На все его вопросы, как мне казалось, я отвечал бойко, [90] без запинки. Не забыл напомнить и о некоторых жалобах бойцов. Судя по всему, Суглицкий был осведомлен о положении в полку достаточно хорошо и без моих откровений.
А в конце нашей беседы, будто между прочим, сказал:
- А знаете, Соколенок, мне за вас пришлось целое сражение выдержать. Полностью, правда, его еще не выиграл: Реввоенсовет армии из-за вашего возраста никак вот не может согласиться с назначением на полк.
Почувствовав, что я изрядно смутился, начподив нагнулся через стол и, похлопав меня по плечу, поспешил добавить:
- Но ничего, не волнуйтесь. Где же усатых, с подпольным стажем набраться?! А я и вообще за молодых. В них перцу больше. Как вы думаете, а?
Шутливый и ласковый тон, с каким Суглицкий все это говорил, а также замечание о молодых давали мне повод несколько успокоиться. Однако что можно было ответить?
- Я вас, товарищ Суглицкий, не подведу, - только и сказал я, глядя ему прямо в глаза.
Начподив на этом прервал меня:
- Вы, Соколенок, только не волнуйтесь. Я почему-то уверен в вас. Есть в вас что-то такое, что мне нравится. И боевой вы к тому же… А кстати, захватили вы с собой что-нибудь вроде паспорта или удостоверения какого-нибудь с годом рождения?
Давно готовый к такому вопросу, я смело ответил:
- У меня ничего нет, кроме ревкомовского удостоверения и комсомольского билета, но в них год рождения не указан.
- На нет и суда нет. А сколько же вам точно лет?
- Скоро исполнится двадцать, - слукавил я и подумал: «Ничего себе скоро - через полтора года!»
- Ну так я примерно и считал. Двадцать так двадцать. В двадцать лет и я был совсем взрослым человеком и даже наработаться успел досыта и с тюрьмой познакомиться…
Время шло к концу дня. Зная, что мне предстоит еще неблизкая дорога до Елани, Суглицкий сам начал быстро заканчивать наш разговор и попросил сейчас же обязательно зайти в соседний дом к его помощнику, чтобы с ним познакомиться и, главное, заполнить пока хотя бы в одном экземпляре анкету, необходимую для моего личного дела. [91]
Это была первая анкета, которую я заполнял с чувством особой ответственности и даже волнения. Ведь это теперь настоящий паспорт - и на всю жизнь.
В графе «год рождения» я уверенно выписал: 1899. С той поры последний год прошлого столетия навсегда стал законным началом моей биографии. В графе, членом какой партии состою или состоял и с какого времени, я впервые старательно, почти каллиграфически вывел: «РКП(б) - с 1919 года». Как бы компенсируя недостаток партийного стажа, я счел необходимым именно в этой графе приписать еще одну строчку: «РКСМ - с начала организации».
Перед самым моим отъездом из дивизии Суглицкий предупредил, что сегодня ночью надо держать ухо востро. Терса занята белыми, причем чуть ли не казачьей бригадой. Со всех участков фронта докладывали, что противник непрерывно подтягивает свежие силы и, видимо, готовится продолжить наступление и отбросить нас дальше на север. Однако наши войска вели подготовку к контратакам: полки уже получили пополнение, в частности в этот день утром, пока я разъезжал по тылам, прибыли новички и к нам. Хорошо, что их появление на передовой ознаменовалось в этот день и короткой артиллерийской перестрелкой. Это очень неплохое начало для ввода в строй вновь прибывших. Предстояли жаркие встречные бои…
3 июля на фронте нашей бригады началось наконец то, чего ожидали со дня на день. На соседнем, справа, тростянском направлении, где действовал 200-й полк, с раннего утра появились наступающие цепи белых и пошла интенсивная ружейная и артиллерийская перестрелка. Не доводя дело до штыковой атаки, к полудню стороны сблизились до дистанции действительного ружейного огня. Хотя на нашем, терсинском, направлении противник никакой активности с утра и не проявлял, полк все же был приведен в полную боевую готовность и занял выгодные позиции в одной-полутора верстах от южной окраины Елани между дорогами, шедшими на Терсу и Бузулук.
