Глава 18

Мы катаемся на сноубордах все выходные, упаковываем вещи в воскресенье в полдень для поездки до кампуса, что займет тысячу восемьдесят пять миль езды. Серые тучи нависают над головой, угрожая снегом, редкие снежинки, падают, грациозно опускаясь на землю.

Когда я вытаскиваю спортивную сумку из нашей комнаты и волочу ее через территорию парковки, одинокая снежинка попадает на кончик моего носа. Я скашиваю глаза и наблюдаю за ней мгновение, пока та не тает от тепла моей кожи, превращаясь в крошечную каплю воды.

Одна за другой, все остальные начинают падать. Мокрые, тихие и красивые, как миллионы маленьких огоньков, танцующих по небу.

Я вдыхаю и выдыхаю, тепло моего дыхания превращается в облачко пара. Оз появляется рядом со мной из ниоткуда, наклоняется и берет мои сумки, закидывая их через плечо, как будто они невесомы и подталкивает меня к автобусу.

Я слежу за ним, мне нечего нести, кроме портфеля с ноутбуком и маленькой сумочки. Оз несет все остальное.

Как только чемоданы сложены в багажном отделении автобуса, он терпеливо ждет, пока я вожусь с моей ручной кладью. Ждет, пока я поднимаюсь на каждую ступеньку, держа руку у меня на спине, направляя меня. Следует за мной по длинному узкому проходу автобуса. Ждет, пока я выбираю место.

В автобусе полно свободных мест, поэтому я могу выбрать, и направляюсь в конец, где более уединенно, остановившись на третьем месте в последнем ряду, рядом с уборной.

Я сую сумку под сиденье и смотрю в окно.

Оз бросает свою сумку на пустое сиденье через проход, садясь рядом со мной, его голова устало ударяется об спинку кресла. Он расставляет ноги так широко, как позволяет его гигантское тело.

— Устал, — раздраженно ворчит он. — Джим, могу я положить голову на твое плечо? Я просто хочу немного поспать.

— Конечно.

Затем Оз садится, потянув за край своей толстовки, снимает ее через голову и затем сворачивает ее. Его цель? Моя грудь.

Он пододвигается ко мне, пытаясь расположить толстовку, которую свернул, мне под подбородок.

Я уклоняюсь от свертка, направляющегося в сторону моего лица.

— Эй, приятель. Вау. Хм, что ты делаешь?

Он смотрит на меня.

— Э, делаю подушку. Плечи костлявые.

Я ничего не могу поделать; я смеюсь.

— Прекрасно, но я не хочу задохнуться от твоей толстовки, которую ты пытаешься втиснуть под мою шею. Дай я сделаю, окажи мне эту честь; не хочу, чтобы ты раздавил мне горло.

Оз вручает мне свою импровизированную подушку, и я, переделав ее, сворачиваю. Откинувшись на сиденье, я складываю подлокотник для большего места, и помещаю толстовку в изгиб шеи.

Ах, отлично.

— Я тоже закрою глаза.

Короткий сон не может повредить.

— Спасибо, Джим.

Его большое тело сдвигается, устраиваясь удобней, длинные ноги вытянуты под сиденьем перед нами. Это похоже на подгонку чего-то квадратного в круглое отверстие; оно просто не подходит.

Больше поворотов, больше недовольных вздохов, и его тело скручивается в положение эмбриона, — не маленький подвиг для мужчины его размера в тесном пространстве, которое нам отведено.

Я останавливаюсь на этом слове: мужчина.

Оз — мужчина. Крепкий, сексуальный, смешной, талантливый, умный мужчина.

Чья щека касается изгиба моей шеи, шелковистые пряди волос на его великолепной голове щекочут мой нос, когда я наклоняю шею, чтобы помочь ему.

Он действительно огромен.

Я задыхаюсь, когда его торс изгибается, и он переворачивается, пытаясь найти больше места, меняет позицию, носом зарываясь в мою грудь. Его громоздкие, татуированные руки опускаются мне на талию, чтобы было удобнее, не зная куда деть руки, я обвиваю его спину.

— Расслабься, Джимбо. Это просто сон, — шепчет он в изгиб моей шеи, руки сжимают мою талию. Его горячее дыхание ласкает мою ключицу.

— И это нормально, прикоснуться ко мне.

Он прав; мне нужно расслабиться.

Я позволяю себе на мгновение оценить его, свернувшегося на своем месте, наклонившегося ко мне. Обнимающего меня, действительно, обнимающего меня, как его любимого плюшевого медведя. Его запах атакует меня: перечная мята, мужественный шампунь. Чистота. Самец. Мой рот наполниться слюной, и все тело изнывает от жажды.

Его запах заставляет меня испытывать жажду.

Мягкая хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами обнажает мощные руки. Черные татуировки покрывают весь левый бицепс, охватывают его предплечье и заканчиваются на запястье. Его руки большие, мозолистые. Рабочие руки.

Эти руки о многом могут рассказать. Они твердые. И… надежные.

Они причиняют боль.

Приносят удовольствие.

Медленно, самопроизвольно, мои ладони очерчивают его дельтовидные мышцы, скользят по гладкой ткани его рубашки в одном томном движении, запоминая жесткую плоскость внизу. Подушечками пальцев с любопытством прослеживают каждую кривую, изучая ее форму.

