ГЛАВА 24

Стояла поздняя осень. Деревья на улицах Москвы успели сбросить пожелтевшие листья и теперь грустно напоминали своими голыми стволами о приближении суровой русской зимы. В тон погоде на душе Богдана также стало грустно и тоскливо и видимо не столько от состояния природы, сколько от состоявшегося общения с Георгием Аксентьевичем. После нескольких месяцев забвения ему все же удалось попасть на прием к своему непосредственному начальнику, но эта встреча не оправдала тех ожиданий, на которые рассчитывал Богдан. Генерал, которому он доверял как собственному отцу, оказался на этот раз необычайно резким и жестким. Богдан надеялся получить от него поддержку или хотя бы дельный совет, но тот был непреклонен в своем мнении. Его позиция была однозначна — дальнейшая карьера Сташинского несовместима с Инге. О былых заслугах ликвидатора-орденоносца генерал уже не вспоминал, он в очередной раз озвучил то, что Сташинский уже слышал несколько раз от других руководителей ведомства. Сидя напротив генерала, опальный чекист ощутил себя полным ничтожеством, которого сначала тупо использовали, а затем раздавили и выбросили на помойку. За все тридцать лет своей жизни он никогда не чувствовал себя настолько униженным и беспомощным. Ему казалось, что жизнь закончена и впереди его ждет только пустота. Хотя, это было лишь первым ощущением, с которым Богдан очень быстро справился. Георгий Аксентьевич был опытным руководителем и не привык разбрасываться подготовленными кадрами. Он прекрасно знал психологию людей и умело этим пользовался. В ходе двухчасового общения, он все же предложил Сташинскому единственный, по своему мнению, реальный выход из сложившегося положения. Суть его заключалась в том, что Богдан продолжает жить некоторое время вместе с Инге, но при этом начинает новую многоходовую игру, касающуюся только его лично. Перед Богданом вновь неожиданно всплыла дилемма: либо он дальше работает в интересах КГБ, согласившись с планом генерала, и руководство «забывает» о его семейных проблемах, либо КГБ больше не нуждается в его услугах. В обоих случаях места Инге в жизни Сташинского не предусматривалось. Не смотря на участившиеся скандалы дома, Богдан все еще продолжал любить эту женщину и с трудом представлял свою жизнь без нее. Но в тоже время дальнейшая жизнь вне КГБ, его пугала гораздо больше, чем потеря семьи. В связи с этим, он был вынужден принять предложение своего начальника. Вариант, предложенный Георгием Аксентьевичем, казался ему компромиссным, он откладывал срок разлуки Богдана с женой на некоторое время, давая возможность надеяться на возможные перемены их отношений к лучшему. При этом, он оставался на службе. Вариант ухода из КГБ, Богданом даже не рассматривался. Невзирая на свой возраст, он не был новичком в разведке и прекрасно отдавал себе отчет в том, что, оставшись вне системы, не только потеряет семью, но и, возможно, сам в ближайшее время станет объектом ликвидации. В связи с этим, Сташинский попросил у генерала время, чтобы все взвесить и принять окончательное решение.

Он плелся домой, едва передвигая ноги. В последнее время неудачи его преследовали со всех сторон. Жить так дальше становилось не возможно.

Богдан вошел в квартиру и, не снимая пальто, прошел на кухню. Он бессильно плюхнулся на табурет и опустил голову, не обращая внимания на вошедшую Инге. Женщина стояла в дверном проеме, прислонившись к двери, и двумя руками придерживала округлившийся живот.

— Богдан, что-то случилось? — тихо спросила она, стараясь, лишний раз не тревожить мужа.

— Ничего, дорогая, — грустно улыбнулся Богдан, — Просто у меня сегодня был очень трудный день.

Он подошел к женщине и нежно поцеловал ее лоб.

— Пойдем, прогуляем на свежем воздухе. — С многозначительной интонацией в голосе предложил Сташинский. — Сегодня удивительная погода.

— Одну минуту, — с пониманием ответила Инге и поспешила в коридор надевать пальто.

Выйдя на улицу, Богдан провел женщину узким переулком в соседний двор. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что за ними никто не наблюдает, он усадил ее на скамейку и присев рядом с ней, взял в руки ее ладони.

