«Да».

Раттлер подвигает стул, садится рядом.

— Не надо. Знакомая цыганка говорила, что родным гадать не стоит.

Хлоя кладет колоду рубашкой вверх. Поднимает на Раттлера тоскливый взгляд синих глаз.

— Я тебя понимаю. Моя дочь тоже решила свою судьбу, не посоветовавшись с нами. Но, Хлоя, если не можешь ничего изменить — смирись и прими случившееся как факт.

О том, чем обернулся для семьи Раттлеров пресловутый факт, генерал предпочитает умолчать.

«Сэр Уильям, дело даже не в том, что моя дочь беременна в шестнадцать лет».

Хлоя беспомощно скользит взглядом по лицу генерала; ее губы кривятся в отчаянии.

— Успокойся. Я сделаю все, чтобы она как можно дольше пробыла здесь. Надеюсь, я найду слова, чтобы убедить императора в том, что девочку ни в коем случае нельзя использовать. С ней Брендон, он хороший парень, уж поверь мне. Элизабет родит, он прекрасно заменит малышу отца. Ну что ты так смотришь на меня? Что не так?

«Сэр Уильям, Элси носит ребенка Брендона».

— Да быть такого не может! — изумленно басит генерал. — Ну подумай сама, а? Перерожденные бесплодны, Хлоя.

Женщина качает головой.

«У меня нет причин не верить дочери. У Элизабет же, в свою очередь, нет причин врать. Полгода назад она ни с кем не встречалась, сэр Уильям. А сейчас… посмотрите на них. Они неразлучны. Спят в одной постели, он вечером купал ее в ванне. Небесный покровитель, какой стыд, какой ужас…»

Раттлер откидывается на спинку стула и глубоко задумывается. Отсчитывают секунды напольные часы, воет ветер в печных трубах. Главнокомандующий пытается представить себе, что будет, если император все же принудит Элизабет воскрешать мертвых.

«Если слова Хлои — правда, если невозможное возможно, — думает он, — тогда кого она носит? Что это за существо? И что станет с Элизабет и ребенком, если она полезет в темные знания?»

— Хлоя. Послушай меня внимательно. Никто более не должен знать то, о чем ты мне рассказала. Ни Коппер, ни Долорес, ни, тем более, Часовщик и Стефан. Никто, слышишь?

На следующий день генерал едет в Нью-Кройдон за продуктами и берет с собой Элизабет. Брендона же оставляет дома и отдает ему подшивку газет за последние месяцы.

— Почитай. Ознакомься с ситуацией. Вернусь — отвечу на все возникшие вопросы.

Они уезжают, и на дом опускается тишина. Брендон внимательно изучает нью-кройдонские газеты и увлекается настолько, что не замечает, как в кабинет Раттлера тихо входит Долорес. Девушка долго стоит в дверях, наблюдая за перерожденным, потом идет и садится в кресло рядом. Старое дерево скрипит, Брендон вздрагивает и отрывается от чтения. Он откладывает газету в сторону, приветствует Долорес улыбкой и легким полупоклоном.

«Здравствуй, Брендон. Прости, что отвлекла. Я всего лишь хотела побыть рядом».

«Все в порядке, мисс Раттлер. Вы ничуть не мешаете».

Она расправляет складки тяжелой кружевной юбки, облокачивается на лежащие в кресле подушки и смотрит на Брендона, как на близкого друга, которого не видела много лет. Его это смущает, и он пытается завязать разговор:

«Как вам удалось пережить Судную Ночь, мисс Раттлер?»

«Папа спас. Мне не хочется говорить об этом. Давай о тебе? Как ты смог выбраться из того ада?»

«Только благодаря Элизабет. Она меня в прямом смысле слова отвоевала. Мы бежали в Гельвецию, но, как видите, нас и там нашли и заставили вернуться».

Из-за туч за окном внезапно пробивается яркое зимнее солнце, лучи ложатся сияющей полосой между Брендоном и Долорес. Девушка смотрит на солнечную дорожку, тянется к ней носком туфли.

«Как заставили? Гельвеция же не выдает своих, тебя не могли арестовать там… Как такое получилось?»

«Шантаж».

Долорес встает, прохаживается по кабинету, поворачивает огромный отцовский глобус.

«Я не понимаю. Но ладно. Что ты теперь будешь делать?»

Брендон медлит, смотрит в сторону, потом коротко отвечает:

«Что прикажут».

Механические ладони крутят глобус. Солнце прячется, полоса света на полу тускнеет и растворяется, словно впитывается в пыльный ковер.

