— Та яке там стеснение! Всим мисця выстачить. Вы, хлопци, роздягайтесь та до столу сидайте, зараз

будем вечерять!..

Хозяйка поставила на стол крынку молока, две чашки, принесла хлеба. Ребятишки осмелели, подсели

поближе и стали расспрашивать нас о самолетах.

— Дядечко! — спросил меня младший. — А нимци бильше не прийдуть сюды?

— Нет, не придут. Никогда! — ответил я.

Женщина стояла у печки и вытирала слезы. И незачем было расспрашивать ее о причинах затаенной

боли. Для меня она была сейчас олицетворением всех наших женщин — матерей и сестер, принявших на

свои плечи тяжкую ношу войны.

Пока мы утоляли голод, пока беседовали с ребятней, хозяйка принесла соломы, накрыла ее рядном, положила две цветастые подушки.

Мы спали крепким сном усталых путников. А чуть свет снова собрались в дорогу. Хозяйка дала нам по

чашке молока и по куску ржаного хлеба. Малюк стал отказываться: мол, скоро будем на месте — там и

позавтракаем. Мы не хотели, не могли отнимать у детей последний кусок. Но хозяйка настояла — и мы

уступили: эта добрая, отзывчивая, немало настрадавшаяся женщина благодарила в нашем лице всю

Армию за ее высочайший подвиг. Проводив нас до околицы, она рассказала, как идти дальше, пожелала

счастливого пути и счастья.

К вечеру мы были дома, на родном аэродроме. Лишь увидели издали наши самолеты — и сразу

почувствовали, [93] как прибывают силы. Невдалеке от землянки, где размещался штаб полка, остановились.

— Ты, Антон, отправляйся отдыхать, а я — к полковому на доклад.

Иду, а сам гляжу на стоянку. Тихо. Самолеты стоят вразброс. Но одно место пустует. Там должен был

стоять наш «ильюшин». Теперь его нет. И сразу сжалось сердце.

У землянки увидел Николая Тараканова. Он сидел на бревне и что-то строгал.

— Привет, Николай! — нарушил я молчание. Тараканов вскочил, глаза его расширились от удивления.

— Толя! Друг! Жив! А мы ведь вас вчера «похоронили». Вернулся Филимонов с задания и сказал, что

твой самолет упал вот здесь...

Николай быстрым движением раскрыл свой планшет и. показал на карте место, уже отмеченное красным

крестиком.

— Радость-то какая!.. Стрелок твой тоже вернулся?

— Вернулся!

— Ну и молодцы! С того света, можно сказать, вернулись! Рассказывай, как вы спаслись?

Вкратце пересказал события. Вспомнилось вдруг почему-то, как Тараканов на взлете разбил самолет.

Свою вину он искупил тридцатью боевыми вылетами: ходил на фотографирование результатов

штурмовых ударов эскадрильи. Это очень ответственное и опасное дело. Но Николай все тридцать

вылетов провел успешно. Теперь все старое позади. Николай — в числе лучших наших летчиков. На его

груди сияет Золотая Звезда Героя Советского Союза.

— Извини, Николай: командиру полка надо доложить! — заторопился я.

— Да, да, разумеется. Очень расстроился он, когда услышал от Филимонова про тебя.

Осторожно спускаюсь по ступенькам в землянку. Пройти мимо диспетчерской? Нет! Открываю дверь —

и вижу на знакомом месте капитана. Значит, Катя сегодня не дежурит. Быстро закрываю дверь и стучусь к

командиру.

Майор Ляховский бросился навстречу: [94]

— Жив! Ну, молодчина! — воскликнул он. — А Малюк?

— Тоже.

Ляховский крепко двумя руками жмет мне руку. Улыбается. Подходит замполит майор Иванов. Он тоже

очень рад.

Командир взволнован: ему вспомнился вчерашний вечер, когда он полуофициально сообщил личному

составу, что мы с Малюком погибли. Теперь он искренне радовался ошибке.

— Ну, рассказывайте, а мы с замполитом послушаем!..

Я рассказал все до малейших подробностей.

