ГЛАВА 25

В самом конце января 1961 года Инге уехала в ГДР. Через три месяца в Дальгове на свет появился долгожданный малыш, мальчика назвали Петером. Еще до отъезда супруги обговаривали имя будущего ребенка и тогда пришли к единому мнению, что оно должно быть универсальным для любой страны. Тогда они посчитали, что если родится мальчик, назовут его Петром или Петером на немецкий манер, если девочка, то Екатериной — Катрин.

Все это время Сташинский с нетерпением ждал известий о прибавлении в семье. Инге сообщила в письме, что роды прошли очень трудно и несколько дней врачи боролись за жизнь ребенка, но все обошлось благополучно. Однако, как и предполагал Богдан, в Германию, его не отпустили, но это не очень его расстроило. Морально он давно был к этому готов.

Вместе с тем, в Москве у Сташинского наступила белая полоса в жизни. Руководство по отношению к нему сменила гнев на милость и в целях повышения квалификации определили его на курсы при Институте иностранных языков, изучать английский язык, однако при этом обязали появляться в Комитете ежедневно. Со стороны начальников вновь стали звучать намеки на новые ответственные задания вплоть до радужных перспектив долгосрочной работы в резидентуре одной из Западноевропейских стан. Сташинский почти ежедневно писал жене письма, при этом, не забывая использовать ранее оговоренные условности. Они оба знали, что их переписка находится под неусыпным контролем КГБ. Так продолжалось до начала августа.

8 августа 1961 года Сташинский, вернувшись домой после занятий, увидел в дверях вчетверо сложенную записку. Он быстро развернул ее. На желтой бумаге, неизвестным размашистым почерком, были начертаны четыре ничего не значащих слова: «Зайдите на почту получить телеграмму». Единственным адресатом, от которого Богдан ждал сообщений, была Инге, поэтому, не заходя в квартиру, он побежал на почту, которая находилась в двух кварталах от его дома. К счастью, в это время в почтовом отделении очереди не было, и Богдан протянул записку вместе с паспортом молоденькой девушке, отвечавшей за выдачу корреспонденции. Та, в течение нескольких секунд, нашла нужную телеграмму в лежавшей рядом пачке. Она невольно бросила беглый взгляд на ее короткий текст, и сразу же, виновато опустив глаза, протянула ее Богдану. Она даже не посмотрела на его паспорт, быстро извинилась и выскочила из своей кабинки, забыв передать Сташинскому ведомость для росписи в получении корреспонденции. Он пробежал глазами по ее содержанию: «Петер умер. Пожалуйста, приезжай». На лбу Богдана выступила испарина.

«Боже, только бы это не оказалось правдой» — первое, о чем подумал он. Ему не терпелось позвонить Инге по телефону, но он прекрасно понимал, что их разговор будет прослушиваться и правды в любом случае он не узнает. Нужно идти к руководству и решать вопрос о выезде в Берлин.

Ровно через час он был на Лубянке.

— Я могу попасть на прием к Георгию Аксентьевичу? — с порога спросил он у адъютанта, сидевшего в приемной.

— Георгия Аксентьевича сейчас нет и когда он будет, я не знаю. — Не отрывая головы от бумаг, многозначительно заявил капитан и после непродолжительной паузы, добавил, — Но я в курсе Вашей проблемы. — Поэтому зайдите к подполковнику Александрову, он ждет Вас.

Сташинский в ответ только удивленно поднял брови, и ничего не ответив, вышел из приемной.

Подполковник Александров Юрий Николаевич был недавно назначен направленцем в 13 отдел ПГУ и курировал нелегальную работу в Западной Германии и ГДР. Всю свою сознательную жизнь он прослужил в разведке и, как никто другой хорошо знал ее изнутри, поэтому Сташинского он принял достаточно радушно и с пониманием.

— Проходи и присаживайся Богдан, — пожал руку ему подполковник. — Я думаю, тебя не удивит, что мы уже в курсе твоего горя.

— Не сомневаюсь. — Буркнул в ответ Сташинский, зная, что телеграмма попала на почту после перлюстации. — Не первый год в органах и уже привык к тому, что каждый мой шаг находится под чутким контролем товарищей.

— А как ты хотел? — развел руками Александров, — В нашем деле полным доверием к себе не может похвастаться никто. Это уже специфика нашей работы.

Он протянул лист бумаги сотруднику и ручку.

