- Это буржуазный предрассудок. Ты не понимаешь, что это значит? Жаль, придется тебя обучать грамоте, человече! Политически ты очень отстал.

Ошеломленный фельдфебель покинул помещение.

- Ну и индюк! Какой индюк, ребята! Видели вы где-нибудь подобное?

Когда сон сморил курсантов, Валентин подошел к моей постели.

- Ты спишь? - спросил он. - Может, еще пару слов скажешь?

- Могу и больше.

- Я не знаю твоего имени.

- Симеон.

- Значит, можно звать Монкой? Так вот какие, говоришь, у нас преподаватели? Видишь ли, ребятам смешно, а мне после твоего рассказа стало как-то грустно. Похоже, нам придется вместо учения воевать с этими гадами. Они будут относиться к нам как к насильно навязанным им ученикам и станут делать все возможное, чтобы заставить нас добровольно убраться отсюда. Индюк дурак, но остальные наверняка умны и хитры. С ними нам будет трудно. Если мы не будем держаться друг друга, то они с нами расправятся.

- Хорошо, что ты обратился именно ко мне. Рад, что мы с тобой единодушны в этом вопросе. Трудновато придется здесь, но я знаю, как надо действовать. Нам следует избрать свое руководство, и оно будет давать им отпор. Что ты скажешь о Стефане? Лично мне он по душе.

- Его можно сравнить с камнями, отшлифованными природой: их легко отличить от других - ведь только по-настоящему твердый камень выдерживает такую обработку.

Валентин оживился и обрадовался тому, что нашел собеседника, сразу же разгадавшего его мысли. Ему [20] пришлось по вкусу и то, как образно я высказал свое мнение о Стефане. Он даже попытался продолжить в том же духе:

- А есть и такие камни, мимо которых человек может пройти, не обратив на них внимания, а потом вернуться. Смотришь на такой камень - он вроде и неказистый, а им и броню пробить можно. Я был восхищен, когда тот тихий паренек бросил фельдфебелю: «Это буржуазный предрассудок».

Мы еще долго разговаривали вполголоса, пока наконец и нас не одолел сон.

3

Опасения, которыми мы поделились с Валентином в первую же ночь, подтвердились. Офицеры не имели намерения готовить из нас летчиков. Они строили одно препятствие за другим, хитро стараясь разочаровать нас и заставить уйти из школы. Занятия по многим предметам проводились чисто формально. Иногда намеками, иногда совсем откровенно преподаватели внушали нам, что мы напрасно теряем время, что для нас же будет лучше, если мы вовремя опомнимся и выберем себе более подходящую профессию. Как только офицеры не старались добиться своей цели и убрать из Казанлыка этих самонадеянных бывших партизан и подпольщиков! Преподаватели наперебой доказывали, что далеко не каждый рожден, чтобы стать летчиком. Они надеялись, что после подобной агитации уже в первую же неделю наши ряды заметно поредеют. А получилось как раз наоборот: наша воля к сопротивлению этим наскокам крепла. Офицеры испытывали страх перед своими подчиненными, но знали, что открыто атаковать их нельзя, нужно действовать подло и тайно. Им во многом помогал Индюк, как прозвали фельдфебеля курсанты, и офицеры, видимо, были довольны им. Было интересно наблюдать со стороны, как фельдфебель устраивает спектакли. Но до каких пор, до каких пор будет продолжаться все это?

Каждый день повторялась одна и та же история. Приведя роту в столовую, Индюк командовал:

- Молитву читать! [21]

Этот глупец никак не мог. уразуметь, что имеет дело с убежденными атеистами. Он действовал согласно уставу старой армии, а устав повелевал, чтобы и обед, и ужин начинались с молитвы.

- Молитву начинай! - ревел Индюк.

А мы запевали:

Ветер яростный, вей по полям,

Сгибай могучий вековой лес.

Могучие крылья орлиные

Тебе все равно не сломить…

Шестьдесят глоток, шестьдесят сердец участвовали в этом необыкновенном хоре.