«Покажи мне, где плыл твой корабль», — просит Долорес.

Брендон отодвигает от стола тяжелый кованый стул, идет к девушке, слегка прихрамывая.

«Что с ногой? — хмурится Долорес. — Когда мы танцевали, такого не было».

«Мисс Раттлер, вы помните такие мелочи? — удивленно вскидывает брови Брендон. — С ногой ничего страшного. Немного повредил колено. Было хуже, но Элси повозилась с отверткой — и теперь я даже без трости обхожусь».

Он встает рядом с девушкой, находит на глобусе Монтрё и ведет пальцем долгую линию. Прерывается на пояснение:

«Сперва на поезде ехали в Росток. Это здесь. Дальше плыли вот так…»

Долорес кладет руку ему на запястье. Заглядывает в глаза. Ладонь в гладкой черной перчатке скользит вверх по рукаву рубашки, ложится на плечо. Девушка становится на цыпочки, почти касаясь щеки Брендона губами. Он пытается сделать шаг назад, но хватка у дочери главнокомандующего как у добермана.

«Читай по губам», — артикулирует Долорес.

Брендон смотрит на нее устало, качает головой.

«Я помню наш танец. Каждый шаг, каждый твой жест. Каждый взгляд, каждое слово, что прозвучало, не будучи сказанным вслух. Ты заставил меня вернуться, заставил жить. Все это время я вспоминала тебя. Ты снова здесь, я держу тебя за руку и не хочу отпускать. Ты второй раз приходишь, когда рушится мой мир, и спасаешь меня. Не уходи больше. Останься со мной».

Удивление в глазах Брендона сменяется жалостью. Он гладит Долорес по голове, как маленькую девочку. Она закрывает глаза, льнет к его ладони.

«Останься…»

Он медленно снимает ее руку с плеча. Шаг в сторону. Полоса света ложится между ними, словно отрезая друг от друга.

«Мисс Раттлер, я приехал сюда не один. И это именно та причина, по которой я не могу ответить вам взаимностью. Простите».

Долорес зло и упрямо качает головой:

«Оставь ее! Она человек, мы же — абсолютно другие! Брендон, людям плевать на нас, а ей — на тебя! Она никогда не поймет тебя, а ты никогда не сделаешь ее счастливой. Кукла может быть счастлива только с куклой! Подобное — к подобному!»

«Я не кукла! — отрывисто жестикулирует Брендон. — Людьми нас делает не биение сердца. И не способность говорить, мисс Раттлер. Человечность — это наши поступки. Перерождение не отнимает способности любить, беречь, быть рядом и иметь свое мнение. И мне жаль, что перерождение не лишило вас эгоизма».

Девушка смотрит на него с ужасом, прикрывает рот ладонью, топает ногой и стремглав выбегает прочь. В коридоре ее ловит проходящий мимо Коппер, хватает за талию, кружит. Долорес долбит его кулаками по плечам, пинает. Он беззвучно смеется, закидывает ее на плечо — как когда-то в детстве.

Брендон выходит из кабинета Раттлера, смотрит на подполковника неодобрительно.

«Отпустите. У мисс истерика, а вы с ней как… Как с куклой».

Коппер изображает на лице недоумение, ставит Долорес на пол. Она с яростью бьет его по щеке, толкает в грудь и убегает прочь. Подполковник морщится, прислушиваясь к тому, как грохочут вверх по деревянной лестнице каблуки туфель, пристально смотрит на Брендона:

«Ну и кто из вас кому не дал?»

Брендон отвечает ему непристойным жестом. Коппер ехидно ухмыляется, кивает.

«Ты начинаешь мне нравиться, малый. С твоим появлением все в этом доме пошло кувырком. В шахматы играешь? Отлично. Идем, отсидишься у меня в подвале, пока неудовлетворенная женщина бьет посуду в кухне. Заодно познакомимся поближе».

Элизабет подшивает край шторы для гостиной. Сопит, мусолит кончик нити, долго тычет им в ушко иглы. В комнату вбегает Стефан, топоча, как слоненок, и прячется под диваном. Почти сразу же в дверях появляется Брендон. Он заговорщически подмигивает Элизабет, неспешно проходится взад-вперед, затем резко бросается к дивану и за ноги вытягивает оттуда довольного Стефана. Мальчишка беззвучно хохочет, брыкается. Брендон хватает с кресла подшитую штору, сноровисто заворачивает в нее Стефана и таскает по комнате, как в мешке.