- Но...

  - Те, кто сюда приходит, не ищут развлечений, хотя многие из них еще не стары. Мы живем в строгости и чтим устав.

  - А Констанца? - вырвалось у меня. Роза улыбнулась.

  - Она еще молода, но мне не в чем ее упрекнуть.

  - Почему она оказалась в монастыре?

  - Этого я не могу сказать.

  - Не можешь?

  - Просто не знаю. Когда умерла старая настоятельница, какое-то время архиепископ не одобрял новую кандидатку, потому что ее выдвинули сестры, а у него было собственное мнение насчет этого назначения. Поговаривали, что он собирался пристроить на это место хорошенькую племянницу гонфалоньера Перуджи... Но вскоре сюда приехала Констанца с грамотой миланского архиепископа, подтверждающей ее назначение на должность аббатисы монастыря Санта-Джулия. Это случилось около года назад. Мне ничего не известно о том, как она получила грамоту... Может быть, ты спросишь ее сама?

  Вот так история! Констанца казалась мне просто одной из сестер, во всяком случае держалась она так, что никто и не заподозрил бы в ней настоятельницу. К тому же она была не намного старше меня, а я всегда считала, что аббатиса должна непременно быть почтенного возраста.

  В тот же вечер я убедилась в правоте слов Розы. Во время молитвы в соборе Констанца стояла у алтаря, благословляя сестер. Я смотрела на нее с раскрытым от изумления ртом: разумеется, женщина не может вести службу, это дело священников, которые живут даже в женских монастырях... В Санта-Джулии все было не так.

  После вечерней молитвы я вышла из церкви и задержалась в тени дерева, ожидая, когда появится Констанца. Ее личность вызывала во мне невероятное любопытство. Ничего удивительного, что дочь графа Висконти оказалась достойнее племянницы гонфалоньера, но что заставило архиепископа переменить свое мнение?

  Констанца не заставила себя долго ждать. Я узнала ее, несмотря на наброшенный на голову капюшон. Девушка, шедшая впереди, несла факел, освещая дорогу в темноте декабрьской ночи. Подавив в себе первое желание выйти и заговорить с настоятельницей, я последовала за ними, оставаясь незамеченной.

  У двери, ведущей в дормиторий, Констанца остановилась.

  - Ты можешь идти к себе, Норетта. Я хочу отдохнуть.

  Девушка кивнула и посветила факелом, пока Констанца открывала дверь и поднималась по лестнице в свою комнату на втором этаже, а затем направилась в коридор первого этажа, и вскоре алые отсветы пламени потускнели. Я осталась одна в холодном сумраке. Помедлив, я юркнула в дверь и отправилась в маленькую келью, которую мне определили для сна. Теперь я знала, где живет Констанца.

  Улегшись в постель, я поплотнее завернулась в одеяло, надеясь сберечь тепло, но заснуть не смогла. Мне хотелось знать больше о настоятельнице, а если получится ― и о том загадочном человеке, который спас меня от костра в Пьяченце. Несомненно, они были знакомы. О чем они говорили и куда он уехал после того, как привез меня в Санта-Джулию?

  Время шло, ветер гремел замерзшими ветвями деревьев снаружи, было слышно, как в стойле неподалеку громко фыркают лошади. Я стала представлять себе лицо своего спасителя. Конечно, он был молод и наверняка хорош собой. У него были такие чудесные серые глаза с длинными ресницами! А руки ― тонкие, как у девушки, но сильные и ловкие; с каким изяществом и мастерством он владел шпагой! Аристократ, без сомнения... Разве он когда-нибудь посмотрит на такую безродную дурнушку, как я?

  В моей душе поднялся невольный протест, всю абсурдность которого я прекрасно сознавала и все же не могла смириться. Чтобы успокоиться, я встала и стала мерить шагами тесное пространство. Три шага вперед и столько же назад... За тонкой деревянной перегородкой я слышала, как похрапывает во сне моя соседка, и этот звук напомнил мне о горьком одиночестве, преследовавшем меня с тех пор, как умерли сестра и родители. Это было невыносимо. Завернувшись в шерстяную накидку, я выбралась в коридор и на цыпочках пошла к покоям настоятельницы. Тихонько поднявшись по лестнице, я остановилась у темной деревянной двери и прислушалась, затаив дыхание, почти уверенная, что Констанца уже спит. Я не решилась бы потревожить ее сон.

