По моей спине потекли ледяные струйки, я крепко зажмурила глаза, надеясь, что, когда я их открою, все окажется сном.
Нет, передо мной по-прежнему сидел черноволосый мачо, оскалившись белоснежной улыбкой, а глазные зубы его, мне не привиделось, нет, были значительно длиннее других.
— Кстати, можешь не ждать, она не придет, — красавчик пренебрежительно махнул рукой. — Твоя подружка по-настоящему ничего не знает, просто сплетни, праздная болтовня…
На мой немой вопрос он не захотел отвечать, плавно, одним легким движением встал с кресла:
— Я не прощаюсь…
И ушел.
А я осталась сидеть, тупо уставившись на его стакан с недопитым томатным соком, напряженно размышляя, о какой девушке он говорил. Господи, ну, конечно же, о Милке, беззаботной хохотушке Милке, которая неожиданно для всех уволилась с престижной работы и перестала общаться с друзьями. Все наши звонки по телефонам — домашнему и мобильному — отправлялись в никуда. Иногда с ней сталкивались в городе, как правило, вечером, но она с отрешенным видом проплывала мимо, не реагируя на внешние раздражители.
А потом Милка исчезла…. Совсем…
Придя домой, я первым делом включила компьютер, открыла последний файл и, выделив слово "КОНЕЦ", решительно нажала DELETE.
* * * * *
"Что за мода расталкивать людей так бессердечно?" — Милка застонала и отбросила с глаз спутанные волосы.
Смерть стояла рядом, низко склонившись над ней, и увлеченно тыкала в бок клюкой.
Еле разлепив глаза, Милка поняла, что зря перетрусила спросонок: обычная старуха в ранее белом, а ныне грязно-сером балахоне, от груза долгих лет согнувшаяся до самой земли. На голове поблекшая от времени бандана с трудноразличимым символом типа "веселый Роджер", из-под которой свалявшейся паклей висят седые волосы.
С трудом распрямив затекшую спину, девушка привстала, оставив после себя заметную впадину в густом разнотравье. Старуха, слишком проворно для ее лет, отскочила в сторону, внимательно оглядела Милку и, проворчав под нос: — "Живая, ну, и ладно…", побрела прочь, опираясь на свой костыль. Хотя… Она ведь не такая старая, как кажется — быстрый взгляд темных глаз из-под лохматых бровей, да и на клюку опирается только для вида.
— Постойте! Подождите меня! — бросилась за ней Милка. Правда, бросилась — это сильно сказано: ноги были, как ватные, все тело ломило, кружилась голова, и слегка подташнивало. Так что девушка плелась за бабкой со скоростью быстро бегущей улитки. Но не отставала…
Долго ли продолжался этот марафон, сказать было трудно — лес не кончался, день тоже еще длился, а часы Милкины, фирменные, между прочим, безнадежно стояли, хотя и питались от почти вечной батарейки.
А старуха (Милка уже не сомневалась, что эта странная бабка — ведьма) шла, не обращая ни малейшего внимания на пристроившийся за ней хвостик, и вела себя так, будто в лесу, кроме нее никого нет. Иногда притормаживала, подбирала щепку, другую, щипала приглянувшуюся травку, складывала ее в матерчатую сумку, болтающуюся сбоку. Остановилась у родника, бьющего из-под камня, напилась воды, посидела немного.
Но, несмотря на остановки и неторопливый шаг, расстояние между ней и девушкой не сокращалось ни на метр, хотя Милка уже вполне пришла в себя и шла довольно ходко, в некоторых местах пытаясь бежать, чтобы нагнать ведьму. Не получалось!
На пути неизвестно откуда возникали камни, кроссовки вязли в болотистых лужицах, высокая трава путалась под ногами, порой превращаясь в силки, вырваться из которых было довольно сложно. Погоня за старухой превращалась в преодоление полосы препятствий. Изрядно запыхавшаяся девушка притормозила, устало плюхнулась на землю, решив не гнаться больше за слишком шустрой бабусей.
Ведьма, однако, внезапно остановилась, развернулась к девушке, некоторое время пристально ее изучала, а затем решительно подошла к ней и, схватив за руку, потащила за собой. Милка попыталась вырваться, да не тут-то было — тысячи ядовитых жал впились в тело, высасывая остатки сил и затуманивая разум. Так и волочилась она тряпичной куклой за ведьмой, а на периферии сознания тоскливо трепыхалась одна только мысль: — "И зачем я только за ней поперлась?".
