— Как раз пол-литра и выпил.

— А бутылка где?

— Зашвырнул через забор, далеко-о-о. — Что-то лихое, даже блатное появилось в нем, когда он так ответил.

Я дала ему подписать протокол и велела участковому отправить Шудрю с милиционером на экспертизу. Вопрос я поставила только один: потреблял ли Шудря алкоголь в последние двенадцать часов.

Титову я предложила не отлучаться с дачи. Участкового оставила на телефоне.

Мне надо было выиграть время, пока в конторе Титова в. Холмогорной не появились ее сотрудники и не узнали о происшедшем, но все же я решила еще раз позвонить Ларину и доложить результаты допроса Шудри. Ларин был ими очень доволен: ему все уже стало ясно. Я попросила разрешения задержать у себя машину.

Пожалуйста, пожалуйста, действуйте, — любезно прожурчал он.

Хотя у меня еще было время до девяти часов, я почему-то боялась опоздать. Между тем было очень важно, чтобы в конторе не узнали о случившемся. Кто мог быть с Титовым в конторе ночью? Безусловно, кто-то из подчиненных. Какой-нибудь инженер, с которым что- то обсуждалось. Может быть, секретарь? Наконец, наверняка — ночной дежурный.

Кто видел Титова перед его выездом со строительства? Что мог сообщить этот человек? Вряд ли что- нибудь важное. Столь важное, как то, что сообщили синеватые пороховые пятна…

Но по всем правилам я должна была допросить того, кто последним видел Титова в конторе этой ночью.

Все же я опоздала: сотрудники конторы были уже на своих местах — щелкали счеты, трещал арифмометр.

Я подошла к управляющему делами. Поговорить тут было негде. Все сидели тесно в одной комнате, чуть не друг на друге. С облегчением я поняла, что здесь никто ничего не знал. Мы вышли на крыльцо.

Предъявив удостоверение, я спросила: все ли сотрудники на месте? Он ответил, что все, кроме машинистки- стенографистки, Софьи Ивановны.

— А где она?

— Дома. Начальник, когда с ней ночью работает, разрешает ей приходить попозже. Что-нибудь случилось? — спросил озабоченно управделами.

Я уклонилась от ответа и попросила адрес стенографистки. Телефона у нее на квартире не оказалось. Как раз это и было хорошо… В машине я немного подремала.

В одном из переулков в районе Сивцева Вражка, в большой коммунальной квартире я постучала в узкую дверь рядом с кухней.

Мне пришлось долго объясняться, пока она не открылась. Женщина лет тридцати стояла на пороге.

Голова ее была в папильотках, она куталась в старенький халат, но было видно, что эта женщина употребляет все усилия, чтобы иметь — или сохранить — привлекательный вид. И действительно, хотя было в ней что-то вялое, рассредоточенное, лицо казалось приятным, и, вероятно, приодевшись, она была даже изящна.

Она пригласила меня войти, извинившись за беспорядок:

— Поздно вернулась с работы.

— Я как раз хотела задать вам несколько вопросов в связи с вашей работой этой ночью. — Я предъявила ей свое удостоверение.

Она побледнела:

— Что-нибудь случилось с Алексеем Алексеевичем?

Она была так взволнована, словно о чем-то догадывалась.

— Его ограбили? Убили?

Невозможно было усомниться в ее искренности, но откуда такие страхи?

— Успокойтесь, Софья Ивановна, Титов жив-здоров. Почему вы так всполошились?

Теперь она густо покраснела:

— Да как же… В Лебяжьем ведь неспокойно. Были случаи, даже машину останавливали. Конечно, он всегда был при оружии, и человек он храбрый…

— Уж и всегда? — прицепилась я,

— Уверяю вас.

— И этой ночью тоже?

— Ну, конечно. Нет, с ним все-таки что-то случилось… — Она испытующе смотрела на меня, то краснея, то бледнея.

Вероятно, бедняжка была к нему неравнодушна и вряд ли пользовалась взаимностью.

— Я повторяю, с Титовым ничего не случилось. Я прошу вас спокойно отвечать на мои вопросы. Это будет в интересах ваших и самого Титова, — добавила я, слегка покривив душой. — Откуда вы знаете о том, что Титов был при оружии?

