– Ты про новенького что-ли? – огорошила она меня своим вопросом.

– Как? Он что, тоже новенький? – не поверила я.

– Ну да, около полутора месяца назад к нам перевёлся из другой школы. – с улыбкой ответила Тася.

– А я всё думаю, почему он ни с кем не общается… – задумчиво произнесла я. – А что ты о нём знаешь?

– Ну, зовут Макс, фамилия – Бессонов. Учился в частной школе вроде... Правда, до тех пор, пока не подрался с одноклассником.

Я удивлённо затаила дыхание, а Тася невозмутимо продолжила:

– С такой характеристикой, как у него, дорога в приличную школу теперь закрыта. А в нашу муниципалку¹ прутся все, кому не лень! Ты сама видела наших «одарённых» одноклассников. Я хотела уйти после девятого класса, но мама отговорила… А, ты почему сюда пошла?

– А мне по месту жительства эта школа оказалась удобнее. – уклончиво ответила я, но в моей голове крутились Тасины слова о Максе. Теперь он не казался мне таким безобидным, но всё равно я смотрела на него с неким любопытством, нежели с опаской.

– А ты что, Максом заинтересовалась? – с заискивающей улыбкой спросила меня Тася.

– Эээ, нет… – опешила я. – Просто спросила, потому что он такой…

– Странный? – перебила меня Тася, и я охотно ей закивала. – Я однажды попыталась с ним заговорить, потому что услышала у него прикольную группу в наушниках, а он тааак на меня посмотрел, словно я нарушила его священный покой. – она фыркнула и обернулась на Макса, который отстранённо смотрел в окно, подперев рукой подбородок.

– Я заметила, что девчонки его задирают. – с ноткой сожаления сказала я.

– Пф, мы обе в курсе, что этот парень умеет за себя постоять! – резво бросила она мне и продолжила: – А вообще, они знают, на что давить! Выбирают самое слабое место и бьют в него, пока не заскучают… – Тася прищурилась и тихо добавила: – Хотя, он симпатичный парень, яркий такой.

Я тут же почувствовала, как покраснела. Это чувство не спутаешь ни с чем: словно тысяча маленьких иголочек впиваются в твои щёки, а голову словно обдаёт горячим паром. Конечно же, Тася не могла не заметить мой внезапно вспыхнувший румянец и смущение.

– Он тебе что, нравится, признайся?! – шёпотом спросила она, внимательно глядя на меня сквозь свои сверкающие стёкла.

– Да с чего ты взяла? – тут же возмутилась я, стыдливо пряча свои глаза. В тот момент я сама не могла понять, почему же я так засмущалась.

– А ты в курсе, что он тебя спас? – неожиданно заявила Тася. На мой вопросительный взгляд она ответила: – Если бы не он, то эти стервятницы накинулись бы на тебя. А так, – он сам выбрал быть «белой вороной».

Я задумалась над словами одноклассницы и поёжилась. В глубине своей души я не хотела ему зла, ведь мы с ним были «на одинаковых условиях» в новой школе. Я так боялась быть белой вороной, а теперь мне было стыдно, что я не стала ею.

Всё шло своим чередом, приближались Новогодние праздники. К тому моменту я полностью освоилась в новой школе. По большей части, благодаря Тасе. Одноклассницы лишь однажды пустили в нашу с ней сторону колкую фразу: «О, гляньте, Поттерша себе подружаню нашла!» Тася сделала вид, что не услышала, а я посмотрела на одноклассниц с неприязнью, что их только насмешило. В такие моменты я с особой грустью вспоминала свою старую школу и наш дружный класс, в котором царили сплочённость и поддержка. Но больше «внимания» доставалось Максу, который, по-прежнему, держался в стороне ото всех.

Всё изменилось в один момент.

Одним утром я заметила, что Макс не пришёл на занятия. Это мне показалось странным, потому что он никогда не прогуливал. Я мысленно отругала себя за внезапное волнение за парня, с которым мы даже не знакомы. Но в течении дня я постоянно оборачивалась туда, где он обычно сидел. Внутри меня зарождалась какая-то необъяснимая тоска и тревога. Я старалась гнать от себя любые мысли, погружаясь в учёбу. На следующее утро наша классная руководительница неожиданно явилась к нам на первый урок. Все притихли.

– Удивительно, что сегодня в сборе все. Что ж, это прекрасный повод для того, чтобы вас похвалить! – с долей сарказма произнесла она, оглядывая всех поверх своих элегантных очков. – Но сегодняшнее утро, к сожалению, не доброе. Ваш одноклассник, Максим Бессонов, находится в больнице.

Я помню, как после этих слов моё сердце забилось сильнее, а по всему классу эхом пронеслось: «Ого!»; «Ну и что?»; «Опять кому-то врезал, походу…» Руководитель невозмутимо продолжила:

– Он сломал ногу, перелом значительный, поэтому до Нового года он пробудет под наблюдениям врачей. Это очень печальное известие как для меня, так и для вас…

С задних парт тут же вполголоса прозвучало: «Для кого как… Хоть этот месяц его рожу не увижу.»

– Что ты там сказала, Буйнова? – строго обратилась женщина к однокласснице, но в ответ лишь зазвенела гробовая тишина. Спустя минуту стойкого ожидания, она продолжила: – Я хорошо наслышана о том, как вы все отнеслись к Максиму. Все ваши слова, насмешки и поступки в отношении него я пресекаю прямо сейчас! И хоть он получил травму не в стенах школы, но я всё равно настаиваю на том, чтобы вы все, без исключения, поддержали его в этот нелёгкий момент.

– И каким образом, Светлана Анатольевна? – донеслось с соседней парты.

– Всё просто! Каждый в течении дня напишет небольшое послание в поддержку Максима длиною в тетрадный лист и передаст его в конце уроков мне. Сама лично прочту каждое письмо и если меня не удовлетворит его качество, то останетесь после уроков и будете переписывать!

– Мы что, в третьем классе? Что за фигня? Мы с ним даже не общаемся! – отовсюду послышались недовольные возгласы, а Тася посмотрела на меня и закатила глаза. Я потихоньку начала паниковать.

– Так, у ну-ка тихо! – громко отрезала женщина и сдвинула брови к переносице. – Это меньшее, что вы можете сделать для своего одноклассника сейчас! И кто виноват в том, что вы с ним не общались? Никогда не поздно всё исправить! Всем продуктивного дня. Встретимся на последнем уроке.

Сидя перед разлинованным листком тетради, я чувствовала волнение и растерянность. Словно я собиралась писать письмо не однокласснику, а Деду Морозу. Но, при этом, весь год вела себя очень плохо.

– Это так нелепо! – сердито произнесла Тася. – Ведь он их не будет даже читать! Так же скомкает, да выкинет…

В глубине души я надеялась на то, чтобы Тася оказалась права. Я не умела писать вдохновляющих писем.

В конце учебного дня классная руководительница собрала со всех куцые тетрадные листочки и бегло ознакомившись с каждым, подняла свои глаза на уставший класс.

– Ну вот, можете ведь, когда захотите! Ну, а теперь о главном. Кто поедет завтра к Максиму с вашими трогательными письмами?

Весь класс замер в немом молчании. Треск люминесцентной лампы под потолком стал оглушительным.

– Ну, что молчим? Не стесняемся, класс. – снова обратилась женщина к нам, сняв очки. – Завтра выходной, можно сделать доброе дело. Я за вас их везти не буду…

– Светлана Анатольевна, так нечестно! – решив нарушить тишину, заявил одноклассник, а его подхватили и все остальные. Они выкрикивали, что не обязаны это делать, что он этого не оценит, что выходной день только один и т.п. Но со Светланой Анатольевной было бесполезно спорить, так как её контраргументы были железобетонными: мол, это прекрасный шанс наладить отношения с Бессоновым.

– Пускай новенькая и идёт! – крикнула с задних парт одноклассница. – Они успели с ним подружиться, Светлана Анатольевна!

– Это правда? – обратилась ко мне классная руководительница. Я так растерялась, что потеряла дар речи. Тася резко обернулась назад и процедила сквозь зубы: «Вот дура.» Остальной класс подхватил слова одноклассницы и начал выкрикивать «Да, точно, они хотя бы общаются!»

– Она просто стесняется, Светлана Анатольевна! – заявила та же девчонка.

– Правда. – заикаясь, вполголоса проговорила я, чувствуя, как рядом негодует Тася.

– Если ты не против, то можешь навестить его и, заодно, отвезти эти письма. Ты согласна? – обратилась ко мне женщина, собирая листы в файлик. Я нашла в себе силы только на кивок. Щёки горели, а затылок начал ныть. Я вздохнула так, словно меня посылали на верную смерть.

***

В воскресенье ранним утром Тася написала мне: «Хочешь, пойду с тобой?» На что я ответила, что приму этот «удар» только на себя. Всю дорогу до больницы я не могла поверить в то, что согласилась на эту авантюру. Я смотрела на стопку тетрадных листков в сверкающем файле и думала: «Ведь в них нет ни капли правды и искренности. Может быть, лучше вовсе выкинуть их и вернуться домой?» Но мысль о том, что мне потом крупно влетит за свой «героический» поступок, не отпускала меня. Зато в здании больницы мне пришла прекрасная идея: отдать письма на стойку регистрации с просьбой передать их одноклассницу и смыться оттуда как можно скорее! Пересилив своё стеснение, запинаясь на каждом слове, я обратилась к пожилой женщине в белом, которая, молча выслушав меня, строго отрезала: «Личные вещи, тем более письма, посетители передают сами.»

Перед входом в палату я прерывисто вздохнула и, набравшись смелости, постучала костяшками пальцев по выбеленной двери. В ответ мне послышалась лишь тишина, после которой я замялась. В последний раз отругав себя за свою несмелость, я надавила на ледяную дверную ручку и осторожно заглянула внутрь. Первое, что я увидела, была загипсованная до колена нога, а уже потом взгляд скользнул на лицо. Он лежал с закрытыми глазами и, кажется, спал. Я видела, как спокойно вздымается его грудь в белой рубашке, как умиротворено его бледное лицо. В плену его расслабленных пальцев был грифельный карандаш. Подойдя ближе, я услышала приглушённую музыку из его наушников и невольно улыбнулась: я тоже часто засыпала, не вытащив «капли»² из ушей. Я помню, что стояла и смотрела на него, не в силах прикоснуться, чтобы разбудить. Я решила оставить письма на прикроватной тумбочке и тихонько уйти, но, как только я подкралась поближе, я услышала удивлённый возглас: «Ой, блин, напугала!» Я опешила и из моих рук посыпались на пол тетрадные листки. Так неловко, как в тот момент, я себя не ощущала никогда. Я не знала, что ему сказать, не знала, что вообще здесь делаю, да ещё эти дурацкие письма выпали в самый неподходящий момент! Внутри себя я вопила.