на свои места. [113]

Но вот тренировочные полеты закончились, и я снова в боевом строю! Сижу в кабине, жду сигнала на

взлет. Справа, слева — рокочущие самолеты, за штурвалами которых сидят мои славные товарищи.

Чувство радости переполняет меня, я хочу с кем-нибудь поделиться. И по переговорному устройству

кричу Антону Малюку:

— Тезка! А здорово, что мы с тобой снова вместе полетим в бой!..

Малюк отвечает:

— Тепер мы знов покажем фрицам, почем фунт лыха!

3.

Боевая обстановка с каждым днем накаляется. Перед советскими войсками поставлена задача разгромить

крымскую группировку врага. Фашисты стянули в район Севастополя всю действовавшую в Крыму

авиацию и зенитную артиллерию, чтобы надежно прикрыть отход кораблей, увозивших технику, награбленное имущество, продовольствие. Гитлеровское командование меньше всего беспокоилось о

своих людях. Одураченные геббельсовской пропагандой, поверив в бредовые идеи фюрера, немецкие

солдаты тысячами гибли вдали от Германии, на чужой земле.

Многие немецкие солдаты начинали понимать, что они обречены, что идет грозный огненный вал, несущий фашизму отмщение, что этот вал не остановится ни здесь, у моря, ни на полях сателлитов, что

он докатится до самого фатерланда. Час расплаты настал, и надо было держать ответ за содеянное...

Чтобы поднять боевой дух летного состава, вражеское командование издало специальный приказ, согласно которому летчик, сбивший за день два советских «ила», имел право немедленно покинуть

Крым. Кроме того, за каждый сбитый штурмовик выплачивалось вознаграждение в двойном размере.

...Город бессмертной русской славы звал и нас к подвигу, к возмездию ненавистному врагу. Хорошо, что

наш 75-й гвардейский полк действует на этом участке фронта! Мне кажется, что именно здесь можно по-

настоящему проверить себя...

Полк поддерживает наши наземные войска и наносит удары по объектам противника, в частности — по

[114] аэродрому фашистов на мысе Херсонес. Кроме того, нам дали задание топить корабли фашистов в

севастопольских бухтах.

Но чем ближе мы подходим к Севастополю, тем труднее нам действовать. Схватки становятся все

ожесточеннее, бои все упорнее.

Пойдет, бывало, шестерка на задание, а возвращаются один или два самолета. Случалось порой, что

погибала вся шестерка. Недаром ветераны полка говорили, что Севастополь по боевому накалу — второй

Сталинград!..

В один из таких горячих дней здесь, на крымской земле, в моей жизни произошло большое, памятное

событие: меня приняли в партию. На полевом аэродроме, перед очередным боевым вылетом, вручил

начальник политотдела дивизии мне и Николаю Семейко партийные билеты, поздравил нас и пожелал

новых побед.

Я летел на задание и думал о том, сколь высока отныне моя ответственность перед народом, перед

партией, перед вечно живым ее вождем — Лениным. Я как бы снова присягал на верность Родине.

...Ранним утром мы вылетели шестеркой штурмовать передний край противника. Группу вел майор

Кривошлык.

До цели совсем уже близко — лететь минуты две. Один из сопровождающих истребителей передает по

радио предупреждение:

— «Коршуны», осторожно: в воздухе противник!

Я уже вижу; навстречу идет около двух десятков «юнкерсов». На каждого из нас — по три. «Мессеров»

во внимание не беру: их уже связали боем краснозвездные «яки».

Дистанция быстро сокращается. Я прильнул к прицелу. Размеры вражеских машин в оптическом

устройстве с каждой секундой все увеличиваются — впечатление такое, будто «юнкерсы» вспухают.

Выбрал одного, сближаюсь. Пора! Нажимаю гашетки. Трассы попадают в цель — и «юнкерс» задымил, стал падать.

Майор Кривошлык тоже ведет огонь, и еще один «лапотник» окутывается пламенем.

Меня охватывает боевой азарт. Пикирую и подхожу к врагу на дистанцию огня. «Лапотник» отбивается

изо всех сил бортовым оружием. В голове проносится: внизу [115] маслорадиатор... А если пуля попадет

в центроплан... Там ведь бомбы в отсеках!..