— Молодец! Это по-гвардейски! — не удержался Ляховский, когда услышал, как пришлось вытаскивать

Малюка из кабины. — Не горюй, самолет мы тебе дадим новый. Главное — вы остались живы. Это

дороже всего! — повернулся к Иванову и продолжил: — Дважды молодец, честное слово! Ведь второй

раз воскрес...

...Усталый, но довольный шагал я от командира к нашему офицерскому общежитию. Темнота кругом. И

хорошо: не хотелось еще и еще раз пересказывать историю своего второго «воскрешения из мертвых».

Решил по той причине и на ужин не спешить — обхожу столовую стороной. И вдруг из тьмы метнулась

ко мне фигурка. Чувствую, кто-то прижался к моей груди, вздрагивает.

— Катюша!

Она молчит, потом сквозь слезы медленно произносит:

— Мне вчера сказали, что ты погиб. А только что прибежал ко мне Малюк и сказал...

— И тут Малюк успел! — засмеялся я. Сколько же в этом человеке доброты, человечности, тепла!..

— Ну, ты успокойся, Катюша: ничего ведь со мной не случилось! И ничего мне не сделается!

Мы снова стояли под звездным небом, и никто и ничто не мешало нам мечтать и думать о будущем, которое представлялось нам фантастически счастливым.

3.

Я спускался по ступенькам в штабную землянку, когда меня окликнул комэск. [95]

— Вот что, товарищ Недбайло! — начал Кривошлык без всякого вступления. — Мое предложение

командир полка поддержал. Отныне вы — мой заместитель. Приказ уже подписан, и я рад поздравить вас

с новым назначением. Желаю успеха!

Новость ошеломила меня. Какое совпадение: сегодня мне исполнилось ровно двадцать лет!..

А комэск продолжал:

— Открою секрет: командир полка решил именно к этому дню подготовить вам сюрприз. Ведь у Вас

сегодня день рождения? Поздравляю! А завтра — еще один ждет вас: будут вручать правительственные

награды. Так что готовьтесь и вы...

— Благодарю вас, товарищ майор, за оказанную мне честь и за теплые слова. Доверие постараюсь

оправдать.

Я от души был благодарен своим командирам, товарищам, всей нашей славной гвардейской семье за все, что было сделано ими для меня. Не прошло и года, как я рядовым летчиком пришел в этот богатый

традициями полк. Здесь учился искусству боя, здесь постигал науку побеждать. И если теперь назначили

замкомэском — значит, получил признание ветеранов.

Тем же приказом старший лейтенант Леонид Беда назначался командиром второй эскадрильи. Я знал его

как опытного летчика, он был не только мастером неотразимых штурмовых ударов, а и прекрасным

организатором. У Леонида можно было многому поучиться, и я старался перенять его умение мгновенно

ориентироваться в обстановке, учился строгому соблюдению летных законов, расчетливости, вере в свои

силы и готовности в любую минуту пойти на оправданный риск. Приняв решение, Леонид ни за что не

отступал от него, не менял своего намерения. С ним было легко летать, и мы охотно шли с ним на боевые

задания.

* * *

Шел 1944 год. Наши войска уверенно продвигались на запад, освобождая все новые населенные пункты

Украины. Бои уже развернулись на подступах к Херсону и Каховке. Тем временем гитлеровское

командование, накапливая силы на Никопольском плацдарме в излучине Днепра, собиралось нанести

удар по наступающим /советским дивизиям и по образовавшемуся в результате [96] этого «коридору»

вывести закупоренные в Крыму части.

Линия боевого соприкосновения на Никопольском плацдарме стабилизировалась. Красная линия на

наших полетных картах была словно натянутая тетива.

В последний день января воздушная разведка обнаружила западнее Никополя, близ станции Чертомлык

большое скопление военной техники противника. В одиннадцать часов был собран летный состав

третьей эскадрильи. Гвардии майор Кривошлык ознакомил нас с обстановкой и объяснил задание.

И вот шестерка уже в воздухе. Небо затянуло сплошной облачностью. То и дело теряю из виду горизонт

— свинцовая мгла каждый раз закрывает его. На третьей минуте полета слышу голос майора

Кривошлыка. Открытым текстом он передает:

— Недбайло, ведите группу на цель. Я возвращаюсь: неисправна матчасть.