Теми же кончиками пальцев поглаживаю мускулистую толстую шею. Разминая. Массируя.

Запоминая.

— Черт, Джим, как приятно, — хрипит он в скомканную толстовку, все еще зажатую между нами.

— Спи, Освальд, — я хмурюсь в его волосы, чувствуя большее к нему в этот момент, чем я позволила себе признать.

Я знаю больше этого. Этот парень — пропитан избытком тестостерона; он противоположность тому, что я ищу, несмотря на то, что сама до конца не осознаю, чего хочу.

Он спит с кем попало. Он бессердечный. Грубый. Невоспитанный. Равнодушный.

Совершенно неподходящий.

Я задумчиво, смотрю на шевелюру его волос, сопротивляясь желанию вдохнуть. Несмотря ни на что, я ловлю опьяняющий запах его шампуня — на самом деле, это мой шампунь, потому что он украл его — и закрываю глаза, смакуя различия между нами.

Его твердость против моей мягкости. Его откровенность в отношениях против моего такта. Его мужественность против моей…

Святое дерьмо, мне надо потрахаться.

Но Себастьян Осборн — последнее, что мне нужно. Последний человек, кому я могу позволить… уложить себя.

Было время, когда я беспокоилась о том, что никогда не найду единственного. Волновалась, что буду одна всегда, и никто не придет ко мне ночью, кроме собаки. Или кошки. Или рыбки. Фактически, большинство моих друзей были счастливы в одиночестве. Желали этого.

Намеренно.

Свободно делать что угодно и с кем угодно.

Кажется, я проснулась однажды утром и решила, что это уже не имеет значения; отсутствие мужчины в моей жизни не будет сдерживать меня, я не буду чувствовать себя менее цельной или нежеланной.

Нежеланная. Смешно говорить такое в возрасте двадцати одного года.

Нежеланная — может быть, это слишком сильное слово, потому что мужчины действительно желали меня; я просто не хотела, чтобы большинство из них вернулось. Конечно, я не заводила отношений на одну ночь; я, вероятно, держала руку в своих пижамных штанах, чаще чем Оз.

Но, возможно, интрижки на одну ночь для снятия стресса было недостаточно.

Уже нет.

Или, может быть, не с ним.

Хотя я сижу здесь, укутанная объятиями парня, который хочет взорвать мой мозг, — парня, который ввергнет меня в двенадцатичасовую кому, если я ему позволю, — я не могла заставить себя сказать слово «да».

Да.

Что мешало мне позволить ему?

Жар, скопившийся между ног, заставляет ерзать на месте.

— Я слышу, как ты думаешь, — бормочет Оз. — Детка, расслабься.

Детка.

Он называл меня так несколько раз раньше, но на этот раз он говорит то, что имеет в виду, то, что имеет смысл.

Именно тогда я чувствую, как его большие громадные ладони начинают свое восхождение, блуждая по моей спине. Вверх и вниз, блуждая по моей талии. Его руки чувствуются такими теплыми и приятными, что я изгибаю спину, чтобы дать ему больше доступа, потому что… о боже, как же хорошо…

— Ты не слышишь, как я думаю, — слабо спорю я с нулевой убежденностью.

— Да, я могу. Я читаю язык тела, так как я занимаюсь спортом, помнишь? Расслабься, Джеймс, я не могу спать со всей этой нервной энергией.

Язык тела как вид спорта.

В одной майке рестлеров он нагибает соперника, горячий, потный и жесткий. Вспоминая его образ в этом узком спандексе — фотографии, которые я отыскивала, когда любопытство, наконец, побеждало, — я неловко извиваюсь в его объятьях.

Интересно на что это похоже, быть прижатой им.

Интересно, так ли это, как быть под ним в постели.

Не под ним, сверху.

Без покрывал. Без одежды.

О Боже.

— Джеймс. Расслабься, — он наклоняется, наши губы на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Полные розовые губы, которые я пробовала. Всасывала. Засовывала между ними язык.

— Я пытаюсь, — я вздыхаю. — Но это тяжело.

— Это будет еще сложнее, если ты не перестанешь вертеться.

Я даже не могу собраться с силами, чтобы прочитать ему лекции о приличиях, поэтому сосредоточиваюсь на его губах. Прежде чем я смогла отвернуться назад к окну, прежде чем я смогла закрыть глаза и притвориться спящей, теплые губы плотно прижались к моему рту. Один. Два поцелуя. Мокрый язык быстро выскальзывает и проходится по уголку моего рта.

Его большая ладонь поддерживает заднюю часть шеи, тянет вниз, притягивает, и губами он прикасается к моим. Мое сердцебиение бьется в такт с его поцелуями. Один, два, три, четыре…

Веки ненадолго закрываются, и Оз отрывается, прижимаясь щекой к моей груди.

Перечная мята ощущается на моих губах, я изумленно пялюсь.

— Что… Почему ты это сделал? — даже в моих собственных ушах мой голос едва слышный, хриплый. Я хочу прижать палец к губам, но мои руки заняты, сжимая твердые мышцы на спине.

— Потому что я хотел. Теперь расслабься и вздремни со мной. Успокойся.

Успокойся? Успокойся.

— Я постараюсь, — говорю я с трудом.

Голова Оза устремляется вверх, и наши сонные глаза встречаются.