Интересно, читает ли их хоть кто-нибудь? – думал он.

Работа с трудными подростками тоже была обязанностью Ивана Ивановича. В сложных случаях приходила женщина с усталыми глазами – инспектор по делам несовершеннолетних, в случаях попроще приходилось разбираться самому. В плане воспитательной работы для бесед с трудными подростками отводился четверг.

– Вася, зачем ты ударил Ерёмичева по голове? – грустно спрашивал Иван Иванович.

– Да он это… дурак! – быстро находил ответ виновный.

– Это же не повод! – возмущался новый заместитель директора, – если все начнут так делать, что тогда будет!

– Дураки переведутся! – отвечал находчивый Вася.

– Ну, уж нет! Если по голове-то бить, наоборот больше будет!

– Ладно, я больше не буду, – с готовностью отвечал тот, – по голове…

– Вот и хорошо, – Иван Иванович заносил результаты воспитательной работы в особую папку, – следующий!

Кто сказал, что школьные годы – счастливая пора? Неправда! Это сложнейшее для человека время. Когда первоклассник с ясной жизненной программой (Хочу быть космонавтом!) отправляется в школу, он напоминает маленькую рыбку, выпущенную из аквариума в море, изобилующее хищниками.

Попав в новые условия, ребёнок вынужден адаптироваться.

– Не то сожрут! – доверительно сказал как-то Ивану Ивановичу один пятиклассник.

А ведь верно, сожрут! Причём требовательная учительница, уроки и режим дня здесь не главное. Страшнее всего – сам детский коллектив, стая, в которой существует непростые взаимоотношения. Назначить «стрелку», устроить «разборку», – блатные понятия прочно закрепились в школах, перекочевав туда с экранов телевизора. Вот и приходится школьникам вместо учёбы думать о том, как не навлечь на себя немилость сильных и не стать мишенью безжалостных насмешек для остальных.

Хорошо учиться теперь не принято:

– Ты что, «ботаник»!? Бей «ботаников»!

А родителям всего не расскажешь! Они пожалуются учительнице, в классе все узнают об этом, значит, станет ещё хуже, чем было.

Ребенок растёт, его проблемы тоже. Нельзя выделяться из коллектива, надо быть таким же, как все, а лучше – «круче» всех. Здесь школьникам, безусловно, помогает русский язык. И вовсе не надо читать книги! Все и так знают слова, приближающие к вожделенной цели.

Говорят, что моряки часто и много ругаются. Этот стереотип может быть легко разрушен, если послушать простую беседу современных учеников. Правда, у школьников фантазия развита меньше, чем у представителей прославленной романтиками профессии, зато ругаются они гораздо чаще. Куда до них морякам!

Все курят, и ты куришь... Все взяли по банке пива и ты его пьёшь, даже если давишься поначалу:

– Ничего, братан, привыкай!

Многие потом всю жизнь отвыкнуть не могут.

Маршруты в школу и из неё надо выбирать точно, на этом пути школьника тоже могут поджидать неприятности. Могут отнять деньги, телефон, планшет, или спросить запросто:

– Ты за кого болеешь, за «ЦСКА» или «Спартак?»

Нельзя быть толстым, нельзя быть худым, хромым или заикой, нельзя отличаться от других ростом, – многим школа прививает пожизненный комплекс неполноценности.

К счастью большинство детей приспосабливается к школе, и выходит из нее с меньшими потерями, чем это можно было бы предположить. Остаётся только удивляться, что кто-то даже получает пятёрки и золотые медали.

Может быть, всем учащимся за окончание школы стоит выдавать медали, хотя бы бронзовые?

От детей Иван Иванович получил кличку «дядя Ваня». Положение его в школе оказалось непонятным – учительский коллектив, почти весь состоящий из женщин старше бальзаковского возраста, отнёсся к ставленнику директора настороженно. Новое начальство они не жаловали. Все ещё помнили старого директора, которого любили. Теперь даже недостатки его память бывших подчинённых превращала в достоинства. А тут подумаешь, новый зам! Надолго - ли? Во всяком случае, выполнять его распоряжения никто не торопился. Правы были древние – не дай Бог жить во время перемен!