В такой круговерти каждое мгновение оценивается по самому высокому счету: ведь за ним — целая

жизнь! Большой палец правой руки потянулся к кнопке, на которой вырезаны две буквы — «РС», левой

вот-вот нажму гашетки пушек и пулеметов. «Юнкерс» — в прицеле. Совмещаю перекрестие, беру

упреждение. Вот так! Теперь — огонь!

Блеснули яркие вспышки — и еще один самолет противника падает.

...Мы надежно поддержали наступающие войска. Вывели из строя три самоходных орудия, уничтожили

две минометные позиции, сбили четыре «лапотника». Не досчитается противник и около шестидесяти

своих солдат. Под прикрытием четверки «яков» возвращаемся домой. Наши «телохранители» тоже сбили

два ФВ-190.

Возвращаясь, представляю себе наш аэродром. «Вот так и должны воевать коммунисты!» — скажет

замполит или партийный секретарь, когда мы приземлимся. Подойдет, пожмет каждому руку. Мне —

тоже, потому что этот вылет для меня особый: первый, в котором я участвую как член великой партии

Ленина... Я не ошибся; зарулив на стоянку, увидел обоих — и замполита, и секретаря партийной

организации...

* * *

Ставя перед нами очередную задачу, подполковник Ляховский подчеркнул, что она чрезвычайно важная и

от успешного выполнения ее зависит очень многое.

Я развернул полетную карту и отыскал точки, где находились цели, сделал отметки. Нужно было

шестеркой «илов» уничтожить артиллерийские батареи противника в районе совхоза № 10 и Сапун-горы.

Удар надо было нанести в тот момент, когда перейдут в наступление наши танки и пехота.

— Батареи должны быть во что бы то ни стало подавлены! Можете отобрать в свою группу лучших

летчиков полка, — предложил Ляховский.

— Нет, лучше будет, если пойдут ребята из нашей эскадрильи.

Я отлично знал каждого, знал, кто на что способен. У меня не было никаких оснований не доверять

своим соколам. Да и слетанность много значила во время боя. [116]

Единственное, о чем я попросил командира, — разрешить произвести взлет на восемь минут раньше.

Изложил ему свой план. Ляховский не возражал.

В ходе подготовки к этому боевому вылету у меня родилось два варианта штурмоатак. Но опыт

подсказывал, что в действительности все будет иначе. Уж очень сложное уравнение в этой задаче. И

только там, над полем боя, перед самой атакой, может возникнуть совсем неожиданный вариант, самый

оптимальный, самый верный.

Многое зависело не столько от летчиков, сколько от меня как ведущего. Летчики верили мне, они ждали

от меня грамотных и решительных действий.

Итак, восемь минут в запасе! В районе цели разворачиваю группу влево. С нами идет приданная — и я

бы сказал преданная — четверка «яков». Делаю один круг, затем на высоте 950 метров — второй.

Внимательно изучаю район боя. Рвутся в небе зенитные снаряды. Тут и там носятся самолеты — свои и

вражеские, атакуют друг друга, «обмениваются» огненными трассами. Вот вдали падает один, в стороне

потянул за собой дымный хвост другой.

Готовящиеся к атаке советские войска видят нас, знают, что мы вот-вот начнем действовать, расчищая

путь пехоте и танкам. Я все еще прикидываю «за» и «против», плюсы и минусы. А в небе — карусель, дым, огонь. «Все в дыму — война в Крыму!» Но вот стрелки часов показывают «наше» время. План

атаки уже созрел, и я командую по радио:

— «Коршуны», за мной! — и, резко снижаясь, перестраиваю группу в правый пеленг для атак с «круга».

Бить надо с бреющего! Выжимая из штурмовиков все, на что способна техника, мы устремляемся в атаку.

Напоминаю:

— Бомбы бросать не ниже, чем с пятидесяти метров. Спустя какие-то секунды на позициях вражеских

батарей взметнулись фонтаны земли.

— Знай наших! — кричу в эфир.