По оценке Голенкова, на соседнем участке враг предпринимал лишь демонстративные отвлекающие действия и готовил основной удар по Елани на участке нашего полка, выводящем его кратчайшим путем к железной дорого, соединяющей нас с Царицынским фронтом. Командир полка считал, что в этот день все закончится лишь [92] разведкой белыми наших сил. Решительных действий Голенков ожидал на следующий или в ближайшие дни. Исходя из этих предположений, он явно негодовал на командира соседнего полка: для чего тот ввел в действие свою батарею и чрезмерно расходует снаряды и патроны, выдавая свои возможности, дислокацию?
- Что смотрит там комбриг? Дальше беляки все равно не полезут, а он вперегонки с ними патроны транжирит! - возмущался Голенков, глядя в бинокль с колокольни еланской церкви, куда мы вместе с ним поднялись около двенадцати часов.
Наш основной командный пункт размещался недалеко от часовни по дороге на Терсу. Командир полка явно скучал, время от времени лениво поднося к своим глазам полевой бинокль. Несмотря на нестерпимо палящие лучи июльского солнца, я решил остаться с ним и ловил буквально каждое слово Голенкова, чтобы и здесь учиться командирскому мастерству. Через каких-нибудь полчаса противник открыл редкую беспорядочную стрельбу и по расположению нашего полка.
Это была моя первая вылазка на передовую в строю регулярной Красной Армии, которая после своего отступления с Дона была готова дать отпор противнику, собиравшемуся продолжать наступление на север. Это было время второго похода Антанты, когда главные ее силы - деникинская армия - развертывали наступление на Москву. Наши левофланговые дивизии Южного фронта прикрывали пензенско-саратовское направление, куда рвались белогвардейцы, еще надеясь подоспеть на выручку Колчаку, уже потерпевшему серьезное поражение.
Следуя жестким указаниям своего командира - патроны зря не расходовать и врага подпускать на дистанцию действительного огня нагана, чтобы расстреливать его в упор (а этим славился голенковский полк), - наша сторона не сделала ни одного выстрела.
И вдруг что-то непонятное сильно обожгло нижнюю часть моего подбородка - я даже подумал, что это пчела. Но оказалось - шальная пуля. Она процарапала до кости нижнюю часть подбородка, к счастью не раздробив его.
При перевязке Голенков сказал:
- Хорошо хоть так. А то, глядишь, опять нового комиссара ожидай. Нет хуже, когда люди часто меняются. А вообще-то, это примета хорошая. Раз первая целилась и не попала, значит, и другим пути не будет. Так было и у меня: в четырнадцатом году пуля прямо в кокарду угодила. [93] А вот смотри: и до революции дожил, и воюю еще. Так что, товарищ комиссар, поработаем еще вместе, повоюем.
Тем временем события развивались своим чередом. Около двух часов пополудни на поле, справа от Терсинской дороги, появились одна за другой две цепи противника и, достигнув рубежа на полпути до Елани, залегли. После небольшой паузы они снова начали свое осторожное продвижение, но уже перебежками, сопровождая его отрывочной ружейной стрельбой и редким огнем артиллерийских орудий по окраине Елани, примерно по линии расположения наших окопов.
Противник явно провоцировал нас на ответные активные действия, вероятнее всего намереваясь прощупать расположение и силу нашей обороны. Белые, конечно, знали, что Елань для них может оказаться твердым орешком, так как она была прочно прикрыта хорошо известной им 23-й дивизией.
- Поздновато, поздновато вас в поле выгнали! - пробурчал Голенков, смотря на наступающие цепи. Потом, обращаясь к командиру первого батальона, находившемуся вместе с нами, добавил: - Но смотреть надо в оба и нервы свои приберегать. Ни одного выстрела, пока не подойдут на бросок гранаты. А там - полный огонь и ура! Особенно должны быть готовы пулеметы. Проверьте еще раз. Стукнуть так, чтобы искры из глаз посыпались!…
Около четырех часов, когда до наших позиций оставалось не более одной-полутора верст, противник открыл организованный и довольно плотный ружейный огонь, поддерживаемый более активным артиллерийским обстрелом окраины Елани. Однако вопреки ожидавшемуся переходу в наступление, непонятная огневая вспышка оказалась кратковременной: минут через десять стрельба прекратилась вовсе, а залегшие цепи остались на месте до конца дня. Правда, еще продолжали свой неторопливый разговор несколько трехдюймовок, да несколько снарядов разорвалось недалеко от нашего КП.