  Из-под двери лился теплый свет свечи, ложась на каменный пол едва заметной золотистой полосой. Тихий голос читал молитву, затем послышался резкий звук удара.

  - Прости мне, Господи, грехи вольные и невольные, не позволь в гневе судить тех, чей разум затмила гордыня. Воздастся каждому по делам и по вере его...

  Еще один тихий хлопок заставил меня вздрогнуть.

  - Боже, укрепи мою веру добродетелью, не дай отчаяться и жаловаться, служа другим. Лишь любовь к ближним позволяет избежать многих грехов...

  Что она делает? По моей спине побежали мурашки. Мне захотелось заглянуть в комнату Констанцы, подойти к ней, заглянуть в глаза... но я не могла отважиться. Я слушала ее голос, размеренные негромкие звуки ударов ― и мне стало казаться, что она либо святая, либо сумасшедшая. И то, и другое повергало меня в благоговейный трепет.

  Попятившись, я едва не упала с лестницы и, словно очнувшись, стала спускаться вниз, осторожно нащупывая в темноте каждую ступеньку. Мне хотелось только одного ― поскорее оказаться в своей келье, в постели, которая не представлялась больше холодной и неуютной. Забравшись под одеяло, я свернулась калачиком и стала думать о Констанце.

  Она оставалась полной загадкой для меня. Молодая, красивая, высокородная... К таким сватаются наследники правителей, они рождены блистать и покорять сердца мужчин. Почему она удалилась от мира, о чем молится по ночам? Что заставляет ее скрываться в Санта-Джулии? Ее лицо было лицом ангела, и ускользающее чудо теплоты ее взгляда заставляло мое сердце сжиматься. Мне нестерпимо хотелось коснуться ее руки, и я пообещала себе, что непременно сделаю это завтра ― после службы, когда она будет благословлять сестер. Дотронуться до тонких пальцев, ощутить их тепло и мягкую силу... Может быть, даже поцеловать их...

  У меня закружилась голова, все тело охватил жар.

  - Констанца.

  Ее имя слетело с моих губ легким выдохом, почти неслышным, и все же мне стало легче. Закрыв глаза, я представила себе лицо Констанцы, ее улыбку. Я знала, что все монахини остригают волосы, но у нее должны были быть чудесные светлые локоны, такие шелковистые...

  Я сама не заметила, как уснула, и кажется, мне ничего не снилось.

  Утром после службы я, как и другие монахини, поторопилась получить благословение настоятельницы. Констанца, прямая и строгая в своей белой рясе, стояла у алтаря, и когда ее рука легла на мою голову, я подняла глаза и посмотрела прямо на нее. Она чуть заметно вздрогнула и улыбнулась.

  - Благослови тебя Бог, Лаура. Во имя Отца, Сына и Святого духа.

  - Аминь, - дрожа, прошептала я.

  Ее пальцы скользнули вниз, и тогда я решилась: порывисто схватив ее руку, я прижала ее к губам. У нее была такая нежная кожа; от чистого запаха ладана и воска у меня перехватило дыхание. Мгновение длилось, я чувствовала, что остальные монахини удивленно смотрят на меня, но мне хотелось, чтобы оно длилось как можно дольше.

  - Простите меня, святая мать, - наконец пробормотала я, краснея, и отпустила ее.

  - У тебя все хорошо, дитя мое? - В ее голосе послышалась озабоченность. - Если тебе нужно поговорить со мной, не бойся.

  Я молча кивнула. Кровь молотом билась в голове, мысли путались.

  - Я непременно зайду к тебе после трапезы, - тихо сказала Констанца, - и ты расскажешь, что тебя тревожит.

  Не слишком надеясь на то, что моя скромная особа в самом деле интересует ее, я почувствовала себя глупо и неловко, но она выполнила свое обещание. Сразу после завтрака, когда я собиралась пойти в прачечную, чтобы помочь сестрам, она сама подошла ко мне в монастырском дворе.

  - Лаура, сегодня ты сказала, что хотела спросить меня о чем-то?

  На самом деле я ничего такого не говорила, потому что в тот момент вообще едва ли отдавала себе отчет в собственных действиях.