекате, которая странствовала вместе с бурями и собирала бесцельно бродящих странствующих призраков под свои мрачные знамена. Эта ведьма (во всех отношениях полная противоположность Маб[146] или Титании кельтских суеверий) была названа Никневен[147] в той поздней системе поверий, которая смешала представления кельтов и готов. Великий шотландский поэт Данбар[148] вдохновенно описал богиню, едущую во главе колдунов и «добрых соседей» (фейри, если быть точным), колдуний и эльфов, в призрачный канун дня Всех Святых. В Италии мы слышим о ведьмах, выстраивающихся в боевой порядок по приказам Дианы и Иродиады[149], которые были предводителями их войска.