Потушили свет. И все прочитали название картины — «Чапаев». Что тут поднялось!

— Вот здорово! — кричали ребята. — Это лучше всякой новой картины!..

А я подумал: «Как странно, что боевые атаки, отступления и наступления и даже целая река Урал — все это умещалось в плоских металлических коробках, которые мы несли под дождем. До чего только люди не додумаются!..»

1 августа.

Утром на пляже мы опять учили Смелого. Я подносил к его носу кость, потом отбегал подальше и зарывал кость в песок, а Капитан и Андрей крепко держали Смелого. Когда я возвращался, мы отпускали щенка и начинали в три голоса кричать: «Ищи, Смелый! Ищи!»

Смелый со всех ног бросался по моим следам. Он сбивался с пути, возвращался и наконец в каком-нибудь месте начинал разрывать лапами горячий песок. Щенок докапывался до воды, но кость так и не находил. Золотой песок прилипал к мокрой собачьей морде.

Наконец Смелый отказался от своих попыток отыскать кость и с горя бросился в море. Дул свежий ветер. Вихри песка кружились в воздухе, потом опускались, чтобы через минуту снова подняться и снова заставить нас закрывать майками лицо, прятать глаза и затыкать уши. Волны все время подхватывали Смелого и выбрасывали его обратно на берег. Эта игра с волнами очень нравилась Смелому. Он визжал и совсем забыл про кость. А потом мы учили его бегать с «важным донесением».

В это время ко мне подошел Профессор. Лицо у него было возбужденное, и он все время поправлял очки.

— Сашка, знаешь, что я придумал? — сказал Профессор.

— Что?

— Давайте писать нашу книгу о партизанах вместе с ребятами из санатория. Им это будет знаешь как интересно! Ходить вместе с нашей бригадой, собирать материал они не могут, но писать они вполне могут.

— Ходить с вашей бригадой даже мне запрещено, — сказал я, но с предложением Профессора согласился. — Только о нашем открытии и о надписи — ни слова! — предупредил я.

— Это уж само собой. Да только ведь все наши поиски пока что напрасны: про партизана «В. А.» и про «Бородача» никто ничего не знает. О других партизанах мы очень много узнали, а о них ничего.

— Узнаем еще! — уверенно сказал я. — И весь план Андрея выполним. Вот уж это действительно будет сюрприз для всех! Как ты думаешь?

— Ну разумеется! — ответил Профессор.

Вечером мы пошли в санаторий.

Предложение наше ребята приняли с восторгом.

Нужно было сообщить им все, о чем успела разузнать наша спецбригада.

Профессор и Вано, оказывается, уже начали писать книгу о партизанах. И вот в санатории Профессор прочитал первые главы. Кое-чего я и сам не знал еще и поэтому очень внимательно слушал Профессора. А потом я взял у него тетрадь, чтобы переписать в свой дневник хотя бы самое начало нашей книги о партизанах.

…В городе, на берегу моря, на много километров раскинулся пляж из чистого, золотого песка. Это один из самых больших черноморских пляжей. Фашисты отгородили лучшую часть пляжа и повесили объявление: «Вход только для офицеров гитлеровской армии. За нарушение приказа — расстрел». Каждое утро гитлеровцы грелись на этом пляже, играли в карты, а потом купались.

И вот партизаны задумали смелую и хитрую операцию.

Незадолго до этого, напав на вражеский транспорт, они захватили много мин. Однажды ночью на то место пляжа, которое было огорожено, пробралась группа партизан. Они заложили в песке мины, захваченные у врага. А утром на пляж, как всегда, пришли гитлеровцы. Они разделись, побежали к морю и тут… стали один за другим подрываться на минах, спрятанных в песке.

Слушая Профессора, я представлял себе, как фашисты, совсем голые, с зеленым листочком на носу (чтобы не облупился!), подпрыгивали на минах… «Так им и надо!» — подумал я. И вспомнил разрушенный дом в городе — место гибели двух героев, имена и историю которых нам так нужно было узнать.

Павка сегодня впервые встретил меня радостно. Но все же он был чем-то смущен. Мне сразу показалось, что Павка хочет сказать что-то важное, но не решается.

Когда Профессор закончил чтение, Павка спросил меня:

— Саша, у тебя есть настоящий друг в лагере?

— Есть, — ответил я. И потом добавил: — Андрей — мой лучший друг!

