Время шло, и года через три я вдруг заметила, что все девушки моего возраста превратились в красавиц и почти все успели выйти замуж. Я же оставалась нескладной угрюмой девчонкой, предпочитающей одиночество и книги шумному обществу парней и веселым праздникам. Родители стали считать меня безнадежной, хотя и жалели, и отец говорил, качая головой, что намерен отдать меня в монастырь. Такая перспектива не казалась мне чем-то ужасным, разве что заставляла пожалеть о том чувстве безграничной свободы, к которому я успела привыкнуть.

  А потом в наши края пришла чума. Ее принесли не то странствующие монахи, не то французские солдаты, возвращавшиеся на родину после неудачного похода на Неаполь. Осень в тот год выдалась ненастной, ветер срывал с крыш черепицу, а дождь не утихал по нескольку дней. После первых двух смертей в городе никто еще не встревожился, но вскоре люди стали болеть и умирать целыми семьями. Самые боязливые покинули город еще в самом начале мора, а оставшиеся считали дни... На улицах появились люди в масках, сопровождающие телеги, и горожане каждое утро выносили своих покойников, иной раз ― не имея сил даже оплакивать их. До поры до времени болезнь обходила наш дом стороной, и я искренне надеялась, что Бог не позволит беде коснуться никого из моих родных, ведь мы все были честными христианами. Хлеб и масло стали дороги, потому что торговцы перестали подвозить продовольствие в охваченный болезнью город. Крысы расплодились в невероятных количествах; мерзкие твари бегали по улицам, забирались в дома, грызли все, что попадалось съестного, не исключая трупов. Людьми овладели ужас и отчаяние, и казалось, бедствиям не будет конца.

  Как-то вечером я задержалась в церкви, тихонько молясь у большого деревянного распятия в полутемном нефе. Тонкие огоньки свечей едва разгоняли мрак, и лик Христа тонул в темноте. Я никогда не молилась вслух с тех пор, как умер падре Роско, но молчание под высокими сводами позволяло мне сосредоточиться. Я искала утешения, потому что моя сестренка Лидия в тот день почувствовала себя нехорошо, и мать опасалась, что это может быть чума. Еще надеясь, что это не так, я пошла в церковь, как делала всегда, когда у меня на душе скребли кошки. Немногочисленные прихожане уже разошлись, церковь была пуста, тихий шорох шагов мог принадлежать лишь падре Остеллати или глухому служке, в чьи обязанности входила уборка и мелкие дела вроде сбора воска или подновления скамей. Здесь было так чисто и спокойно, словно снаружи и не свирепствовали холод и чума...

  Я не поднимала головы, пока не услышала голоса совсем рядом с собой.

  - Вы просили меня придти, падре. - Женщина говорила тихо, но отчетливо.

  - Разве вы делаете это не по доброй воле?

  Я сжалась, стараясь не выдать своего присутствия. Возможно, я стала свидетельницей исповеди, и не хватало еще, чтобы меня пристыдили и прогнали. Разумеется, мне следовало уйти, но любопытство приковало меня к месту.

  - Конечно, - проговорила женщина, - но втайне от мужа.

  - Которого вы не любите, не так ли?

  - Я уже говорила вам, падре. Если бы провидению было угодно забрать его в этот тяжелый год...

  - Уверен, Богу все видно, дочь моя. Присядьте, так нам будет удобнее.

  Рядом скрипнула скамья, и я затаила дыхание. Мне показалось, что я узнала женщину: это была молодая жена ювелира с улицы Нуово.

  - Искушения тела не дают мне покоя, падре. Я не люблю своего мужа и отказываю ему в ласках, но не могу обойтись совсем без мужчины. Я могу сказать вам это, потому что вы священник и понимаете...

  - Я мужчина, дочь моя. Вы слишком красивы, а ваше тело... Если вы позволите, я мог бы помочь вам облегчить ваши страдания.

  - Падре...

  Я услышала странные звуки, шорох платья и скрип скамьи, затем женщина застонала. Приподняв голову, я увидела ее в объятиях падре Остеллати, причем он целовал ее без малейшего стеснения и совсем не так, как целуют детей. Стянув платье с ее груди, он гладил и сжимал ее соски, и она изгибалась, подаваясь ему навстречу. Рука священника проникла ей под платье и что-то делала там, заставляя женщину вскрикивать.

  - В нынешние времена люди особенно нуждаются друг в друге, не правда ли?

  - Боже, падре... Я не выдержу долго...