Командовать Иван Иванович не умел, а может быть, и не хотел. Кабинета, положенного ему по должности, не нашлось, и потому обшарпанный стол поставили в неотремонтированной с лета учительской.

Уборщица сюда не появлялась, учителя в разгромленную комнату не заходили, справедливо полагая, что историю с ремонтом директриса затеяла назло непокорным. Лишь залётные торговцы – коробейники периодически раскладывали на единственном столе книги, бижутерию, духи, колготки и кружевное дамское бельё, отодвигая в сторону груду отчётов, с которыми не справлялся неудачливый замдиректора.

Что и говорить, не любил Иван Иванович своё рабочее место! А вот на уроках ему неожиданно понравилось. В запасе Ивана Ивановича было множество различных историй и анекдотов, какими он школьников и развлекал. Чего он только не слышал за свою кочевую жизнь! Дети слушали охотно – лишь бы ничего не делать!

Учителя непрерывно болели, (директриса считала, что ей назло) и приходилось заменять уроки хоть кем! Бойкая толстуха – завуч по учебной части, считая, что от воспитательной работы Ивана Ивановича толка всё равно мало, часто ставила его на замены. Какие только уроки не приходилось ему замещать! Пение и рисование, математика и история, – везде побывал новый замдиректора!

Лишней работы было много, а с прямыми обязанностями Иван Иванович не справлялся. Чем и вызывал недовольство директрисы. Обычно она вызывала замов по пятницам, «на ковер». Официально это называлось совещанием руководящего состава школы.

– Почему не готов план воспитательной работы в школе?

– Почему не готов план работы совета школы?

– Почему я не вижу список попечительского совета?

– Ах, вот он! Почему вы не показали список вовремя?

– Мало - ли, что меня не было! Надо было найти время!

– Почему директору надо обо всём думать, когда есть замы?!

– Вы оформили стенд по воспитательной работе?

– Все надо самой проверять! Ну что за люди, никто не хочет работать!

– Не прикрикнешь – никто ничего не делает!

– Кому не нравится со мной работать – пусть увольняется!

Количество несделанной работы увеличивалось непрерывно.

Галина Георгиевна, так звали толстуху-завуча, вступала с директором в горячие споры, часто без заметного повода. Она работала здесь давно и была обижена при назначении нового начальства, полагая, что и сама могла бы быть директором. Теперь Галина Георгиевна возглавляла местную оппозицию.

Пока велись споры, Иван Иванович рисовал в блокноте кошачьи мордочки и хвосты, когда было надо, кивал или мычал неопределённое. К счастью бурного дамского темперамента обычно хватало на все совещание.

Что я тут делаю – мысленно удивлялся он, – как только найду что-нибудь другое, сразу уволюсь!

Но шло время, быстрое в своём однообразии, а другой работы всё не было.

Десять лет назад начальная школа занимала весь второй этаж, но произошли известные перемены, и рождаемость упала. Малыши теперь занимали лишь несколько кабинетов в правом крыле, поэтому кабинет географии переехал в класс, где когда-то находилась группа продлённого дня. Здесь ещё сохранились на задней стенке низко прибитые паркетные доски, служившие маленьким вешалкой. Крючки для одежды, висевшие на них когда-то, были давно оторваны.

Учителя географии звали Владимир Яковлевич Лампасов. Поджарый, остроносый, в мятой коричневой рубашке с короткими рукавами, он суетился всюду. Из школьной столовой тащил к себе оставшийся хлеб и недоеденное картофельное пюре, и скоро из неприкрытой двери доносились звуки старенького аккордеона.

Лампасов, эмоционально размахивая руками, рассказывал всем, как он был ранен в «горячих точках». Местоположение «точек» при этом непрерывно менялось, потому никто точно не мог сказать, где именно побывал Владимир Яковлевич. Прописки у бывшего офицера не было. Ночевал он в своём кабинете на раскладушке. По словам Лампасова, выходило, что он закончил театральное и музыкальное училища и, само собой, подразумевалось, что пединститут тоже. Впрочем, на аккордеоне он играл хорошо.