Тупиков удивился, когда в дверях увидел начальника оперативного отдела штаба фронта генерала Баграмяна. Он бросился к нему, обнял.

— Как? Каким путем? Вы же находились в Двадцать шестой армии, а потом выехали в Полтаву, в штаб главкома. Ну, Иван Христофорович, что там? Какие привезли новости?

Баграмян коротко рассказал о том, как помог ему генерал Фалалеев покинуть на скоростном бомбардировщике Полтаву и как самолет совершил посадку на заминированном аэродроме и, к великому удивлению подрывников, не взлетел в воздух. Потом он подробно остановился на своей встрече с маршалом Тимошенко и доложил, что главнокомандующий войсками Юго-Западного направления разрешил начать отвод армий на реку Псел.

— Немедленно к Кирпоносу! — воскликнул Тупиков. — Решение правильное. Мы еще, быть может, спасем армии!

Тупиков стремительно вошел в кабинет Кирпоноса.

— Товарищ командующий, вот Баграмян! Он привез распоряжение маршала Тимошенко. Оно настолько отвечает обстановке, что нет необходимости его обсуждать. Разрешите отдать приказ войскам.

— Какой?

— На отход.

— Вы привезли письменное разрешение на отход? — просил Кирпонос Баграмяна.

— Нет, маршал Тимошенко сказал: «Передайте командующему фронтом мое устное приказание: оставив Киевский укрепленный район и прикрываясь небольшими заслонами на реке Днепр, главными силами фронта незамедлительно начать отход на тыловой оборонительный рубеж по реке Псел».

— Что-то не так… Тут какое-то противоречие… Верховный приказал нам не оставлять Киев.

— Михаил Петрович, я предлагаю поставить этот вопрос на Военном совете, вынести решение и начать отвод армий согласно устному распоряжению маршала Тимошенко, — вмешался дивизионный комиссар Рыков.

Тупиков подошел к Бурмистенко.

— Михаил Алексеевич, ваше слово.

— Руководители должны быть образцом твердости.

Тупиков воскликнул:

— Сегодня мы еще можем надеяться на организованный отход войск, а завтра, послезавтра эту возможность потеряем.

— Я вижу единственный выход. На имя Верховного надо послать радиограмму… Сообщить о решении главкома Тимошенко, и пусть Ставка дает свое согласие. Только так! — И Кирпонос зашагал по комнате.

Тупиков направился на радиостанцию. С большим трудом, преодолев в эфире вражеские глушители и всякие прочие помехи, радисты связались с Москвой.

Начштаба с нетерпением ждал ответа. Медленно тянулось время. С каждым потерянным часом отрезались от своих тылов передовые части и попадали в тяжелое положение.

Семнадцатого сентября в двадцать три часа сорок минут в штаб фронта поступил наконец долгожданный ответ. Войдя с телеграммой в руках в кабинет командующего, Тупиков громко сказал:

— Ставка разрешает оставить Киевский укрепленный район и переправить войска на левый берег Днепра. Об отводе главных сил ни слова. — Он развел руками. — Вот это решение!.. Вы только вдумайтесь, товарищ командующий, оставить Киев можно, отступить за Днепр тоже можно… А выходить из окружения — нельзя! Вот оно что… Так зачем же тогда бросать укрепленную полосу и менять ее на открытую степь?! Лучше до последней возможности сидеть в дотах.

Командующий снова склонился над картой. Он долго молча изучал обстановку и наконец произнес:

— Будем отводить войска. Пусть армии с боем выходят из окружения. Они сделали, что могли. Их стойкость при обороне Киева заставила Гитлера отказаться от немедленного похода на Москву. Наши Вооруженные Силы выиграли на московском направлении драгоценное время. Задержка немцев на Днепре пойдет на благо Советской Родины. — Кирпонос выпрямился и обвел членов Военного совета серыми глазами. — Кто за отвод войск? Кто против?

— Я — за! — Бурмистенко поднял руку.

— Я присоединяюсь, — сказал Рыков.

Тупиков тут же набросал оперативный план и, согласовав его с командующим и членами Военного совета, помчался на радиостанцию.

— Свяжитесь с командармом Двадцать первой армии! — приказал он дежурному радисту.

— С Двадцать первой потеряна связь, товарищ генерал.

