Просто возьми номер. Я немного отвлекаюсь на прострацию мира, опуская в нее лишь глазницы. Туман скользит по векам.

- Да, конечно – я улыбаюсь ей в ответ.

Наверное, мой поступок можно отнести к числу правильных дел. Думаю, я позвоню ей на неделе. Алиса хороший человек.

Она пишет номер на клочке бумаги, слегка согнувшись над тумбочкой в моей прихожей. Я никогда не был пошлым, но сейчас взгляд падает на ее бедра, которые обтягивает желтое платье. Оно изящно подчеркивает фигуру и округлость ее молодой попы. Платье едва касается колен, и я могу видеть ее стройные ножки. Чувствую возбуждение. Мой организм желает ее тело, чтобы после, с сигаретой, поглощать ее душу в долгих разговорах. Я слышу, как стучит сердце.

Пальцы немного трясутся от возбуждения. Я забираю номер на белом клочке бумаги. Алиса улыбается. Похоже, она заметила мое состояние и теперь наслаждается этой мыслью.

Между нами, определенно, что-то есть.

- Звони – Алиса вновь улыбается.

- Обязательно. До встречи – я краток.

Она разворачивается ко мне спиной. Я вижу прекрасную фигуру и крепкую попу. Мои глаза поедают ее ножки, высокие туфли на каблуке. Проскальзывает мысль, что она сильно устает на своей работе. Хотя, в нашем квартале мало тех, кто живет на пособие. Этот довод успокаивает.

Я наблюдаю за ее грацией. Алиса специально сбавляет шаг, чтобы насладиться ощущением, что ее желает мужчина. Она упивается размышлениями о моих фантазиях, где она предстает ненасытной особью. В ней есть что-то жгучее, пошлое.

Алиса проходит сквозь дверной проем, чувствуя на себе мой животный взгляд. Она оборачивается ко мне, вырывая из звериного желания плоти.

- Надеюсь, очень скорой встречи – она подмигивает мне, и я закрываю дверь.

Намек ли?

4.

Вечер.

Мы с другом сидим у стола. Мои руки в его власти. Вернее, сейчас они принадлежат ему, но я по-прежнему остаюсь в реальности, наблюдая за своей комнатой. Вокруг темно, и лишь настольная лампа освещает стол и искусство, что творится на нем. Комнату наполняет странная мгла, в которой живет одиночество. Но мы не смотрим в ее сторону. Знаете, словно стараемся найти причал для счастья. Хотя – натыкаюсь на мысль – был бы счастлив я сам в этой темноте? В ней можно раствориться, потеряться и спрятаться от мира, будто в том самом космосе внутри души.

Он не позволяет мне смотреть в темноту. Сейчас мои глаза заняты его творчеством, искусством. Странно, мне нравятся его картины, и я бы хотел рисовать так же. Ему необходимо мое внимание. И, иногда, мне кажется, что это обоюдно.

В голове пролетают мысли, но тут же взрываются, превращаясь в пепел.

На столе лежит холст, испачканный черным карандашом, который находится в наших пальцах. Пластиковый стакан забит окурками. Один из них даже еще не погас, а через открытую форточку атмосфера принимает в себя струю никотинового дыма. Белая чашка, на которой написана странная фраза, наполнена холодным чаем. Я специально не допил его утром, чтобы мой друг мог сбивать сухость в горле, пока творит свои шедевры.

Мы продолжаем рисовать. На холсте я отчетливо вижу человека, который летит в бездну, изодранный и одинокий. У этого человека нет лица – серое пятно. Я не могу понять его эмоций, но что-то мне подсказывает, как ему больно. Черный офисный костюм теряет клочки материи, они застревают в атмосфере, но в них есть смысл, для них живет цель. Я вижу бледное тело, где трескается кожа, изысканные вены с черной кровью внутри. Строгие детали: кольцо на хрупком пальце, босая ступня. Изыск в человеческом мировоззрении. Безликая передача боли и психосоматического состояния.

На столе виднеются какие-то наркотики. Их нет в прямом смысле слова, но я вижу белый круг от таблеток. ЛСД? Возможно.

Я помню, как это случилось. Мой друг любит рисовать, и я должен это уважать. Компромиссы – спасение. Мы оба это понимаем. Он просил позволить создавать картины. Его искусство – жизнь. Я долго думал, ведь при своей работе он употреблял множество наркотических препаратов. Но лишить его удовольствия? Я не имею такого права. Мы договорились, что два раза в месяц он может рисовать.

Конечно, мне не нравится его пристрастие. Оно заставляет общаться с опасными людьми, дилерами. Два раза в месяц мы тратим небольшую сумму на различные препараты: от марихуаны и ЛСД до порошков высокого ранга. Главное правило – не пачкать вены.

Человек летит в бездну. Она черная, словно тьма в моей комнате за гранью лучей настольной ламы. Она отдает холодом. Я ощущаю морозную свежесть бесконечности. Человек летит навстречу ветру, который вырывает из его души небольшие кусочки, опустошая на несколько процентов. Он забирается под ребра, принося с собой лишь боль, истязания для человеческого сердца. Этот ветер выбивает из души важные детали, оставляя их звездным следом за миллионами комет.

Цель. Смысл тех лоскутков его черного костюма – согревать остатки души, брошенные в атмосферу холода. Они укутывали в себя мелкие механизмы, чтобы частицы мира могли жить, оставаться памятью в одиночестве.

В его картинах я наблюдаю себя, нас. В таких вдохновениях, он сидит молча. Кажется, что мой друг обрел собственный экран для фантазий. Он закрывается в комнате, о чем-то долго шепчет, пока рисует, а затем наступает тишина. Его мечты заняты наркотическими приходами, в которых он видит искаженность реальности, бреши на теле мира, рваные раны на облаках. Именно в прострации, в иллюзии мой друг создает очередной шедевр.

Он молчит. Я жду. Мы молчим.

- Хорошая работа – говорю я, выждав несколько минут.

- Спасибо – отвечает он.

Макс о чем-то думает.

Макс? Я вспоминаю. Он сам просил себя так называть в тот день, когда впервые посетил просторы моей души.

Он выключает лампу, берет сигарету и вставляет ее в свои губы. Я слышу чирк барабана внутри зажигалки, и пламя обхватывает табак.

Мы сидим в темноте.

- О чем ты меня хочешь попросить? – спрашивает Макс.

Он сам просил себя так называть. Я не знаю его настоящего имени.

- Почему ты так решил? – отвечаю вопросом.

- Чувствую.

Я набираю в легкие воздух. Я хочу сказать ему, но что-то блокирует меня. Слова застревают комом в горле, перекрывая аорту. Кажется, я начинаю задыхаться. Из моих глаз ползут слезы. Чувствую, как грубые слова режут кожу, выпуская багровые реки.

- Знаю – Макс опережает меня.

- Что?

- Я одобряю. Тебе советую позвонить ей завтра. Ты заслужил отдых, друг – произносит он.

Я в легком забвении.

Мои мысли растворяются. Я нахожусь в прострации на космическом горизонте. Чувствую, как соединяются созвездия. Они образуют вереницы размышлений, которые создают догадки. Я был слеп. Совершенно забыв о мире, остался в реальности, транслируя ему свою жизнь.