Цезарь Ронтонак на основании этих предписаний обосновал контору в Новом Орлеане, якобы для закупки всего хлопка, выращиваемого в Луизиане.

Он постепенно вооружил и отправил до шести быстрых шхун, которые были приспособлены для перевозки от трехсот до четырехсот негров. Каждое из этих судов было снабжено двигателем в двести лошадиных сил, искусно скрытым в трюме, и могло, презирая опасность, ускользнуть от лучших крейсеров.

Такая машина, тогда еще не известная европейским флотам, была изобретена одним из искуснейших инженеров в Бостоне по заказу Цезаря Ронтонака.

— Сделайте мне пароход, но без боковых колес, так, чтобы по виду своему он ничем не отличался от простого парусного судна.

Янки[15] принялся за дело и разрешил задачу тем, что скрыл под корпусом судна единственное колесо с твердыми стальными лопатками. Это был еще не винт в настоящем его виде, а только первый шаг к нему.

Капитаны этого странного флота никогда не видели друг друга и никогда не должны были встречаться. Каждое снаряженное судно уходило из Нового Орлеана немедленно, с тем чтобы никогда уже туда не возвращаться. Нагружалось оно в Ройяне и отправлялось в путь, конец которого был известен только капитану.

Первое плавание погашало расходы по покупке судна и вооружения, барыши трех следующих путешествий делились следующим образом: одна треть отдавалась капитану со всей его командой, две трети представлялись арматорам. Экипаж обязывался сделать четыре кампании, по окончании последней капитан возвращал свободу своей команде и продавал судно на берегах Чили или Мексики, в первом же удобном порту.

Все в этих смелых предприятиях было удивительно предусмотрено, команда была убеждена, что имеет дело с капитанами-собственниками, а капитаны не имели ни малейшего клочка бумаги, по которому можно было бы в случае захвата крейсером уличить их.

Так обстояло дело Ронтонаков на море, а на суше множество агентов, поселившихся в Маюмбе, Лоанго, Лузанде, Бенгеле и в устье Конго, скупали официальным путем слоновую кость, золотой песок, каучук, но под шумок вели торговые сношения со всеми королями и начальниками внутренних земель. За несколько месяцев до прихода судна они обозначали посредством шифрованной корреспонденции пустынное место на берегу, где надлежало произвести мену и принять груз. Этим объясняется, почему шхунам приходилось иной раз простоять в Ройяне по три-четыре месяца, прежде чем они узнавали место своего назначения.

Капитан Ле-Ноэль был, может быть, искуснейшим из капитанов, находившихся в эту пору в распоряжении Ронтонаков, а шхуна «Оса» — лучшим ходоком их флота.

Она начинала свое четвертое плавание.

В корабельных книгах «Осы» записаны были четверо пассажиров от правительства в следующем порядке: Тука, помощник комиссара адмиралтейства; Жилиас, доктор второго разряда; Барте, подпоручик морской пехоты; Урбан Гиллуа, чиновник адмиралтейства.

Все четверо отправлялись в Габон.

Помощник комиссара и доктор родились в Тулоне почти в одно время. В продолжение всей своей жизни — а им обоим было по пятидесяти лет — они постоянно были соперниками, не переставая оставаться друзьями.

Будучи детьми, они бросали камешки в воду, стараясь перещеголять друг друга в кругах и рикошетах; в отрочестве они считали своим долгом подталкивать друг друга, чтобы вечно пребывать в арьергарде своего класса, так что остроумный инспектор, прочитывая еженедельные баллы, никогда не упускал случая добавить: «А последними — господа Тука и Жилиас пополам». Весело было слышать общий смех, возобновлявшийся каждую субботу в Тулонском училище.

Восемнадцати лет оба покинули школьные скамьи, чтобы не вернуться на экзамены, венчающие курс учения: инспектор дал понять их родителям, что совершенно бесполезно посылать двух тупиц за дипломом бакалавра[16].