— С командующим Тридцать седьмой!

— Связь потеряна.

— Тогда вызывайте командармов Пятой, Сороковой и Двадцать шестой.

Военный совет Пятой находился в пути. Он двигался на Пирятин. Его преследовали немецкие танки и мотопехота. Переговорив по радио с командармами Потаповым, Костенко и Подласом, начштаба вскоре услышал отдаленнее орудийные залпы.

В окне показалась голова адъютанта. Шаухалов предупредил:

— Товарищ генерал, немцы подходят к Верхояровке.

— Я слышу…

По приказу Тупикова в селе все пришло в движение. Связисты сматывали провода. Светало. Из туманом окутанных садиков на дорогу выкатывались легковые автомобили, грузовики, автобусы. Колонна штабных машин двинулась на Пирятин. На окраине города к ней примкнули машины Военного совета Пятой армии.

Машина начальника штаба пошла к реке. Переправа через болотистый Удай тревожила Тупикова. Противник висел на плечах отходящих частей и мог для создания паники и неразберихи бросить на мост десант парашютистов.

Проехать на машине к мосту оказалось не просто: ближайшие к нему переулки и улицы заняли тылы различных частей. Штабные офицеры охрипли на переправе от приказов и команд.

Длинная стрела деревянного моста уходила в туман и сливалась с зеленью болотистого луга. Всюду Тупиков видел следы ожесточенной бомбежки.

Машины Военного совета и штаба фронта благополучно переправились на левый берег Удая. Но тут взошло солнце, и под его лучами спасительный туман начал рассеиваться, редеть. Как только в небе появилась голубизна, послышался гул самолетов.

Девятка «юнкерсов» со стороны солнца заходила на бомбежку моста. Развернувшись над куполами церквей, пепельно-желтоватые самолеты цепью повисли над рекой. Флагман «клюнул» носом и с воем вошел в пике. Крупные бомбы, подняв фонтаны воды, разорвались близ моста. Удай вспенился.

В небе рокотала вторая девятка. Тяжело груженные «юнкерсы», казалось, медленно ползли по тучкам. Вначале пикировщики как бы не замечали шоссейки. Но последнее звено неожиданно изменило курс и атаковало автомобильную колонну. «Юнкерсы» пикировали, стреляли из пушек и пулеметов. Как только стая стервятников отбомбилась, на смену ей пришла новая. Над шоссе зазвенели моторами «мессершмитты». Спускаясь, они посвистывали, шли на бреющем и трассами зажигательных пуль расстреливали автомобили. Асы Геринга охотились даже за одиночными бойцами и всадниками.

Машины Военного совета и штаба фронта, свернув с Лохвицкого шоссе, прижались к лесистому Удаю. Лес укрыл автомобили от штурмовой авиации, но водителям и саперам каждый километр дороги приходилось теперь преодолевать с огромным усилием. Лесные топи затормозили движение. Моторы выли от непосильного напряжения и глохли. Черная липкая грязь засасывала колеса. На гатях возникали «пробки». Шоферы бросались в объезд, но и там их поджидали болотистые низины.

Втянувшись в лес под селом Деймановка, колонна Военного совета и штаба фронта натолкнулась на скопище подвод и машин. Тупиков, осмотрев болото, безнадежно махнул рукой. Но штабные офицеры бросились прокладывать дорогу. Шофер Лебедь осторожно повел машину командующего. Под колесами затрещал зыбкий настил. Рывок, еще рывок. Переднее колесо, соскользнув с гати, ушло в трясину.

— Дружно взяли! Еще раз взяли! — раскачивали в болоте «бьюик» солдаты и офицеры.

Кирпонос, ступив на гать, сказал:

— Бросьте, друзья, это бесполезная работа! Зря теряем время. Пойдем пешком.

Треск мотоцикла ворвался в открытую дверцу блиндажа подобно пулеметной очереди. Дремавший в углу полковник Мажирин зашуршал плащ-палаткой и, застегивая китель, встал.

Керосиновая лампа слабо освещала блиндаж, укрепленный сосновыми бревнами. Пока дежурный офицер поправлял фитиль, по ступенькам спустился посыльный:

— Срочный пакет от майора Вагина.

— Что-то зачастил к нам старшина Пляшечник, зачастил… — вскрывая конверт, заметил полковник.