— Пиши рапорт на выезд в Берлин. — Он немного потянулся всем телом к Сташинскому и, понизив голос, добавил:

— Скажу честно, что по поводу твоего выезда в Германию был категорически против руководитель аппарата КГБ генерал-майор Коротков, но Александр Николаевич, — он имел ввиду Шелепина, — все же вошел в твое положение и разрешил тебе попрощаться с сыном.

— И на том спасибо. — Недовольно отозвался Сташинский и подвинул ближе к себе лист бумаги.

— Должен тебя предупредить, — продолжал направленец, — что поедешь на похороны не один. Я буду тебя сопровождать. Извини, но такое условие выдвинуло наше руководство.

— Мне до такой степени не доверяют? — с грустной усмешкой спросил Богдан.

— Глупый вопрос. — Безобидно возразил Александров. — В первую очередь это нужно тебе ради собственной безопасности.

— А что мне может угрожать в Берлине? — удивился Багдан и отложил в сторону ручку. — В последнее время почему-то все ограничения моих передвижений связывают именно с вопросами собственной безопасности.

— А ты не думал о том, как тебе отнесутся родственники Инге? Ведь они наверняка узнали от нее, кто ты есть на самом деле. Ты уверен, что информация о тебе и твоих делах в Мюнхене, уже не попала через них в БНД или даже в ЦРУ? Поэтому мы не можем предугадать, как будут разворачиваться события в условиях новых обстоятельств. Может, тебя убьют сразу же, как только ты появишься в Берлине. Между прочим, у нас есть обоснованные предположения, что вашего сына могли отравить американские или западногерманские спецслужбы.

— Глупости. Все это. А какой интерес я могу представлять для спецслужб США и ФРГ? — с недоверием спросил Сташинский и вновь усмехнулся. — Если я даже жену не посвящал в специфику своей деятельности.

— После ликвидации Бандеры, ОУН-овцы начали вести свое расследование убийства своего лидера, а, как известно, они работают в тесном контакте не только с БНД, но и с ЦРУ и МИ-6 — английской разведкой. К сожалению, как далеко они продвинулись в своем расследовании, нам пока не известно, но нужно быть готовым ко всему.

— Возможно, вы правы. — После непродолжительного молчания, согласился Богдан и вновь продолжил писать рапорт.

Перед тем, как поставить в документе подпись, он поднял глаза на подполковника и спросил:

— Юрий Николаевич, а вы в курсе, что произошло с моим сыном?

Александров неопределенно пожал плечами и немного подумав, ответил:

— Не могу точно сказать. По известным причинам мы не могли опросить врачей, но, по словам Вашей жены, он захлебнулся во время кормления. Но хочу тебя сразу предупредить, что ее вины в этом нет. Она выходила из дому по делам, а ребенок в этот момент оставался с няней.

Сташинский молча опустил глаза и еле заметно ладонью смахнул накатившую слезу.

На следующий день, они вместе вылетели на военном самолете в Восточный Берлин. Прибыв к месту назначения, Александров доставил Сташинского в Карлхорст, где их встречал Сергей Демон.

— Прими мои соболезнования, Богдан. — Он впервые назвал Сташинского настоящим именем и протянул ему руку.

— Спасибо. — Ответил Богдан и сразу спросил. — Я могу поехать к себе?

— К сожалению, нет. — Виновато пожал плечами Сергей и посмотрел на Александрова. — На период всех траурных церемоний тебе не рекомендуется проживать ни у родственников жены, ни в своей квартире, ни на квартире Инге. Почему? Ты должен понимать сам. Жить вместе с супругой будешь здесь в Карлхорсте. Квартирку мы вам подобрали, а дальше будет видно.

Богдан согласно кивнул головой и, увидев, стоящую поодаль Инге, спросил:

— А с женой я могу поздороваться?

— Безусловно, — ответил Александров, как старший по званию. — Мешать вам не будем, но потом, все же вернитесь сюда, мы отвезем вас на квартиру.

Он многозначительно посмотрел на Демона, чтобы тот не отпускал из виду Сташинского.

Богдан подбежал к жене и, не говоря ни слова, крепко ее обнял. Они долго стояли не шелохнувшись, а затем, медленно пошли пешком по улице. Боковым зрением Сташинский увидел, как следом за ними на противоположной стороне выдвинулся молодой мужчина в сером костюме и такой же шляпе.