Один такой человек, простой юноша, допрошенный в Безансоне, представился слугой йомена, Хозяина Леса — так он называл своего господина, которого судили за то, что он дьявол. Он был по воле своего хозяина превращен в волка и вел себя соответствующим образом.

Его сопровождал еще более крупный волк, которым, как он предполагал, был сам Хозяин Леса. «Эти волки, — сказал он,— опустошали стада и душили собак, встававших на их защиту. Если они теряли друг друга из виду, он выл, как зверь, чтобы позвать своего товарища разделить с ним добычу, если же тот не приходил на сигнал, то закапывал добычу как можно лучше». Таково было общее расследование этого дела господами Эспанелем и де Ланкром. Много подобных сцен происходило во Франции, пока при Людовике XIV не был издан вердикт, отменяющий расследование случаев ведовства, после чего о самом преступлении больше не слыхали[213].

Пока дух суеверия творил такие ужасы во Франции, и в других странах Европы дело обстояло не менее ужасно. В Испании, в частности, долгое время в резиденции мавров, глубоко верующих во все фантазии ведовства, в добрых и злых гениев, в заклинания, в талисманы, ревностные и преданные старые христиане приказали вести тщательные поиски ведьм, а также еретиков, тайных иудеев и магометан. Известно, что в былые времена, когда в Испании династия мавров доживала последние дни, в Тобосе была школа для изучения, как говорилось, магии, но больше, вероятно, химии, алгебры и других наук, которые были неправильно поняты невежественными людьми и неверно истолковывались даже теми, кто изучал их и, как казалось, считался связанным с черной магией или, по крайней мере с магией природной. Задача инквизиции заключалась в том, чтобы такие занятия не бросали тени на католицизм; и их труды стоили столько же крови пострадавшим по обвинению в ведовстве и магии, как и по обвинению в ереси и тайном исповедании других религий.

Даже более спокойные народы Европы были подвержены той же эпидемии ужаса перед ведовством, и образец этого был продемонстрирован в такой умеренной стране, как Швеция, примерно в середине прошлого века. Отчет об этом случае, переведенный на английский язык уважаемым священнослужителем доктором Хорнеком, вызвал всеобщее удивление тем, как целый народ мог быть обманут до такой степени, что было пролито столько крови и допущено столько жестокости и несправедливости из-за безобразных нелепиц, распространяемых кучкой лживых детишек, бывших в данном случае и актерами, и зрителями. Грустная истина, что «сердце человека доверчиво сверх всякой меры и ужасно безнравственно», ничем не доказывается так сильно, как искаженным смыслом демонстрируемой детьми «святости». И джентльмены, и масса простых людей по мере взросления обучаются презирать и избегать фальшь, первые из гордости, сохранившейся со дней рыцарства и толкующей, что ложь — смертельная угроза чести, другие — из понимания необходимости вхождения в общее течение общественной жизни и во имя признания правоты поговорки «честность — лучшая политика». Но все это требует привычки размышлять. Ребенок не имеет естественной любви к правде, как это поняли на своем опыте все, кто имел близкое знакомство с самыми юными. Если ребенок кого-то ударил, пока он еще едва умеет говорить, первыми словами, которые он выдавит из себя, будет ложь с извинениями. Или все наоборот: искушение привлечь внимание, удовольствие от наслаждения собственной важностью, желание избежать неприятностей или провести каникулы в любой момент преодолеют правдивость, так слаба она еще у детей. Потому воры и взломщики с незапамятных времен находят средства привлекать детей, которые полезны в их тайных делах, а также уклоняются от правосудия с не меньшим проворством, чем более опытные мошенники.

