- Мне думается, что их наблюдатель слишком хорошо устроился на терсинской церкви. Не попробовать ли, не теряя много снарядов, попросить его оттуда, снять поэкономнее? - спросил Голенков.

Командир полковой батареи Фомин, бывалый артиллерист, наводчик еще в старой армии, до этого явно скучавший без дела, не раздумывая долго, ответил: [94]

- Если разрешите, пойду тряхну стариной - попробую сам.

Получив одобрение Голенкова, Фомин ушел. Полковая батарея в составе четырех орудий стояла на позициях совсем недалеко от командного пункта, на дороге из Елани в Терсу, непосредственно за ветряком. Минут через двадцать раздался совсем близкий орудийный выстрел.

- Ай да молодец! Вот это Фомин! Вот как надо воевать! - закричал Голенков, не отрываясь от бинокля. - Смотрите, смотрите, как угодил: с одного залпа - и прямо по колокольной площадке. Вот это фейерверк!

И действительно, даже невооруженным глазом было видно, как образовалось пыльное облачко вокруг колокольного проема, смотревшего в нашу сторону.

Повеселевший Голенков, будто что-то вспомнив, а скорее всего, не желая уступать подчиненному в искусстве стрельбы, поспешно подошел к тачанке, взял винтовку, лихо ее подбросил и, взведя курок и установив прицел на нужную отметку, обратился ко мне:

- Видите, комиссар, вон там, прямо у поворота дороги, бугорок? Приглядитесь-ка, голова торчит. Ну вот, видите? Возьмите мой бинокль! - и, убедившись, что я уже нашел эту маячившую голову, добавил: - Так вот смотрите, как нас в старорежимной стрелять учили.

С этими словами он залег на траве прямо у заднего колеса тачанки, еще раз подправил прицельную рамку и после небольшой паузы сделал выстрел.

Вооружившись биноклем, я отчетливо видел, как белогвардеец взмахнул рукой и тотчас скрылся за бугорком. Несколько позже мы видели, как один из соседей по цепи оттаскивал подбитого беляка назад к Терсе, в лощинку.

Довольный результатом своей стрельбы, Голенков сказал уже всем присутствующим:

- Вот так нас учили раньше стрелять. А наши ребята должны пулять еще лучше, чтоб каждый патрон был к делу, не жечь их впустую…

Это были единственные ответные выстрелы нашего полка за весь день 3 июля. Кстати, после фоминского выстрела из пушки артиллерия противника вскоре замолчала.

Конные заставы, выдвинутые к темноте на линию, где почти всю вторую половину дня залегали цепи противника, доложили, что белогвардейцы отошли в Терсу, на [95] окраине которой было выставлено сторожевое охранение. Голенков считал, что на следующий день со стороны противника следовало ждать более решительных действий - попытки выбить нас из Елани. Не исключал Голенков и предрассветный налет конницы противника на Елань, о чем и предупредил всех командиров подразделении.

После недолгого ужина и обмена впечатлениями о прошедшем дне Голенкова и меня вызвали в штаб бригады. Комбриг Федоров сообщил предварительное приказание начдива: нашей 1-й бригаде на рассвете 4 июля перейти в наступление и выбить белых из Терсы, с последующим овладением Журавкой и Краишевым. Непосредственный захват села Терсы ставился задачей нашему, 199-му полку. По уточненным данным, Терса была занята казачьей бригадой генерала Чернушкина - в составе 800-1000 сабель.

И вот с раннего утра 4 июля по всему десятиверстному фронту бригады завязалась интенсивная ружейно-пулеметная перестрелка, поддерживаемая с обеих сторон артиллерией. Поначалу казалось, что пехота нашего полка, к полудню приблизившаяся к окраине Терсы на расстояние около одной версты, вот-вот сделает рывок и ворвется в село. Но сделать этого не удалось. Сильнейший огонь противника, скрытно и удобно расположившего свои позиции по околице, укладывал наших пехотинцев на землю. Появились убитые, раненые.

