— А кто вам разрешал уходить из отдела?!! Так, если кого-то поймаю — трое суток ареста. Всё! А теперь — работайте, быстро!..
Я задумался. Он что, специально так делал? Почин своей «здоровой» конкуренции внедряет? Что-то вроде естественного отбора — кто из нас выживет? Что ж, посмотрим…
Всё изменилось, когда появилась Бухара. В первый день она знакомилась и присматривалась к нам, а во второй, к концу рабочего дня вдруг поинтересовалась, как обычно интересуются женщины:
— Ребятки, вы не голодные? Я смотрю на время, ужин-то уже закончился в столовой, а вы что — так и не пошли?
Мы виновато переглянулись между собой. Жаловаться никому не хотелось.
— Да мы уже ели, спасибо, — ответили мы, глотая слюнки от воспоминания о припрятанной буханке хлеба.
— Да? А я что-то не заметила, когда вы ходили…
На следующий день, примерно в то же время, она достала из своей сумки пирожки и яблоки.
— Вот перекусите. У меня у самой сын почти такого же возраста, как вы. Уж я-то знаю, что после ужина в солдатской столовой ещё раз перекусить — всегда не лишнее. Берите пирожки, яблочки. Кушайте на здоровье!
Постеснявшись немного для приличия, мы накинулись на угощение. Наверное, мы ели как-то не так, не с той скоростью, потому что Зинаида Борисовна вдруг встала и молча направилась в кабинет майора.
— Сергей Андреич, — начала она прямо с порога. — А скажи-ка мне, дружок, ты что, опять за старое взялся?
Мы замерли… Дверь к Цапе осталась не плотно закрыта.
— Ты это о чём, Зина? — раздался Цапин голос.
— В прошлый раз ты над ребятами издевался, а теперь, я смотрю, опять? Что, покомандовать не кем?
— Зина, что ты волнуешься, ведь они не дети и здесь не детский сад.
— Да, я знаю, что они не дети! Но сам-то ты бегаешь жрать по четыре раза на дню — и это только тут, на работе. Через каждые полчаса заскакиваешь ко мне: «Зин, чайку бы попить!» А с ними что вытворяешь? Ведь в прошлом году мы с тобой уже говорили об этом, вспомни-ка!..
— Зина, успокойся… Ну чего ты так разошлась?
— Я-то успокоюсь… — тут она прикрыла дверь поплотнее, и что она там говорила ещё, было уже не слышно.
Мы сидели тихо, чувствуя себя провинившимися. Было неприятно, что всё так нехорошо получилось.
…Майор появился в нашей комнате весь красный как рак, а за его спиной, являя собой само Правосудие, стояла Бухара.
— Я тут это… Кажется, я немножко выпустил из внимания некоторые моменты. В следующий раз вы напоминайте мне, что надо сделать перекур или пора обедать. Я сейчас позвоню в столовую, и вас там накормят. Так что идите, идите прямо сейчас.
Радости нашей не было предела. Мы рванули в столовую и наконец наелись до отвала.
С этого дня командное рвение нашего Цапы вдруг как-то резко пошло на убыль. Впрочем, стоять над нами с палкой и не требовалось, мы и так прилагали все усилия, чтоб освоить все знания и навыки работы.
С появлением Зинаиды Борисовны климат в отделе существенно потеплел, и мы были бесконечно благодарны ей за это. Бухара нас тоже от души любила, но правда, «фея» наша не всегда бывала только доброй и мягкой. Помнится, если кто-то в чём-то умудрялся провиниться или сознательно делал что-то не так — и такое бывало — взгляд Бухары становился сухим и колким, речь деловой, а в голосе появлялись жёсткие ледяные нотки. И ещё — «дружок». Когда она кого-то из нас вдруг называла «дружок», то это означало лишь одно: берегись, сейчас последует разгром. Но всё-таки мы — и я, и Славка с Андреем твёрдо знали одно: Бухара никогда не выдаст, не «настучит», то есть никогда исподтишка не донесёт на нас нашему начальству. Ну, а уж если ты действительно в чём-то виноват и попался к ней «на крючок» — вот тогда держись!.. «Отбреет» не хуже Цапы. Но впрочем, мы все любили Бухару, и она всегда старалась ответить нам тем же.
Когда я более-менее освоился в Штабе, то по-приятельски сошёлся со своим сержантом, Севой. С ним было приятно поболтать на разные умные темы, что мы и делали вечерами. Андрей и Славка просто дохли от скуки, слушая нас — но своего мнения на этот счёт не высказывали, потому что оба побаивались Севу. Невысокий, темноволосый, достаточно уже отъевшийся, наш сержант был «оборзевшим дохляком» — самое, по-моему, подходящее выражение для него. На этом лице, казалось, застыло вечное выражение паиньки — глаза смотрели на мир как-то подслеповато, особенно сквозь стёкла очков. Но это впечатление было обманчивым. И вообще, Сева — а точнее, сержант Калмыков — целиком был соткан из обманчивых впечатлений. Головоломки и пространные разговоры на абстрактные темы «о высоких материях» были для него своеобразной ширмой. Мне, однако, нравились наши разговоры на предмет «небесной механики», принципах поведения человека — эти словесные дуэли могли длиться часами. Подслеповатый взгляд Севы умел замечать очень многое. А изворотливый и яркий ум хорошо анализировал замеченное. Да и паинькой Сева Калмыков никогда не был. Определённая вседозволенность, которую дала ему армия, сделав штабным сержантом, очень устраивала его. Своими погонами Сева страшно гордился и не упускал случая напомнить это окружающим лишний раз — мол, пусть не забывают, с кем имеют дело! Поначалу он усиленно строжился над нами, особенно над Андреем. Большой спорщик и не любитель проигрывать, Сева пытался натянуть на себя некую маску разбитного парня и грубияна. И это ему удавалось. Но чем больше я узнавал его, тем сильнее была моя уверенность, что весь этот образ заимствован. Однако, на Андрея и Славку это производило впечатление. Врать Сева мог мастерски, но «раскусить» его не составляло для меня большого труда. Правда, иногда на него находило что-то, и личина грубияна уж слишком надолго приклеивалась к нему. Тогда Сева начинал проводить какие-то проверки и с утра до вечера мог придираться ко всяким мелочам. В первый же приступ его «праведного гнева» я твёрдо заявил ему:
«Ты не посмеешь задеть меня и пальцем!»
«Это почему ещё, душара?!»
«Я тебе этого не позволю».
«Э?! Рядовой, ты что, забурел? Ты с кем разговариваешь?»
«С тобой, Сева, с тобой. И ты тут грудь свою впалую не выпячивай. Тоже умник нашёлся!»
Сева несколько секунд смотрел на меня изучающим взглядом, а потом переключился на Славку:
«А ты чего вылупился, а?! Борзые все стали?!» — и ткнул несколько раз Славку своим кулаком.
После чего смылся в курилку, а когда вернулся вновь — человек человеком. Власть иногда портит, а желание сохранить власть — вдвойне. Так случается наверное, когда неожиданно, волею лишь одних обстоятельств домашний мальчик, маменькин сынок получает в руки какое-то превосходство над другими. На гражданке это, конечно, выражается совсем не так заметно. В армии же власть сержантов находится очень близко с физическим насилием, и, уж ежели ты сержант, то обязан соответствовать определённому клише.
Вообще, поведение человека в армии — сплошное клише. Если ты такой-то, то должен поступать так-то, и никак иначе. Это касалось и Севы. Поэтому он и старался соответствовать. Во-первых — как «дед», а во-вторых — имея командные возможности над «духами». Он изо всех сил старался быть грубым, развязным и временами жестоким. Но таким он на самом деле не был. Увы, «косить» под «крутого деда» трудно, когда даже в мате сквозит фальшь. Слава богу, Сева был не дурак. Он догадывался о своём несоответствии и поэтому так старательно разыгрывал на «молодых» сцены гнева с элементами неуставных взаимоотношений.
Поначалу я тоже побаивался Севу, следуя стандартам: «он дед — я дух». Но как-то, в разговоре о жизни на гражданке, он расслабился и рассказал, каким разудалым пацаном и заводилой он был.
— У меня и кличка такая была — “Black Captain”.
— Не понял, — переспросил я. — Это что значит?
— «Ночной капитан», — самодовольно сделал он «перевод» для меня.
Конечно, мои познания в английском не так уж сильны, но слово “Black” — «чёрный» и “Night” — «ночь», я всё-таки из курса школы знаю. С этого момента мне стало как-то более понятно, что он из себя представляет. Сева и я были схожи в какой-то степени: оба старались казаться не теми, кто есть на самом деле. Поэтому-то и нашли общий язык. Через некоторое время я уже стал откровенно плевать на все его указы. Да и, честно говоря, этих «указов» с его стороны было немного, особенно в мой адрес. А вот Андрея со Славкой сержант Калмыков продолжал добросовестно «гонять», как и положено.