– Эээ, привет. – решил первым нарушить неловкую тишину, сказал он, протирая глаза.
– Извини! – тут же выпалила я. – Не хооотела тттебя бууудить…
– Да ладно. – он пожал плечами и невозмутимо добавил: – У тебя духи просто очень сладкие. Они мне ноздри защекотали, вот я и проснулся.
Это были мамины духи. И они меня выдали.
– Я… я тут тееебе ппписьма… – я жутко разволновалась, что и слова сказать не могла, тыкая пальцем в пол.
– Ды я вижу. – сказал он, опустив глаза на пол. – Там им и место! – он улыбнулся мне, а я так не смогла двинуть своими окаменевшими мышцами лица. Он предложил мне присесть на стул у окна, после чего продолжил:
– Классная3 меня предупредила, что ты приедешь. Я был удивлён.
– Чему?
– Ну, что вообще кто-то из класса придёт… Я ни с кем почти не общаюсь. А, ты вроде тоже новенькая, да?
Я кивнула, после чего он, прищурившись, спросил:
– Не повезло нам с тобой в эту шарагу4 поступить. В ней только деградировать и можно…
Я снова кивнула, но уже с сожалением, после чего наступило неловкое молчание. Я упёрлась глазами в пол, а руки вцепились в сиденье стула. Кажется, мои щёки тогда были краснее спелых яблок. Он повернул голову в мою сторону, словно намереваясь что-то сказать, но я быстро спросила его о том, как он получил травму. Максим сказал, что неудачно покатался на коньках, после чего я посетовала на то, что не люблю коньки и вообще всё то, что на маленьких колёсиках. Я люблю чувствовать почву под ногами, но Макс сказал, что обожает кататься на скейтборде, но зимой на нём по городу особо не покатаешься. Поэтому, он решил попробовать коньки, которые его в итоге «победили». Я увидела улыбку на его лице, которая меня словно «расколдовала», и я тоже начала улыбаться ему в ответ. В тот момент я искренне сожалела о его травме.
Мы проговорили с ним почти целый час. С каждой минутой моё волнение отступало, а на его месте зарождалось неподдельное любопытство. Максим показался мне очень открытым и дружелюбным парнем, что никак не вязалось с его репутацией «драчуна». Хотя этот момент в разговоре он обошёл стороной. Он жаловался на то, что ему скучно в больнице, а рисовать лёжа не удобно, да и карандаши очень быстро заканчиваются, чего не скажешь об идеях для новых рисунков.
Забытые письма одноклассников так и покоились на полу, среди которых не было лишь одного: моего. Я вытащила его по дороге в больницу и надеялась, что Максим не заметит пропажи. Когда в палату деловито зашла уборщица, то сразу отчитала Макса: «Тааак, опять свои листки раскидал, Максим! Только успеваешь за тобой убирать…» На что он равнодушно ответил:
– А это просто мусор, Тамара Васильевна! Я до урны не дошёл, уж простите!
– Сама хотела их выкинуть по дороге. – призналась я Максу.
– Тогда ты бы не пришла.
Я посмотрела на него таким взглядом, в котором читалось: «Я не ослышалась?!» А Максим неожиданно спросил:
– Ты есть в ВК?
– Конечно, а кого там сейчас нет?
– Училок наших – я проверял!
– И Слава Богу! – я засмеялась, а он достал телефон из-под подушки со словами: «Как тебя найти?»
С тех пор началась маленькая дружба между двумя белыми воронами. До Нового года я почти не выпускала телефон из рук, пропадая в переписках с Максимом. Поначалу, он писал мне под предлогом учёбы, но чаще всего переводил разговор на личные темы: семья, друзья, увлечения, планы на жизнь. Единственное, что меня расстраивало, так это, что Макс не особо много писал о себе. Из переписок я узнала, что он тоже переехал из небольшого городка, но будучи ещё малышом. Его отец был военным, поэтому переезд был по долгу службы. Благо, больше они не покинули город. Мама Максима на новом месте стала репетитором по фортепиано, так как имела музыкальное образование. Макс был единственным ребёнком в семье. Хотя, один раз он обмолвился, что у матери случился серьёзный выкидыш, после которого она уже не смогла забеременеть. Поэтому, родители возлагали на единственного ребёнка большие надежды. Отец хотел отдать Максима в Суворовское училище, ведь мужчина считал, что дисциплина и четкий учебный план делают кадетов образованнее, чем большинство обычных школьников. Но Максу эта идея крайне не понравилась, из-за чего у них с отцом случился серьёзный конфликт. «Отец хотел, чтобы я по его стопам пошёл, ну, или хотя бы приобщился к военной жизни.» – говорил Максим. «Но я ненавижу жизнь по уставу: быть клоном в отглаженной форме – ещё не значит быть мужиком». На сторону сына тогда встала мама, которая поддержала увлечение Максима рисованием, так как хотела поддержать его талант. «Вообще, я хотел бы комиксы рисовать, но мама отдала меня в художку, где частенько мне бывало скучно… Зато на форумах в интернете меня поддержали, даже пару моих работ выдвинули на конкурсы». Скучно Максиму было и в профессиональном лицее, в котором велась активная финансовая пропаганда и агитация на поступление