- Как бы они себя ни чувствовали там, а если бы я был на месте того летчика, то ни один бы из вас не остался в живых. Разумеется, я не стал бы приземляться, но сумел бы спуститься почти до самой земли.

- Когда станешь летчиком, попробуй! Но этому, к сожалению, не бывать.

- Да почему же не бывать? Уходят господа царские офицеры, отвергнутые революцией, и вскоре мы придем им на смену и сядем в самолеты, в танки…

2

Все это как будто происходило вчера, а ведь прошло уже целых три десятилетия! Да и кто мог тогда предположить, по какому пути пойдет каждый из нас, кто мог придать хоть какое-то значение случайно сказанным словам? Но выходит, что есть слова-клятвы. В конце 1944 года по решению партии с фронта отозвали 64 партизана и направили их в авиационную школу в Казанлык.

Жители долины, расположенной между Стара-Планиной и Средна-горой, настолько привыкли к самолетам, что почти не обращали на них внимания, когда те с грохотом проносились в небе. Но ведь то было необыкновенное время, и люди впервые так участливо переживали происходившие события. Узнав о том, что партизаны спустились с гор, жители окрестных сел бросились в город, чтобы встретить партизан. Ни одна ярмарка не собирала такие толпы народа на улицах Казанлыка. В этом клокочущем от шума и песен человеческом муравейнике в любой момент могло случиться что-то страшное и непредвиденное. Войска, полиция, карательный отряд - вся эта жестокая машина, еще вчера питавшаяся человеческим мясом и парализовавшая жизнь, сама оказалась парализованной, разложившейся, а партизанами и народом, как будто забывшим о ней, овладело какое-то безумное веселье. [16]

Жители долины, еще вчера совершенно апатичные, сейчас замечали буквально все и пытались всему найти объяснение. Они видели, как с аэродрома снова взлетают самолеты, и это, похоже, больше всего удивляло их. Они едва успели свыкнуться с мыслью, что революционный поток, пронесшийся по улицам города, раз и навсегда смыл и унес с собой всю нечисть. А что же получилось? Пехотный полк во главе с прогрессивными офицерами отправился на фронт, а авиационная школа со своими царскими офицерскими кадрами осталась в городе, и летчики, самые избалованные сынки прежней власти, снова летают себе. Но прежде чем начать все ругать, следовало трезво разобраться. Вот и иди на собрание - там коммунисты все объяснят. А коммунистам ничуть не стало легче, чем прежде.

Жители Казанлыка легко отличали новых курсантов, только что появившихся в городе. Их узнавали по форменной одежде и по крестьянским физиономиям. Вроде бы совсем юные (в этом возрасте нежность черт лица особенно бросается в глаза), но все до единого выглядят умудренными жизнью. Людям нравилось, что курсанты не слонялись по городу и не гонялись за гимназистками, как это делали летчики раньше, а ходили строем, распевая свои партизанские песни, причем были всегда приветливы и любезны со всеми.

Уже в первую же ночь, которую нам довелось провести в большом спальном помещении, мы, курсанты, не чувствовали себя чужими друг другу. Большинство из нас пришли из партизанских отрядов, а какие формальности могут существовать во взаимоотношениях между партизанами?! Достаточно спросить, кто из какого отряда прибыл, - и считай, знакомство состоялось.

И тотчас же завязывались откровенные разговоры.

- Я из трынского отряда, - улыбаясь, говорил смуглый симпатичный парень окружившим его пяти-шести курсантам.

- Из трынского? Смотри-ка! Трынчане спокон веков шли только в строители.

- И в партизаны, - весело откликнулся на шутку парень, и его собеседникам пришлось признаться себе, что он стал им еще более симпатичен.

- А как тебя зовут? Давай познакомимся!

- Стефан Ангелов. [17]

- А меня - Валентин.

- Ну так как же? Получатся из нас летчики?

- У жителей Видина всегда все получается, - засмеялся Стефан.

- Еще неизвестно, каких летчиков сделают из нас наши милые преподаватели, - не сдержался на сей раз я.

- А что ты имеешь против наших преподавателей? - спросил Валентин.

- Полтора месяца назад мы их арестовывали, и, мне кажется, они тогда легко отделались.

- Интересно! Расскажи, только прежде всего представься, как сделали и мы.

- Я здешний. Наши преподаватели с удовольствием бы отрубили головы таким, как я. Они до вчерашнего дня обстреливали нас с самолетов, но мы раньше пронюхали об их замыслах и опередили их, - начал я спокойным, ровным голосом и сумел привлечь внимание курсантов. - Чтобы не поднимать шума, мы отправились на операцию лишь небольшой группой в десять человек. Перелезли через забор и внезапно атаковали штаб и дом, где размещались офицеры, а вторая группа устроила засаду у ангаров. Да что вам рассказывать, это длинная история. Вы участвовали в операциях и знаете, как поступают в подобных случаях. Важно другое: всю ночь мы провели с глазу на глаз с нашими пленниками, стерегли их, чтобы никто не шевельнулся. А на следующий день пришел срочный приказ министра освободить задержанных, и мы их отпустили…

- Там, наверху, кто-то мутит воду, ну да мы еще посмотрим, чем все это кончится! - строго сказал кто-то.

- Гнилое у нас военное министерство! Гнилое! Но все же пока нужно терпеть этих избалованных молодчиков! - гневно произнес трынчанин.

Мы расшумелись вовсю и не думали ложиться спать, но неожиданно в помещение с воинственным видом вошел фельдфебель роты. Этот располневший человек шел вперед, выпятив грудь колесом, мрачный, как ненастный день. В другое время его появление вызвало бы в нас полную растерянность и страх перед наказанием, но на сей раз оно послужило лишь поводом для шуток. Каким бы он ни казался серьезным, но бывшим партизанам, не привыкшим жить по казарменным правилам, он [18] показался очень комичным: ну настоящий индюк! Позже курсанты еще детальнее дорисовали его образ и немало удивлялись тому, почему этот человек так и не понял, какие перемены произошли на его родине. Для него существовал только устав и внутренний распорядок, а поскольку эти документы оставались в силе, значит, с его точки зрения, не было необходимости и меняться ему самому…

- Ложись! - скомандовал нам фельдфебель.

- Друзья, это еще что за представление? - не выдержал наш товарищ из Велинграда Белухов и тихо засмеялся.

- Отставить разговорчики! - продолжал грохотать фельдфебель. - Раздевайся! И чтобы через две минуты все умерли! Ясно?

- Нет, не ясно.

- Это кто там подает голос? Завтра будешь мыть уборные!

- Не ясно, как это можно через две минуты умереть! - прозвучал еще более дерзкий ответ.

- Молчать! Значит, должны спать как убитые! Ясно? Смотрите у меня, я вас еще научу порядку и дисциплине!

Не спеша, чтобы подразнить фельдфебеля, мы начали переодеваться в пижамы, которые нам выдали днем вместе с обмундированием. Почти все впервые пользовались подобным бельем и когда увидели друг друга в пижамах, то почувствовали себя неловко. Словно мы уже не крестьянские парни, а какие-нибудь чиновники. В спальном помещении стало еще веселее, кто-то дурачился, пытаясь изображать важных господ. Все это делалось в присутствии фельдфебеля, на которого никто не обращал никакого внимания. Он никак не мог понять, что происходит, и буквально бесился от злости. Когда с грехом пополам приготовления ко сну закончились, фельдфебель подошел к одному из курсантов, который пренебрег пижамой и остался в трусах и майке. До сей минуты никто не замечал этого паренька, который единственный никому не представился и даже не стремился привлечь к себе внимание других. Это был небольшого роста, коренастый, внешне непривлекательный паренек со строгим угрюмым лицом. Фельдфебель остановился и спросил: [19]

- Почему не надеваешь пижаму?

- Потому, что это буржуазный предрассудок, - сухо ответил парень.

Фельдфебель только удивленно вытаращил глаза. Вокруг захихикали.

- Что? Да ты сумасшедший!

Парень приподнялся с постели. Фельдфебель испуганно сделал шаг назад.