Та ловко пробиралась сквозь бурелом, обходила колючие кусты и скоро забрела в совсем уж глухую чащу. Тяжелые ветви высоченных елей колыхались над головой. Солнечные лучи не пробивались через столь мощный заслон, но темно не было — слабое свечение шло от стволов деревьев. Ведьма резко оттолкнула девушку. Она, потеряв равновесие, грохнулась на землю, поросшую густым мхом.
— Я больше никуда не пойду, — возмутилась Милка, потирая ушибленные места.
Реакция старухи было неожиданной — она взвыла хриплым срывающимся альтом, резко оборвав свой вопль на самой высокой ноте. Милка от неожиданности подпрыгнула. Ведьма перешла на речитатив, двигаясь с пластикой заправского рэппера.
— Продвинутая бабка, — девушка с таким интересом смотрела на неожиданное представление, что не заметила, как дрогнула земля под ногами. Мощный порыв ветра согнул огромные ели, вниз посыпались сухие ветки и шишки, одна из которых колюче стукнула Милку по голове и запуталась в прядях волос. Деревья раздвинулись, открывая проход, в который устремилась извилистая тропка, берущая начало у самых ног старухи.
— А теперь за мной след во след, — приказала старуха девушке, грозя той скрюченным пальцем, — попробуй только сойти с тропы.
И, не оглядываясь, пошла вперёд.
Милка, неопределённо пожав плечами, отправилась за ней, осторожно ступая по узкой, в две ступни, дорожке. Но как девушка не старалась, на одном из поворотов ее покачнуло и она, ойкнув, ступила на травку, росшую на обочине тропы. Тотчас вокруг её ног вспыхнуло бездымное лиловое пламя. Девушка истерически завизжала, закрыв лицо руками — больше от страха, чем от боли, так как огонь был совсем не горячий и скоро погас сам собой, оставив после себя большое выжженное пятно.
Старуха бросилась к ней, втащила ее обратно на тропу, а сама, опустившись на колени, принялась тихо приговаривать, легко касаясь опаленного участка руками. Черное пятно покрылось белесыми кристалликами инея. Скоро сквозь пепел уже пробивались остренькие клювики сочных зеленых побегов, лаково отблёскивающие под яркими лучами солнца. Выжженная проплешина густо заросла травой, и только капли росы от истаявшего инея, напоминали о недавнем событии.
— Что ж ты такое? — пробурчала старуха, несколько раз оглядев Милку с головы до пят и задумчиво хмуря брови. — Ладно, пошли дальше, только ступай теперь впереди. За тобой глаз да глаз нужен, оказывается.
"Хорошо, хоть не прогнала!" — подумалось девушке, шагающей, словно под конвоем. Впрочем, через полсотни шагов она уперлась в развилку и остановилась в глубоком раздумье. Налево тропка уходила в заросший крупными ромашками луг, почти скрываясь в высокой траве. Правая же, совсем истончаясь, исчезала в непроходимых дебрях. И куда теперь?
Старуха, отчего-то оказавшаяся впереди, свернула направо. Милка попробовала двинуться в сторону цветущей луговины, но ноги, против её желания, понеслись вслед за бабкой, с грацией дикого кабана ломившейся через колючие кусты, усыпанные оранжево-красными ягодами. Девушка на ходу сорвала несколько ягодок, разжевала плотные плоды — их кисло-сладкий вкус слегка притупил давно уже терзавший её голод и вызвал непонятное жжение во рту, превратившееся в настоящий пожар. Она несколько раз глубоко вдохнула, выдохнула, помахала перед лицом ладошками, усиливая вентиляцию, и решила не закрывать рта, пока не перестанет припекать язык. За всеми этими манипуляциями и не заметила, что уже давненько стоит в полном одиночестве на идеально круглой лесной полянке перед избушкой-развалюшкой с гостеприимно распахнутой дверью, повисшей на одной петле.
Стоит ли заходить? Девушка критически осмотрела ветхое строение: крытая камышом крыша начинается уже в метре от земли, два махоньких окна без ставень затянуты мутноватой плёнкой, деревянные венцы избушки потемнели от времени. Всю эту "красоту" обильно покрывал зеленовато-багряный мох. Сомнения развеяла старуха, выглянувшая из дверного проема и приветливо махнувшая девушке рукой. Милка вздохнула, сделала шаг и прямо с порога ухнула вниз — пол внутри был намного ниже, чем снаружи, и темно, хоть глаз коли.