  Он приподнял подол своей рясы, и я увидела огромный торчащий орган внизу его живота. То, что произошло затем, потрясло меня: женщина уселась на колени священника, чуть приподнялась и опустилась сверху на его член. Его приглушенный стон слился с ее вскриком; он стал целовать ее грудь, размеренно двигая бедрами вверх и вниз. Задыхаясь от ужаса, я упала на пол ничком и закрыла лицо руками.

  - О, падре... - шептала женщина. - Еще, еще...

  Падре то рычал, как зверь, то хрипел, его дыхание стало быстрым и судорожным. Через несколько мгновений он протяжно застонал, и в этом звуке были мука и наслаждение. Женщина еще некоторое время всхлипывала и дергалась, потом до меня донесся ее сдавленный возглас.

  - О, это было великолепно... - прошептал священник, и я услышала влажный звук поцелуя. - Синьора, я в любое время готов утешить вас, если вам понадобится утешение.

  - Вы умеете это делать, святой отец.

  - Мне бы хотелось, чтобы вы чаще посещали церковь, дочь моя...

  Я шевельнулась, моя нога непроизвольно дернулась, издав предательский шорох.

  - Что это? - испуганно спросила женщина.

  - Вероятно, крысы. Ну же, успокойтесь.

  - У меня такое чувство, что крысы бегают совсем рядом.

  Скамья снова заскрипела, и я обмерла, услышав приближающиеся шаги.

  - Я могу заверить вас, что здесь никого нет, кроме нас... А, черт побери! - Изумленный и раздосадованный голос падре Остеллати раздался прямо у меня над головой. Сильная рука схватила меня за шиворот и дернула вверх. - Что ты тут делаешь, Лаура?

  - Падре, я молилась... - пролепетала я, зажмурившись.

  Он в ярости смотрел на меня некоторое время, потом прошипел:

  - Убирайся отсюда. Немедленно.

  Мне не нужно было повторять дважды: едва он отпустил меня, я пустилась наутек, едва не налетев на скамью. Даже оказавшись на улице, я не могла остановиться, ноги сами несли меня к дому. Ворвавшись в комнату матери, я без сил упала в ее объятия и наконец смогла дать волю слезам.

  - Лаура, что случилось? - спросила она, и только сейчас я заметила, как осунулось и посерело ее лицо. - Тебя кто-нибудь обидел?

  Я молча помотала головой, еще не в силах говорить.

  - Ты не должна ходить одна так поздно.

  - Я была в церкви, - дрожа, прошептала я. По ее щеке скатилась слеза, и я, помолчав, спросила. - Как себя чувствует Лидия?

  - Ей... хуже.

  У меня перехватило дыхание. Все мои собственные переживания были забыты в одно мгновение.

  - Это чума, Лаура, - услышала я за спиной усталый голос отца.

  Он стоял в дверях ― огромный, хмурый, в толстом стеганом камзоле и кожаных штанах, испятнанных краской и белилами. Его всклокоченные седоватые волосы намокли от дождя.

  - Я не хочу, чтобы ты тоже заболела, милая. Тебе нужно было бы остаться в церкви. Я могу попросить падре Остеллати, чтобы он приютил тебя на время. Если надо, я даже заплатил бы ему, хотя хватит ли денег у простого красильщика, чтобы...

  - Нет! - быстро крикнула я, и слишком поздно поняла, что ужас, написанный на моем лице, встревожил родителей. - Я хочу сказать, что не стоит беспокоить падре ради моей безопасности.

  - Хорошо, если ты так хочешь... В таком случае, тебе не следует находиться возле Лидии. Можешь сейчас зайти к ней, но не надолго.

  Я заглянула в комнату Лидии. Моя маленькая сестричка лежала на постели с закрытыми глазами, но ее потрескавшиеся губы шевелились, а щеки горели лихорадочным румянцем. Я видела черные пятна на ее шее, и у меня не осталось больше никаких сомнений: это и вправду была чума.

  - Лидия...

  Она не слышала меня. Слышала ли она вообще что-нибудь из нашего мира, который она уже готовилась покинуть? Ей не было и десяти лет, и она была такая хорошенькая, как ангелочек, каких рисовали благочестивые монахи в церкви еще при падре Роско... К моим глазам подступили слезы. Ее хриплое тяжелое дыхание и рука, сжимающая край одеяла, наполнили меня отчаянием. Она сгорала так быстро, словно тоненькая свечечка перед распятием, и ее света оставалось совсем немножко. Вряд ли ей суждено было дожить до завтрашнего вечера.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: