* * *

Чем сильнее сжимались клещи советских армий вокруг сталинградского «котла», тем ощутимей для нас становилось зенитное противодействие противника. Над степями вновь потянулась низкая облачность, повалил снег, ударили тридцатиградусные морозы. И вновь на боевые задания летал только наш неприхотливый У-2.

Действовали мы с аэродрома подскока Бойкие Дворики. Это был открытый всем ветрам промерзший участок степи с несколькими сараями да саманными домиками. Перед полком [25] по-прежнему стояла задача каждую ночь уничтожать вражеские штабы, узлы связи, склады боеприпасов и горючего, блокировать аэродромы. Мы стремились действовать так, чтобы не позволять немцам отсиживаться по ночам в теплых домах, непрерывными бомбежками выгоняли их на мороз в окопы и овраги; не давали ни минуты покоя, тем самым подавляя волю к сопротивлению.

Пожалуй, никогда еще за историю войн перед авиацией не ставилась столь необычная задача. Тактика изнурения врага в условиях окружения, сильных холодов, нехватки продовольствия и боеприпасов полностью оправдала себя. Не случайно командующий ВВС генерал А. А. Новиков, объявляя нашему полку благодарность, в одном из своих приказов писал: «Полк умелыми ночными действиями заставил фашистов уйти в овраги из крупного опорного пункта Верхняя Ольшанка, благодаря чему наши наземные части утром без боя заняли его».

Особенно напряженно нам пришлось работать в декабре и начале нового, 1943 года, когда операция по уничтожению окруженной группировки противника достигла кульминации.

Тогда аэродром Бойкие Дворики действовал как хорошо отлаженный производственный цех. На взлетно-посадочной полосе были расставлены железные бочки, набитые ветошью, обильно смоченной соляркой. Одна из них ограничивала полосу приземления, другая отмечала место посадки, а третья служила ориентиром для взлета.

Неподалеку от этой полосы расположился штаб нашего полка - обычная армейская палатка. Здесь стол, несколько скамеек. Гудит раскаленная докрасна печь, сделанная тоже из железной бочки. На столе штабные карты и документы. Две артиллерийские гильзы, сплющенные с концов, бросают на них колеблющийся свет.

Начальник штаба полка Шестаков часто подносит к губам дубеющие пальцы и шумно выдыхает на них теплый воздух. Это мало ему помогает. Почти через равные промежутки времени гремит оледенелый полог палатки и перед Шестаковым предстает огромная заиндевевшая фигура штурмана. Он докладывает о результатах боевого вылета и получает новое задание. Такая ритмичность - хороший признак, значит, боевой конвейер действует бесперебойно.

В штабной палатке всегда тесно. Летчики курят, перебрасываются словами, ждут команды на вылет. Здесь Руднев, Лайков, Уваров, Рачковский, Раскостов, Ельсуков, Шкурин, Пархатов, Щербаков, Резепин, Шульга, Трофимов, Еркин, [26] Ермаков, Панасснко, Залойко, Дегтев, Дворниченко, Куцев, Скачков, Петров, Езерский - все опытные мастера ночных бомбометаний, за плечами каждого не один десяток боевых вылетов. А мы с Васей Лебедевым еще молодые - наш экипаж запасной.

В одном из боевых вылетов на переправу через Дон в районе Вертячего был сбит экипаж сержанта Ермакова. Для Ермакова и его штурмана Панасенко полет в район Вертячего был не первым. Они не раз бывали здесь. Но раньше с земли постреливали вяло. К декабрю же положение резко изменилось: немцы гнали войска на левый берег Дона, и район переправы прикрывался сильным зенитным и прожекторным заслоном, пробиться через который удавалось немногим.

А что за цель была эта переправа? Всего лишь нитка понтонов шириной шесть метров. Попробуй попади в такую! Как мы потом узнали, экипаж совершенно случайно и нашел-то ее.

- Представляете, - рассказывал Ермаков, - смотрю вниз и вдруг вижу цепочку автомашин, плывущую по воде. Притопили немцы понтоны - попробуй найди!…

К счастью, немецкие зенитчики проворонили - не сразу заметили самолет Ермакова, который повис над переправой. Видно, планирующий беззвучный полет на время сбил их с толку. Но когда от ударов бомб взметнулись вверх столбы воды, бревна, понтоны, вся сила зенитного огня противника обрушилась на дерзкий самолетишко. Вспыхнули десятки прожекторов, и тьма словно расступилась. Беспомощный «кукурузник» стал виден отовсюду.

- …В какой-то момент он, как норовистый конь, вдруг задрал нос, что-то хрустнуло в моторе, и мы начали падать, - восстанавливал в памяти детали того вылета командир экипажа. - «Степан, - кричу штурману, - я ничего не вижу! Бери управление!» Панасенко схватился за ручку. Машина немного выровнялась, но высоты ей не хватило. Чиркнув левой лыжей по снежному насту, самолет подскочил вверх, ударился хвостом о бугор и всей тяжестью рухнул в сугроб…

Сильным ударом летчиков тогда выбросило из кабины, но снег смягчил падение. Панасенко очнулся первым. Не чувствуя боли от ушибов, он вскочил на ноги и бросился к Ермакову, который стоял на коленях и обеими руками отдирал с лица предохраняющую от мороза кротовую маску. Рядом чернели останки самолета.

Экипаж вскоре добрался до полка, и мы рады были, что [27] ребята вернулись почти невредимые. А вот штурман Пушкарев и летчик Раскостов погибли при выполнении боевого задания. Сержант Щербаков после того вылета рассказывал:

- Минут за пять до цели мы с Шульгой увидели, как над Вертячим немцы взяли прожекторами экипаж Раскостова, и поняли, что ребята обречены. Уж больно у них высота была мала. Шульга кричит: «Давай поможем! Захожу на прожекторы». Что ж, думаю, надо попытаться выручить ребят. К нашему счастью, фрицы увлеклись Раскостовым и про нас забыли. Шульга молодец! Уловил створ и точно ударил сразу по двум прожекторам. Они погасли и уже не включались, а самолет Раскостова тем временем куда-то исчез. Вот тут и началось! Пока планировали на прожекторы, высоту порядком потеряли, как назло, перестал идти снег, и мы оказались на виду у всего белого света. До сих пор не могу понять, как вывернулись, как в штопор не сорвались! А тут новая беда: забарахлил мотор. Высоты с гулькин нос, несемся над самыми окопами. Едва перетянул траншею, выровнял самолет и плюхнулся на снег…

Щербаков приземлился на нейтральной полосе. Наша пехота помогла экипажу - под огнем гитлеровцев самолет уволокли в балку. А летчик Раскостов и штурман Пушкарев, смертельно раненные, упали в расположении своих войск, в пяти километрах от цели. Нам, прибывшим на следующий день из Бойких Двориков к месту падения, нетрудно было догадаться, что штурман Пушкарев погиб первым: очередь «эрликона» разворотила ему грудь. Раскостов, раненный в спину, с оторванной кистью левой руки некоторое время продолжал вести машину к земле, очевидно, надеясь посадить ее. Но силы и жизнь оставили летчика. Солдаты 24-й армии видели эту разыгравшуюся в воздухе трагедию.

Навсегда запомнилось, как однажды ночью в заснеженной яме на окраине тех Бойких Двориков мы нашли летчика сержанта Олега Петрова. Тридцатиградусная метель, завывавшая в ту ночь в степи, к счастью, не успела растворить в пустоте сигнальные выстрелы из пистолета. Кто-то услышал их, и мы бросились на звук. Вскоре увидели Петрова, утонувшего в снегу. Вместо лица снизу вверх глянула страдальческая задубевшая кровавая маска. Вконец обессилев, летчик терял остатки сил - он не мог уже ни двигаться, ни кричать, ни говорить. Увидев нас, он уронил голову и выпустил из рук пистолет. Как он оказался здесь? Где его самолет?

…Во второй половине декабря 1942 года обстановка под Сталинградом стойко обозначилась двумя на первый взгляд [28] неравнозначными событиями - полным и безнадежным для немцев блокированием войск 6-й армии Паулюса и невероятно тяжелой для боевых действий погодой. Природа сталинградской низменности словно опрокинула промерзший и продуваемый жестокими ветрами гигантский колпак над театром военных действий, и вот войска зарылись в землю, сугробы, затаились в балках, развалинах города. Замолкла авиация. На что уж неприхотливы наши У-2, но и их прижала к земле непогода. Опустело небо над сталинградским «котлом».