Как бы там ни было, надо было приняться за какое-нибудь дело. Оба поступили на службу: один помощником письмоводителя в канцелярию морского министерства, другой — помощником аптекаря в госпиталь Сен-Мандрие. Через десять лет они оба все еще были на тех же местах. Тука не мог выдержать самый пустой экзамен, который требовался от сверхштатного служащего для того, чтобы сделаться чиновником с окладом.

Что касается Жилиаса, то прямой начальник однажды позвал его в кабинет и сказал:

— Любезный друг, мне кажется, что вы не имеете никакой склонности к фармакологии и что ваши блистательные способности гораздо более клонятся к медицине и хирургии.

Тогда наш приятель перешел с одной службы на другую со званием студента медицинского морского училища, но не прошло и двух недель, как профессора стали убеждать его, что, напротив, он обладает всем необходимым, чтобы сделаться превосходным аптекарем.

В морской службе бывает пора, при наступлении которой периодически выползают жалкие пресмыкающиеся из тины гаваней и неисследованных глубин административных трущоб, — это та пора, когда следует отправление в колонии. Сколько хитростей употребляют служащие, к каким прибегают интригам и протекциям, чтобы избежать назначения туда. Тут-то представляется случай выдвинуться всем недоучкам: они являются на экзамен, заведомо благоприятный им, и после этого отправляются к месту назначения с почетным званием от правительства. Вот каким образом Тука и Жилиас выкарабкались наконец из чина вечных искателей места.

В один прекрасный день потребовались помощник морского комиссара и врач третьей степени в Бакель, находящийся в верховьях Сенегала. Командир двадцати пяти человек, защищающих тамошнее управление, потребовал комиссара и врача под тем предлогом, что сам он путается в делах отчетности и что ящик с аптекарскими снадобьями не заключает в себе руководства, какие лекарства употреблять в случаях болезни, а потому приходится прибегать к врачам из негров. Тука и Жилиас условились насчет поездки вечером в кофейне Данеан и на другой день утром явились к начальству заявить о своей готовности к самопожертвованию.

Тука давно мог бы уехать из Тулона в колониальный комиссариат — это убежище бездарностей метрополии, — но ему не хотелось разлучаться с Жилиасом, а так как медицина не имела, подобно администрации, колониального отделения, чтобы спроваживать туда своих недоучек, то ему пришлось подождать более благоприятного случая, который доставил бы возможность бывшему аптекарскому помощнику вступить на поприще хирургии через заднюю дверь.

Их прошения были охотно приняты. Экзамены объявлены, и два друга предстали пред судьями их знаний с полной на этот раз уверенностью, что дело в шляпе. Это событие долго оставалось в памяти Тулона. Все, кто участвовал в управлении портом, собрались на эти экзамены. Тука, надменный и высокомерный, проявил здесь полное презрение к математике и административным уставам. О Жилиасе и говорить нечего: всех ошеломило, когда он стал излагать свои теории насчет применения слабительных и кровопускания. В последнюю минуту господа экзаменаторы пришли в некоторое недоумение: на что же наконец решиться? Но ввиду торжественного обещания, заранее данного Тука и Жилиасу, пришлось увенчать их желания, и вечные искатели штатного места выкарабкались наконец на свет: один — с патентом корабельного комиссара колонии и серебряным галуном на рукаве, другой — с золотым галуном и дипломом лекаря третьего разряда.

Две недели спустя оба уехали в Сенегал на транспорте. В течение восьми лет они наслаждались прелестями колониальной жизни. Многочисленные досуги они употребляли на то, чтобы менять бутылки тафии на слоновую кость и золотой песок и таким образом положить основание своему благосостоянию.

Члены царствующих фамилий и их сродники, жители Каджааги, кассона Фута-Торо, Уало, отправляясь в Подор-Дагану и Сен-Луи, по дороге через Бакель, очень хорошо знали, что в большом доме белых всегда можно угоститься стаканом тафии, и в благодарность за внимание усвоили привычку оставлять за то своим белым друзьям щепотку золотого песку, обломок слоновой кости или хороший буйволиный рог.