в престижные ВУЗы. «Преподы там были просто одержимы деньгами. Каждый урок начинался со слов, что мы должны быть благодарны родителям за то, что они отстёгивают приличные бабки за наше обучение. Они твердили, что деньги правят миром и умами, но ведь талант за бумажки не купишь!» По мере взросления Максим стремился выделяться из общей массы лицеистов, потому что, по его словам, боялся превратиться в «раба образовательной системы». Он молчаливо бунтовал, выплёскивая свой внутренний протест «в ярких красках». Что в рисунках, что во внешности. «Трудный возраст» начался у Максима с тринадцати лет, когда он первый раз покрасил свои пшеничные волосы в тёмный, дома у своего друга. Когда он пришёл в отчий дом, то отец заставил сына отправиться в ванную и мыть голову до тех пор, пока не смоет всю «гадость» с волос. «Вообще, отец грозился меня на лысо побрить, но я сказал, что после этого он меня больше не увидит. Мама знала, что я не шучу, поэтому смогла тогда повлиять на него.» Я тайно восхищалась смелостью Макса и его непоколебимыми принципами. Он давно определился со своим увлечением и ориентирами в жизни, стремясь жить сегодняшним днём, не боясь показаться в глазах сверстников и родителей «не таким». Если все смотрели в одну сторону, Макс обязательно смотрел в другую. Если все твердили об одном, то Макс затыкал уши и слушал только себя. Или тяжёлую музыку. В моём возрасте это казалось по-настоящему удивительным: подросток со свободой выбора и свободный в самовыражении. Тогда мне показалось, что мы с ним полные противоположности. Я – тихая и невзрачная девочка из глубинки, не знавшая «настоящей» жизни в большом городе, которая жила и общалась среди людей, знакомых с детства. Я дорожила ими. А Максим не боялся быть одиночкой и никого не называл «другом». Я сама не заметила, как потянулась к нему. Тогда я ещё не подозревала, как мы с ним похожи.
Мы переписывались вплоть до его выписки из больницы. Я хотела прийти, но постеснялась ему предложить. А дальше прогремел Новый год, начались зимние каникулы, и я закружилась, как снежинка, в повседневной суматохе. Мы много гуляли с мамой, я несколько раз виделась с Тасей, которая показала мне город и аниме. Я разочаровалась первым и умилилась второму. Свободными вечерами я переписывалась с Максимом, обсуждая произошедшее за день. Казалось, мы оба считали дни до нашей встречи. Я мысленно зачёркивала дни в календаре.
Однажды, в последний день каникул, у нас с Максом состоялся занимательный диалог в сети:
М: слушай, я тут должен тебе кое в чём признаться…
Я: вся во внимании, Макс.
М: ну, во-первых, наша классная – хорошая знакомая моей мамы. Это она пристроила меня в нашу шарагу. Присматривает типа за мной…
Я: здорово! Ты, получается, у нас по блату
М: это ещё не всё
Я: что, кто-то ещё из учителей друг твоей семьи?? Я совсем не удивлюсь
М: нет. и ты сейчас точно удивишься
Я: ты меня заинтриговал… говори уже!
М: блин, сложно это на самом деле
Я: что сложно?
М: признаться в этом… так это по-дурацки всё, что аж стыдно стало.
Я: Макс, ты меня пугаешь! Что случилось? Говори же
Наступило молчание в несколько минут
Я: Максим, ты здесь?
М: да…
Я: я не усну теперь
М: короче, это я попросил Светлану Анатольевну, чтобы именно ты пришла ко мне тогда в больницу.
В тот момент я ощутила, как моё сердце забилось с бешеной скоростью и, отбросив телефон в сторону, я закрыла ладонями лицо, чтобы не завизжать. От удивления или восторга? Если честно, то я сама не поняла. Я чувствовала интерес с его стороны, но всё время думала, что обманываю себя. Когда тебе всего пятнадцать лет, то ты не доверяешь чужим чувствам и путаешься в своих. Телефон продолжал настойчиво вибрировать. Это писал Максим о том, что теперь и он не уснёт. Когда я спросила его в переписке, зачем он в этом мне признался, то он ответил, что хочет быть честным со мной. Это меня подкупило ещё сильнее.
Больше всего я боялась встретиться с Максимом на следующий день в школе. Я боялась его реакции, собственной реакции, я не знала, как вести себя при одноклассниках, как признаться Тасе во всём. Я долго ворочалась и заснула только к утру тревожным сном. Проснулась уже с высокой температурой. Тогда я избежала похода в школу, но расстроилась я ещё больше. На самом деле я соскучилась по Тасе и хотела увидеть Макса. Но, как всегда, всё решилось без моего участия.
После обеда мама осторожно зашла ко мне в комнату и шёпотом спросила:
– Дочь, ты спишь?
Я тихонько отозвалась из-под одеяла, на что она сказала:
– Там к нам мальчик пришёл, говорит, что твой одноклассник…
Я подскочила так, словно меня окатили ледяной водой. Растрёпанная, заспанная, с красными глазами и текущим носом, я выглядела крайне жалко. Я уставилась на маму умоляющим взглядом, на что она быстро среагировала:
– Так, я его пока чаем угощу, а ты тут одевайся, собирайся и… не спеши.