— Знаешь, Инге, я сегодня был у нашего знакомого Георгия Аксентьевича, надеялся. Что он сможет нам чем-то помочь, но и он настаивает на нашем разводе.

— А мне он сначала показался порядочным человеком. — Злобно огрызнулась Инге и тут же настороженно спросила, — И что ты ему ответил на это?

— Я сказал, что никогда с тобой не расстанусь. — Он обнял женщину за плечи и прижал к себе.

— Но ты же сам не так давно говорил, что тебе запретили выезд за границу на семь лет. — Женщина отпрянула от мужа и заглянула ему в глаза. — Как ты себе представляешь такую семейную жизнь, если я семь лет буду одна растить ребенка в Германии, а ты будешь прозябать здесь в России?

— Нет, Инге, — твердо заявил Богдан и улыбнулся, — мы будем вместе и, пожалуй, в этот раз поступим так, как ты предлагала. Мы сбежим в Западную Германию.

От этих слов, Инге даже привстала с места. На ее лице сначала заиграла улыбка, постепенно сменившаяся гримасой разочарования.

— Но как же ты попадешь в Германию, если тебе туда не разрешают выезжать? Ты собираешься бежать прямо отсюда? — она обреченно махнула рукой и вновь присела на скамейку. — Это безнадежный вариант. Тебя задержат прямо в аэропорту или на вокзале. Не мне рассказывать, как работает ваш КГБ.

— Глупенькая ты у меня. — Улыбнулся Богдан и вновь прижал ее к своей груди, — Конечно, никто отсюда бежать не собирается. А в Германию у меня все же есть шанс попасть. Не забывай, что рожать нашего ребенка ты будешь именно там.

— И ты надеешься, что я побегу с новорожденным ребенком за границу? — с возмущением возразила Инге, — Ты представляешь себе насколько это хлопотно? Его же кормить нужно, пеленать, где мы все это будем делать?

Она отодвинулась от Богдана и закрыла лицо руками.

— С тобой становится тяжело разговаривать. — Откровенно разозлился Богдан. — Сначала, ты сама настаивала на побеге, а теперь, когда я согласен, тебя стал смущать ребенок.

— Ты говорил, что у тебя появился какой-то план, а на самом деле, кроме наивных фантазий ничего предложить не можешь. А еще считаешь себя разведчиком. — Инге бросила на мужа пренебрежительный взгляд.

— У меня есть реальный план, но ты должна набраться мужества, чтобы выслушать его. — Сохраняя интригу в голосе, спокойно продолжал Богдан. — Так вот, к сожалению, на рождение нашего первенца меня никто в Германию не отпустит, руководство будет настаивать на том, чтобы ты, вместе с ребенком вернулась в Москву…

— Еще раз тебе повторяю: я никогда не вернусь в Россию, тем более с ребенком. — Перебила его Инге. — и давай, не будем к этому больше возвращаться.

— Помню, помню. Но я от тебя этого и не прошу. — Успокоил ее Сташинский. — Я прекрасно понимаю, что бежать с ребенком у нас не получится. Поэтому мы уйдем за границу вдвоем. Но ты, пока будешь в Германии, должна мне немного подыграть.

— Что я должна сделать? — серьезно спросила Инге, демонстрируя готовность принять любые условия.

— Слушай меня, не перебивая, и ничему не удивляйся. — Предупредил ее Богдан и, сделав глубокий вдох, начал излагать свой план.

Инге слушала его с широко раскрытыми глазами, периодически вскакивая с места от возмущения, но Богдан каждый раз ее успокаивал, подробно разъясняя каждый пункт своего замысла. Когда он закончил, Инге выглядела настолько уставшей, что даже не могла ничем возразить своему мужу. Она, склонив голову немного на бок, молча рассматривала отсутствующим взглядом носки своих туфель.

— Ну что скажешь? — спросил Богдан, ожидая реакции на свое предложение.

— Ты с ума сошел. — Не поднимая глаз, тихо произнесла Инге. — У тебя нет ничего святого.

— А по-другому, у нас ничего не получится. Теперь решать тебе. Или мы дальше будем жить вместе или придется расстаться навсегда.

Она долго смотрела не мигающим взглядом на Богдана, а потом неожиданно расплакалась.

— Будь проклята твоя работа, будь проклят ваш Советский Союз.