— Товарищ следователь, как же я могу не знать? Я бываю в его кабинете, когда Алексей Алексеевич приезжает, входит в кабинет, вынимает из кармана кожаного пальто наган, кладет в ящик. Ящик на ключ, ключ в карман! Что-нибудь продиктует мне или скажет его дожидаться, а сам уходит на строительство. Уезжает с работы, достает наган из ящика, делает так, — она сделала жест, каким крутят барабан, чтобы проверить, заряжен ли револьвер, — кладет в карман пальто…

— И этой ночью так было?

— Точно так. Только мы закончили работу раньше обычного.

— В котором часу?

— Он кончил диктовать мне в два часа ночи.

— И сразу уехал?

— Нет, немного еще поговорил со мной.

— Как немного?

— Ну, не знаю… Может быть, минут двадцать.

— Но чем?..

— Так. Ни о чем. Просто пошутил, что я совсем сонная, и сказал: «Завтра можете прийти попозже». — «А когда попозже?» — спросила я. «Когда выспитесь», — засмеялся он и велел вызвать машину. И стал собираться.

— А когда он взял из ящика наган?

— Вот как раз тут и взял.

— Он при вас садился в машину?

— Да. Я вышла проводить его. Он предложил мне довезти меня домой. Но я отказалась.

— Почему?

— Я не хотела его задерживать, — совсем тихо ответила женщина.

— И из-за этого вы шли домой пешком, так далеко?

— Я не хотела его задерживать, — повторила она еще тише.

— Кроме вас, никого у машины не было?

— На крыльце стоял ночной вахтер Воскобойников. Он дежурит до утра.

— А потом?

— Потом уходит спать. В общежитие.

Я вышла, неся в руках портфель с этим протоколом допроса, и чувствовала себя так, словно несла бомбу, готовую вот-вот взорваться. И нисколько не подозревала, что меня ждет впереди…

Все-таки нужно было допросить и ночного вахтера.

Перед этим я позвонила насчет Шудри. Как я и ожидала, выяснилось, что никаких следов алкоголя не обнаружено.

Я распорядилась отправить Шудрю ко мне в камеру и позвонила Ряженцеву. Рассказав суть дела, я велела ему подробно допросить Шудрю. Мне было интересно, что он теперь добавит к тому, что сегодня утром сказал мне.

Воскобойников, молодой бравый парень, на первый же мой вопрос ответил четко и точно:

— Дежурил сегодня ночью в конторе до девяти утра, пока служащие не пришли. Происшествий никаких не произошло. Начальник уехал, стенографистка ушла, больше никого в помещении не было.

— В котором часу уехал начальник?

— Не могу сказать, на часы не смотрел, только знаю, что после двух.

— Откуда вы знаете, что после двух, раз не смотрели на часы?

— Я до двух смотрел на часы, а потом уже не смотрел.

— Почему?

— Ждал, что одна девушка позвонит, а потом уже не ждал.

— Почему не ждали?

— Потому что в два она позвонила…

— Вы видели, когда начальник садился в машину?

— Видел.

— Он что-нибудь сказал?

— Сказал: «Опять дождь, будь он проклят!»

Протокол допроса стенографистки все время беспокоил меня, словно я везла в портфеле щенка или кошку и боялась, что она убежит. С этим надо было кончать: ехать в Лебяжье!

Я отдавала себе отчет: после допроса Титова я должна буду его арестовать независимо от того, что он скажет.

И опять-таки, независимо от его показаний, мотивы убийства надо тоже выяснять именно в Лебяжьем.

Я не знала, что найду следы, явственные мужские следы, чудом не размытые дождем. Напротив, теперь отчетливо видные на просохшей глине…

В моем кабинете яростно стучала машинка. Всеволод, перезревающий кандидат на судебную должность, ходил по комнате, ерошил волосы и самозабвенно диктовал что-то секретарше.

Увидев меня, он на полуслове запнулся и радостно объявил:

— Убийца Титовой сознался!

— Кто же он? — мрачно спросила я.

— Семен Шудря, конечно.

— Покажите. — Я устало опустилась на стул, все мне стало безразлично. Двое убийц убили одним выстрелом из одного револьвера. Ну и пусть…