Мне показалось, что ответ мой огорчил Павку. Он задумался, но потом махнул рукой и сказал:

— Ну и пусть есть! Ведь можно иметь несколько, а то и много друзей. Можно?

— Ну конечно, можно. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я хочу дружить с тобой. Только по-настоящему, на всю жизнь! Давай?

— Ну конечно, давай!

— Ты знаешь, когда вы первый раз пришли к нам, я злился. Думал: вот экскурсию устроили, пришли глазеть на больных ребят… Я думал, что нечего вам, здоровым, делать с нами, с больными. А потом я понял, что вы пришли дружить. Я понял это вчера, в дождливый день, когда вы в совхоз ходили…

— Это чепуха! — перебил я Павку.

— Нет, не чепуха. Пройти четырнадцать километров, может быть, и чепуха, но придумать это могли только настоящие друзья. И это уже вовсе не чепуха. Понимаешь?

— Понимаю, понимаю…

— Я знаю, что ты скоро уедешь в Москву. Но для того чтобы дружить, не обязательно жить в одном городе. Ты мне будешь писать письма, рассказывать про Москву. Будешь?

— Обязательно буду!

— А потом я выздоровлю, и ты приедешь ко мне на границу.

— Куда?

— На границу. Я, когда выздоровлю, стану пограничником. Чтоб враги больше никогда-никогда не пришли в мою деревню и вообще в нашу страну!.. Я обязательно выздоровлю, вот увидишь!

— Я знаю, — ответил я, потому что и вправду верил, что Павка станет здоровым и что он непременно будет пограничником.

Когда я уходил, Павка сказал мне шепотом:

— Сашка, приходи ко мне почаще!

Мы крепко пожали друг другу руки.

2 августа.

Сегодня случилось самое неприятное за все время моей жизни в лагере: я поссорился с Андреем. И поссорился не просто так, не в шутку, а по-настоящему, и, кажется, навсегда.

Утро было солнечное, тихое и не предвещало ничего плохого. Все ребята с нетерпением ждали этого дня — дня спортивных соревнований. Я тоже слегка волновался, но совсем не потому, что боялся встречи с волейбольной командой девочек. Я знал, что мы ее обыграем. В школе я считался одним из самых лучших игроков и был уверен в себе.

Физкультурные занятия у нас в лагере начинаются после чая, когда спадает жара.

К пяти часам ребята собрались возле спортивных площадок. К нам в гости пришли и городские пионеры. Ровно в пять часов главный судья соревнований Петро дал свисток.

Сначала все участники выстроились в колонны и прошли мимо гостей. Грянуло дружное: «Физкультура!»

А потом на большой зеленой лужайке, где еще днем были поставлены ворота, началась футбольная игра.

В обеих командах были пионеры нашего, первого, отряда. Но у игроков одной команды к белым майкам были пришиты синие полоски, а у игроков другой — зеленые.

Раздался свисток судьи. Игра, как всегда, началась с центра. Я сразу понял, что лучше всех играет наш Витька Панков — центр нападения «синих». Он быстро «переиграл» нападающих другой команды и, вырвавшись вперед, повел мяч к воротам. Но уже у самых ворот защитники отобрали у Витьки мяч и послали его в центр поля. Вскоре Витька вновь прорвался к воротам противника, вновь налетели на него защитники. Витьке некому было передать мяч. Его атака опять закончилась ничем.

— Случайно не забил, — сказал я, ни к кому не обращаясь.

И вдруг услышал около себя сердитый голос Андрея:

— Нет, не случайно! Индивидуалист он, всё сам хочет.

Я удивился. Мне показалось, что Андрей неправ. Но спорить было некогда: надо было следить за игрой, и я ничего не ответил.

Вскоре «случайность» повторилась с Витькой еще раз: он снова один бросился в атаку, и снова у него ничего не вышло. Я видел, что Витька играет здорово — пожалуй, лучше всех. Почему же он не может забить гол?

— Следующий раз забьет, — уверенно сказал я.

Но Андрей со злостью ответил:

— Забьет? Вот посмотришь! Ни одного гола он не забьет.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому, что он никого, кроме себя, не видит… Понимаешь, один хочет играть против одиннадцати человек!

Я еще не соглашался с Андреем, но начал внимательнее присматриваться к игре Витьки Панкова — и заметил, что он все время терял мяч потому, что вырывался вперед один, не пасовал — почти ни разу не передал товарищам мяча. Когда ему хотели помочь, он грубо кричал: