- Тогда хотя бы не прогоняйте меня, - взмолилась я. - Я боюсь спать одна.

  - С каких это пор?

  - Мне снятся плохие сны. К тому же в моей комнате холодно, и ветер задувает в окна.

  - Тебе следует научиться смирению.

  - Позвольте мне спать с вами, всего только одну ночь...

  - Ну хорошо. - Она коротко усмехнулась, но отстранилась, когда я попыталась поцеловать ее в губы. - Довольно на сегодня, Лаура. Не пользуйся моей добротой, чтобы мучить меня. Постарайся уснуть.

  - Спокойной ночи, Констанца.

  Я с наслаждением свернулась калачиком у нее под боком. Тонкий лен ее белой рубашки пах шалфеем и розами, а кожа ― теплым воском. С ней было так хорошо, но я отчего-то не могла уснуть. Кажется, ей тоже не спалось, и мне пришлось прибегнуть к старому способу, чтобы успокоиться: я стала считать соломинки. Счет дошел до двухсот, когда мысли стали путаться, тело стало тяжелым и слабым. Двести девять, двести десять... Нить, связывающая меня с реальностью, наконец оборвалась.

  Наутро я обнаружила, что Констанца уже ушла. Постель еще хранила ее запах, но успела остыть. Вскочив, я поспешно схватила свой плащ и побежала вниз по лестнице в дормиторий, обжигая босые ступни о ледяные каменные ступени. Почти все монахини проснулись, в коридоре стоял тихий гул голосов. На меня не обратили особого внимания, и я порадовалась, что моя келья ближе к лестнице, чем остальные.

  Утренняя служба оказалась короче, чем обычно, и на ней не было Констанцы. Отсутствие настоятельницы расстроило меня больше, чем я могла ожидать. После трапезы я разыскала Розу.

  - Ты не знаешь, где я могу найти аббатису? - осторожно начала я.

  - Должно быть, уехала в Кремону, - небрежно ответила она.

  - А что, она там часто бывает?

  - У нее там какие-то дела. Уезжает обычно ни свет ни заря, а возвращается поздно вечером. Одна... - Роза неодобрительно покачала головой. - Хоть солдаты и объезжают окрестности, а от разбойников да лихих людей не избавились.

  - Ее дела как-то связаны с монастырем?

  - Не знаю. Она там часто бывает, каждую неделю, а то и не по одному разу. Берет с собой узел с какими-то вещами, и едет верхом. Расспроси ее сама, если хочешь. Сестрам любопытно, но они не решаются...

  Это было неожиданно. Что делала Констанца в Кремоне? Возможно ли, что она тайно встречалась с возлюбленным? Меня захлестнула внезапная ревность. Вот почему она молилась по вечерам! Вот какие грехи умоляла Бога простить ей! И конечно, она хорошо умела целоваться: ведь практиковалась каждую неделю...

  День стал для меня настоящей пыткой. Я что-то делала, таскала корзины с бельем, развешивала для просушки тяжелые плащи, рубашки и юбки. Мокрые пальцы окоченели на холодном ветру, но я заметила это, лишь когда из непослушных озябших рук стали выскальзывать вещи. Я думала, что скажу Констанце, когда она вернется. Успокоит она меня или просто посмеется? Вероятно, останется при своих тайнах... В конце концов, кто я такая, чтобы она давала мне отчет в своих поступках? Один поцелуй, одна ночь, проведенная вместе, еще ничего не значат...

  Я с волнением ждала вечера. Когда стемнело, я пришла к воротам и села на скамью, завернувшись в накидку. Привратница удивленно смотрела на меня, потом спросила, что я тут делаю в столь поздний час.

  - Я жду мать настоятельницу, - ответила я. - Мне говорили, что она должна вернуться вечером.

  - Скорее уж ночью. Ты не замерзнешь? Она же все равно пойдет в свою комнату, так что можешь подождать ее в дормитории.

  - Ничего, я подожду.

  Очень скоро я пожалела о своем упрямстве: пошел холодный дождь, шерсть капюшона быстро промокла насквозь, и по спине с волос потекли ручейки. Стуча зубами, я перебралась под навес конюшни, продолжая наблюдать за воротами. Наконец, мое терпение было вознаграждено: послышался глухой перестук копыт, и голос Констанцы выкрикнул:

  - Откройте, сестра Мария, это я!