И так каждый день. До каких пор? Индюк упорствовал: «Пусть себе поют свои «молитвы», а я буду держать их голодными до тех пор, пока не поумнеют». Думаете, Индюк заблуждался? Нет. Нашелся один, который быстро «поумнел»: Гошо - единственная белая ворона в стае. Хорошо еще, что он не был ни партизаном, ни подпольщиком и в нашей среде, как мы считали, оказался случайно.

Вскоре на вечерней поверке, которая обычно проходила без всяких инцидентов, один поручик разбушевался и наговорил много оскорбительных слов в адрес курсантов. В тот день обнаружили кражу, причем пропал не какой-нибудь пустяк, а пишущая машинка.

- Позор! Позор! - вопил поручик. - Воров в болгарской армии никогда еще не бывало, господа курсанты! Если вы совершили этот гнусный поступок, мне стыдно за вас, за ваше партизанское прошлое! Докажите вашу невиновность или укажите вора!

Происшествие в самом деле было серьезным. Тут же на вечерней поверке начались острые пререкания. Валентин возбужденно протестовал:

- Господин поручик, вы не имеете права адресовать нам свои сомнения. Слишком много себе позволяете!

- Воров ищите не среди партизан, а среди офицеров, - поддержал его Стефан.

- Ти-ши-на! Ти-ши-на, прошу! - Голос поручика дрожал. - Незачем обвинять друг друга. Этот случай задевает честь болгарской армии, а все мы служим в ее рядах. Все свободны! [22]

И вот тогда-то буря разыгралась в полную силу. Поскольку было задето честолюбие партизан, мы решили поймать вора и расправиться с ним. В ближайшем ангаре, где в экстренных случаях собиралось партийное руководство роты, комитет уже начал обсуждение создавшегося положения.

- Ну что скажете, товарищи? - начал наш секретарь Валентин, явно взволнованный и растерянный. - А если действительно кто-то из наших украл»машинку? Не исключено, что между нами затесались и случайные люди. Настало время проверить каждого.

- Не будем спешить, - возразил Стефан. - Возможно, это провокация, нас хотят очернить и унизить. Они способны на любую пакость.

- Все может быть, - вмешался в разговор Емил, - но я склонен поверить, что машинку действительно украли. Куда же она девалась иначе? Возможны два варианта: первый - Индюк сам продал машинку, чтобы заработать несколько левов; второй - между нами затесался мошенник, который и совершил кражу. Если такой существует, нужно его найти и наказать как полагается. Возможно даже, что на этой машинке собираются печатать воззвания против нашей власти. Как вы считаете?

- Я думаю, - спокойно произнес Илия Тотев, коренастый курсант, - что обвинять Индюка в краже несправедливо. Он, может быть, и чокнутый, но в его порядочности я не сомневаюсь.

- Я согласен с тобой, - кивнул и Стефан. - Ясно одно: машинку вынесли отсюда и сейчас она находится в руках наших врагов.

- Ну хорошо. Тогда займемся разведкой и выявим злоумышленника, - подытожил Валентин.

Мы разошлись с чувством облегчения и уверенности в том, что вор будет найден. Длительное пребывание в партизанских отрядах и подпольная работа научили нас решать и более трудные задачи, и раскрытие кражи не представлялось нам столь уж сложным. Мы считали важным сохранить спокойствие и осторожно провести расследование. Командование школы явно не собиралось ничего предпринимать в связи с происшествием и предпочитало оставить курсантов оклеветанными. Видимо, и вор успокоился, поскольку никто открыто не пытался его разыскивать. [23]

Прежде всего, как-то совсем интуитивно, подозрение пало на Гошо, - может быть, потому, что с первых же дней он выглядел каким-то запуганным и угодничал перед офицерами и фельдфебелем. Подобное поведение Гошо дало курсантам повод заинтересоваться им самим, его происхождением и связями. Выяснились любопытные факты. Дядя этого курсанта был руководителем правых «земледельцев»{2} в Шумене, одним из тех оппозиционеров, которые уже в первые месяцы после освобождения показали свои волчьи зубы. Оказалось, что этот человек недавно приезжал в Казанлык, а в прошлое воскресенье сам Гошо ходил на вокзал. То ли провожал, то ли встречал кого-то. А может быть, он отправлял украденную пишущую машинку?