Там, где множество детей касается одного и того же недоброго дела, возникает что-то, напоминающее верность, с которой сохраняется общая тайна. Детей в возрасте, когда им разрешают свидетельствовать в суде, по необходимости часто допрашивали при расследовании дел о ведьмах, и ужасно видеть, как часто маленькие обманщики, рассердившись или, наоборот, в веселом и беспечном расположении духа, своими хитростями и упорством рушили человеческие жизни. Но было бы трудно раскрыть дело, когда поддерживаемый исключительно свидетельствами детей (признание под пытками исключается) и, очевидно, существовавший только в воображении юных свидетелей случай сопровождается столь серьезными последствиями или служит столь крупным и роковым заблуждением, как тот, что произошел в Швеции. Дело происходило в шведской деревне Мора, в провинции Эльфландия, названной так, вероятно, из-за остатков древних верований. Заблуждение зашло очень далеко, прежде чем оно достигло правительства, и, как было принято, в Мору отправились члены государственной комиссии, люди, хорошо подготовленные для выполнения вверенных им обязанностей, т.е. со слухом, открытым для того, чтобы услышать невероятные вещи, которые им втолковывали, и сердцами, защищенными против всякой жалости к обвиняемым. Жалобы простых людей, поддержанных и более важными персонами, состояли в том, что люди, известные как колдуны и ведьмы, похитили не одну сотню детей из разных сословий и отдали их во власть дьяволу. Они требовали соответственно наказания этих посланцев ада, напоминали судьям, что провинция была очищена от ведьм после того, как нескольких сожгли по предыдущей жалобе. Обвиняемых было много, в деревне Мора схватили около семидесяти ведьм и магов, двадцать три человека признались в своих преступлениях и были сосланы в Фалун, где почти всех и казнили. Пятнадцать детей также приговорили к смерти. Шестьдесят три ребенка — из тех, что были помоложе,— были пропущены сквозь строй, как это тогда называлось, и, кроме того, их пороли еженедельно в течение года перед церковными дверьми. Двадцать самых маленьких приговорили к тому же наказанию только на три дня. Процесс, видимо, состоял в очной ставке детей с ведьмами и выслушивании необычайного рассказа, на котором настаивали дети.

Дети (их было до трех сотен человек), как было установлено, более или менее одинаково рассказывали историю, наиболее абсурдную из всех, которые когда-либо рассказывались у камина в детской. Они говорили следующее: ведьмы научили их выходить на перекресток и, соблюдая определенный ритуал, вызывать дьявола по имени Антецессор и просить его увезти их в Блокулу, подразумевая, возможно, Брокенберг, гору в Гарцском лесу, известную как обычное место встречи ведьм и на которую, согласно Гете, Мефистофель привел своего ученика Фауста.

Дьявол любезно являлся на детский зов в различных обличьях, но главным образом в виде сумасшедшего Веселого Андерса, в сером плаще, красно-голубых носках, с рыжей бородой, в шляпе с высокой тульей, разноцветной лентой вокруг нее и подвязками соответствующей длины. Он сажал каждого ребенка на приводимое им животное и смазывал их специально мазью, составленной из трухи и мусора от разломанных алтарей и пыли от церковных часов. Здесь имеется несоответствие свидетельств, которое в другом суде расстроило бы все дело. Большинство детей считало свое путешествие происходящим на самом деле, материальным и фактическим. Некоторые, однако, полагали, что с ведьмой путешествуют только души, а тела остаются дома. Очень немногие принимали эту последнюю гипотезу, хотя родители единодушно свидетельствовали, что тела детей оставались в постели и спали дети так крепко, что их невозможно было разбудить. Столь сильна была, тем не менее, вера нянь и матерей в путешествие детей с бесами, что здравомыслящий священник, упоминаемый в предисловии, решил, что будет следить за своим сыном всю ночь и увидит, что за ведьма или дьявол будет забирать его из рук; однако затем он испытал большое затруднение, пытаясь убедить мать ребенка, что того не уносили на Блокулу, так как всю ночи ребенок пролежал на руках священника. Ученый переводчик искренне допускает, что «из такого множества людей, которых обвинили, приговорили и казнили, наверняка были те, кто пострадал несправедливо и обязан своей смертью злобным намерениям своих врагов, а не черной магии. Не буду отрицать, — продолжает он, — что когда новости об этих действиях и известия о том, как одержимые бесами дети испытывали приступы и принимали необычные позы, широко распространились в королевстве, некоторые боязливые и легковерные люди, если видели, что их дети ведут себя непривычным образом, могли подумать, что и они тоже заколдованы или попали в лапы подручных дьявола». Ученый джентльмен здесь прерывает цепь своих рассуждений, которые, будь они продолжены до конца, лишили бы мир пользы от его перевода. Поскольку было возможно, что некоторые из этих несчастных людей пали жертвой злобы своих соседей или предубежденности свидетелей, не более ли резонно считать, что все обвиняемые были приговорены на одинаковых основаниях, чем допустить, что имела место хоть толика всех тех невероятных событий, из-за которых хотя бы одна казнь могла быть оправдана?