В условиях гражданской войны решающую роль в таких ситуациях часто играл ввод в действие конницы, и она была наготове как у нас, так и у белых, но в сложившейся обстановке применение ее было затруднено. На относительно ровной и открытой местности залегали плотные цепи пехоты, хорошо прикрытые пулеметами.

Попытка противника во второй половине дня ввести свою конницу - до 500 сабель - окончилась для него полным провалом. Пытался задействовать свою «чертову сотню» и Голенков, но плотный фронтальный и фланговый пулеметный заслон сорвал замысел командира полка, В этой атаке я получил настоящее боевое крещение.

Поставленная полку задача была перенесена без каких-либо изменений на 5 июля. Однако и на этот раз развернувшиеся события не привели к каким-либо результатам.

К вечеру 5 июля обе стороны отошли на свои исходные рубежи, и активные боевые действия с обеих сторон, кроме разведывательных, были прекращены. [96]

Поздно ночью все командиры и комиссары бригад, полков и артиллерийских частей были вызваны к начдиву, который подвел итоги и поставил задачи на 7 июля.

7 июля, то есть послезавтра, начдив приказал комбригу Федорову предпринять еще одну попытку овладеть Терсой. В помощь нашему полку он рекомендовал нацелить 200-й полк. Если будет туговато, начдив обещал ввести в действие и конницу дивизии. Сам же с утра он решил находиться на командном пункте соседнего 200-го полка, с которого хорошо просматривались тростянское направление и все подступы к Терсе.

В ночь на 7 июля, перед тем как полк занял исходные рубежи для наступления, я предложил провести глубокую разведку сил и расположения противника в Терсе. Пробраться к ее северо-западным окраинам можно было по берегу протекающей мимо них одноименной реки. Голенков одобрил мою инициативу.

К цели предполагалось подъехать, двигаясь скрытно от самой Елани по извилистому руслу реки, берега которой изобиловали перелесками, кустарниковыми зарослями. 4 июля, в первый день боя за Терсу, мы с Голенковым промчались к этой приречной окраине во главе своей «чертовой сотни», надеясь с ходу овладеть селом. Атака нам тогда не удалась, а место это я запомнил хорошо.

В разведку были отобраны пять добровольцев, молодых казаков из той же конной команды Масленникова. Кроме меня настоятельное желание участвовать в этой разведывательной операции изъявил и комендант штаба нашей бригады - самый старший из нас, 29-летний казак из хутора Безымянка Иван Прокофьевич Михин. Этот человек, которого я считаю своим боевым побратимом, достоин значительно большего количества строк, чем я могу посвятить ему.

Когда началась гражданская война, старший брат Михина подался к белым, а Иван связал свою жизнь с Красной Армией, пройдя с нею весь путь до полной победы над врагами на Дону, Кубани и в Крыму. Белые хуторяне приговорили его к смерти и чуть было не привели этот приговор в исполнение, схватив Ивана Михайловича в родных местах во время разведки. Но он бежал и чудом спасся от настигавшей погони. За мужество и отвагу при выполнении боевого задания казак был награжден орденом Красного Знамени, который из-за досадной описки в фамилии наградной грамоты (вместо Михина [97] значился Михеев) нашел своего владельца только через много лет, накануне его восьмидесятилетия.

* * *

…Темной ночью семь всадников отделились от еланской придорожной часовенки, неподалеку от которой все эти дни находился командный пункт полка, и спустились в долину реки Терса.

У последней, перед самым селом, излучины реки, подходящей почти вплотную и к его окраине, и к дороге из Елани, мы ясно расслышали впереди негромкий мужской разговор, а следом за ним и всплески воды. Конечно, это могли быть только белые. Расстояние между окраинами этих селений невелико, как говорят, рукой подать - не более каких-нибудь четырех верст, а если по руслу реки пройти, едва до шести дотянет. Продолжаем двигаться вперед.

Когда подъехали поближе, голоса притихли, на другой стороне узкой реки в предрассветной дымке вырисовывались силуэты двух всадников, поивших своих коней. Нас было семь, их - двое.