  Привратница поспешно отворила калитку, и всадница, пригнувшись, въехала во двор. Мокрый плащ тяжело свисал с ее плеч, круп лошади блестел от дождя.

  - Отведите Искорку в стойло, вытрите и накормите. - Констанца спешилась, отвязала от седла небольшой сверток и, спрятав его под плащом, почти побежала через двор к дормиторию. Я бросилась за ней.

  - Констанца!

  Она удивленно обернулась.

  - Лаура? Что, во имя мадонны, ты тут делаешь?

  - Я жду вас.

  - Глупышка, ты простудишься! Идем скорее...

  В моей келье было холщовое полотенце и таз с водой, должно быть, теперь уже совсем холодной. Разумеется, мне хотелось бы прежде обсушиться, но не у себя. Куча вопросов вертелась на языке, и не задать их было выше моих сил.

  - Я ждала вас весь день. - Стараясь, чтобы в моем голосе не звучал упрек, я решительно шагнула следом за Констанцей на лестницу. Она улыбнулась.

  - Хорошо, идем. Только не надолго, хорошо? Я устала.

  Мы поднялись в ее комнату, она бросила на стол сверток и зажгла свечи, затем сняла мокрый плащ.

  - Ох, Боже мой... - вырвалось у меня.

  На Констанце был мужской костюм! Толстая кожаная куртка на шнуровке, штаны, мягкие сапоги из воловьей кожи. У пояса в ножнах слева висела самая настоящая шпага, а справа ― кинжал.

  Она спокойно посмотрела на меня и сняла пояс, потом насухо вытерла оружие и положила его на стол.

  - Закрой рот, - сказала она. - У тебя смешной вид.

  - Но...

  - Думаешь, на дорогах сейчас безопасно?

  Развязав сверток, она вытащила свою обыкновенную одежду, осмотрела ее и покачала головой.

  - Ну вот, как я ни старалась, все промокло до нитки. Придется сушиться у огня, если за ночь не просохнет. О чем же ты так хотела поговорить, что ждала меня весь день?

  Признаться, у меня из головы разом вылетели все мысли.

  - Вы ездили в Кремону?

  Она нахмурилась.

  - Вижу, ты уже успела расспросить всех.

  - Не всех, только Розу! Она сказала, что вы часто бываете в Кремоне по делам.

  - Что ж, это верно. - Констанца пожала плечами и принялась расшнуровывать куртку.

  - А потом приезжаете сюда и молитесь!

  Она удивленно усмехнулась.

  - Ты видишь что-то предосудительное в том, что настоятельница монастыря молится?

  Ее насмешливое спокойствие привело меня в ярость.

  - Лицемерка! - выдохнула я. - Вы утверждаете, что не общаетесь с миром, что избегаете мужчин! Что в Санта-Джулии все должны следовать уставу, молиться и работать! А сами...

  Я не могла дальше говорить: возмущение готово было взорваться слезами.

  - Понятно. Ты считаешь, что я езжу к мужчине?

  Прикусив губы, я почувствовала, что вот-вот разревусь, как девчонка. Сняв куртку, Констанца осталась в одной тонкой полотняной рубашке, подошла ко мне и положила руки мне на плечи.

  - Похоже, мне придется сознаться. Я действительно езжу к мужчине, ты угадала. Но не за тем, о чем ты подумала...

  Я растерянно заморгала. Она провела рукой по моей груди, покачала головой и вытащила из стоящего в углу ларя чистое сухое полотенце.

  - Послушай, если ты и дальше будешь стоять столбом, то точно заболеешь. Раздевайся, вытрись и переоденься, я дам тебе рубашку.

  - Вы расскажете мне, зачем и к кому ездите в Кремону?

  - Пожалуй.

  Она сбросила рубашку, сняла сапоги и вылила из них воду, затем развязала пояс штанов. Я остановилась, сняв накидку и холодную промокшую рубашку, и уставилась на нее, не в силах оторвать взгляда от гибкого стройного тела. Она не обращала на меня никакого внимания, пока не сняла штаны и не оказалась передо мной совершенной нагой.

  - Боже, как холодно, - пробормотала она, потянувшись за полотенцем, и тут наши глаза встретились. Констанца замерла. Ее взгляд скользнул по моему лицу, опустился ниже, к груди, и я, засмущавшись, торопливо прикрылась холстом. Она улыбнулась, выпрямившись и продолжая смотреть на меня, на мои ноги, виднеющиеся из-под полотна.