Я вновь помолчал, набираясь смелости, а потом выдал:
— Потому, что ты никому не позволяешь себя жалеть.
— Это правильно, — согласился он. — Но ты — можешь, у тебя это получается.
Снова! Как на такое реагировать — радоваться или опять искать скрытый подтекст? Отчего это мне вдруг приписали такие особенности?.. Я целиком перенёсся мыслями в тот день. И тут мой язык вновь меня опередил.
— Саш… Это правда — ну то, что ты Севе рассказывал? Это всё действительно так и было там, на «точке»? Ну, нос, спина и рёбра…
— Чего-чего? — буквально взревел он. — Сева? Растрепал?! Ведь просил же, как человека просил! Ах, так?!! Мать его перемать!
От прежней мягкости не осталось и следа. Казалось, в Сашкиных словах рушились каменные глыбы:
— А ну, колись — чего он ещё тебе наболтал?!
— Саш, да не злись ты так… Это я из него вытащил.
— Сева, чмо поганое, я ему теперь все зубы пересчитаю! Обещал же молчать!!! Трепло!! Кому он ещё «посекретничал»? Эти два козла — Андрей со Славкой — тоже знают? Он и им тоже растрепал?!!
— Да ты успокойся, Саш! Успокойся… Ну пожалуйста…
— Что «успокойся»? Гад этот твой Сева!! Я ему скажу «пару ласковых»! По секрету!!! С-сука…
Услышав, как он вскочил и шарит в темноте в поисках одежды, я тоже подскочил с кровати. «Проклятье! Только ещё разборок не хватало! Ну кто меня опять за язык тянул?» Кое-как ориентируясь в темноте Бункера, я бросился к Сашке — и мы, столкнувшись, грохнулись на его кровать. Вцепившись в него руками, я торопливо заговорил:
— Успокойся же ты! Думаешь, я бы и без Севы не догадался? А твои шрамы? А ожог на спине?..
— А ну пусти! — Сашка стряхнул мои руки с себя. — Ишь, умный какой! Догадался бы он!!! Догадливые нашлись, ...вашу мать…
Я вновь вцепился в него, поражённый тем, что его тело стало словно железным.
— И кричишь ты во сне! — торопливо продолжал я. — Тут не надо быть таким уж умником, чтобы понять!.. Саша! Ты только успокойся, я прошу тебя…
Противостоять Сашке было опасно, но я не отпускал его. Если ему удастся сейчас вырваться и уйти наверх, в кабинеты — может случиться что угодно. Я сам заварил всю эту кашу, самому теперь её и расхлебывать. Если повезёт, то, может, отделаюсь всего лишь синяками. Но если повезёт…
Сашка ещё раз сильно дёрнулся, порываясь встать, но я крепко обхватил его, прижавшись и буквально повиснув всем телом. Какое-то время мы так и сидели молча, вцепившись друг в друга. Сидели долго. На какое-то мгновение я вдруг поймал себя на мысли, что ещё лишь минуту назад, если бы Сашка захотел, он мог бы запросто, одной рукой отшвырнуть меня в противоположный угол Бункера и размазать по стенке… Но он не сделал этого. Он не захотел делать мне больно… Моё сердце было готово сейчас вырваться из груди от страха. Я держался как мог.
Было тихо. Очень тихо…
— Я что, часто кричу во сне? — наконец спросил он глухим голосом.
— Да, часто. Иногда ты же сам просыпаешься и куришь.
— Кто ещё об этом знает? — так же буркнул он.
— Не знаю, я не спрашивал. Наверное, больше никто.
Сашка замолчал, но вырываться перестал. И тут я почувствовал, что его сотрясает дрожь. Всё больше и больше. Через несколько секунд Сашку всего заколотило так, что я серьёзно перепугался — а что, если у него сейчас начнётся нервный припадок.
— Ты чего, Саш? Что с тобой?
— Ничего! Отстань! Пусти!! Пусти, кому сказал?!! — и он сильно сдавил мне руку.
Стоило слегка ослабить хватку — он без особых для себя усилий отодвинул меня и встал. По шороху и бренчанию пряжки стало понятно, что он одевается. «Вот блин, не было печали, так нашёл же! — ругал я себя. — Ну и трепло же я!..»
— Куда ты, Саш? Не ходи наверх! Сева не виноват, это…
— Сам успокойся, — перебил он меня, — курить я пошёл.
— Ну так кури тут. Зачем куда-то идти?
Он не ответил, и меня это совсем не успокоило. Нельзя его сейчас отпускать отсюда, ни в коем случае.
— Саша, не ходи туда. Кури тут, ладно? — я неуверенно нащупал в темноте его руку, потянул к себе, ожидая в этот момент чего угодно, например, прямого удара в лицо.
Я знал, что мне нельзя так делать. Ведь руками себя трогать, насколько я успел заметить, Сашка никому не позволял. Поэтому я очень осторожно взял его другой рукой за плечи, усадил обратно на кровать. Как ни странно, он послушался. Чиркнула спичка, вспыхнувшая оранжевым пламенем, осветила его лицо. Оно блеснуло, перекошенное в неровном свете огня, словно зловещая маска. Держа его за руку, я чувствовал, что его продолжает трясти. Сигарета нервно прыгала в руках.
— Саш, прости меня, пожалуйста, что я это сказал. Ты сильный человек, это правда… Но иногда и сильному человеку бывает нелегко. Бывает, что надо поделиться с кем-то — тем, что у него внутри делается. Я ведь тоже знаю, как бывает порой тяжело носить в себе…
— Тебе это зачем? — перебил он меня, нервно затягиваясь. — Что тебе до этого? Что ты лезешь ко мне?!
— Зачем?.. Попробовать помочь… — и словно уже слыша его резкую насмешку, торопливо продолжил: — Знаю, ты не принимаешь помощи ни от кого. Да и вообще, чем могу помочь тебе я? Может ты и прав, может так и есть всё на самом деле — то, что ты про меня говорил. Я не ровня тебе, ты много-много сильнее… и ты сам это знаешь. А я… Я могу только одно: слушать, пережить вместе с тобой всё, за тебя, за тобой… Поверь, я искренне хочу помочь тебе хоть чем-то. Я не хочу, понимаешь, я очень не хочу, чтобы ты так мучился. Если хочешь знать правду, то знай, что от этого мучаюсь и я. Мне так же больно внутри, как и тебе, когда тебе плохо!.. Разве ты не видишь?.. Это что, трудно видеть, да?!!
…Когда я замолчал, темнота Бункера стала такой вязкой, как будто мы окунулись в какой-то молчаливый гигантский аквариум. Казалось, стало даже трудно дышать и заложило уши.
Во мне жил уже новый стыд за те слова, которые я наговорил только что. Глупо всё. И он прав — зачем? Зачем я лезу в его жизнь… Разве я смогу помочь ему по-настоящему? Глупо, смешно… Но такой уж я есть, и это правда. Да, правда — мне очень хотелось помочь ему, хоть чем-то, хоть немного.
Сашка ещё несколько раз затянулся сигаретой, прежде чем произнёс наконец — медленно, задумчиво:
— М-да… Ты сейчас говоришь мне это, а я сижу и думаю, что сам-то себя толком до конца не понимаю. Эти процессы, которые образуются там, внутри, помимо меня, помимо здравого смысла… Помочь?! Ты хочешь мне помочь… Да если б ты знал… И вообще — откуда ты такой взялся? Зачем ты мне встретился на дороге?! Жалостный. Тоже мне ещё… выискался… Всех-то тебе жалко. Севу пожалел? Пожалел. А ему морду надо было бы разбить. Так, как он — не делают, понимаешь?! Этих говнюков, Славку и Андрюху, — тоже жалеешь, а ведь они — суки поганые: они стучат на тебя, и ты это знаешь. Теперь вот и меня жалко стало? Добрался?!
Я молчал. Мне нечем было крыть. Да — всё так, он был прав.
— Я сразу не хотел служить в секретке, — без всяких предисловий вдруг начал он. — Не моё это. Не нравилось мне тут. Я не такой умный и изворотливый, как Сева. Мне было сложно запоминать всю мутотень, с которой вы возитесь. Эти горы бумажек, писанина… Не для меня это. Но раз попал сюда — сам знаешь: дорога уже заказана. Отсюда по собственному желанию не уйдёшь. В конце концов меня отправили на «точку». А там… Ну, ты и так знаешь, как нас, штабных, не любят, что тебе рассказывать. Если уж в Штабе округа так, то в гарнизоне ещё хуже…
Он говорил, говорил и говорил. Вначале коряво, перескакивая с одного на другое, бросаясь отрывистыми фразами. А потом из него как будто что-то хлынуло: как гной, как рвота. Я слушал тихо, не перебивая. И чем дольше он говорил, тем спокойнее становился его голос. Спокойнее и холоднее. Сашка даже лёг, продолжая рассказывать, лишь время от времени прикуривая потухшую сигарету. Я всё слушал и слушал, пялясь в темноту, складывая в голове страшные картинки из его слов.