Ян пробормотал нечто похожее на благодарность, а Роберт просто расцвёл. Никому из них и в голову бы не пришло купить подобное для Эдит. Только женщина могла додуматься до такого. Роберт решил, что будет разумным не упоминать при Эдит имя дарителя. Лучше притвориться, что он купил это сам.

— А как поживает твой пёсик, Леония? Надеюсь, он хорошо себя ведёт.

— Боюсь, он слишком озорной, — произнесла Кэтлин с коротким смешком. — Он схватил любимое платье Леонии, пока оно сохло, и порвал, а затем укусил её, когда она пыталась его урезонить. Но я так и сказала ей, это лишь щенок, и он поумнеет.

Роберт хотел было ответить, что купит девочке новое платье, но, увидев лицо сына, передумал. Он скажет это ей наедине. Яну об этом знать необязательно.

Леония подошла ещё ближе к краю площадки, и Роберт заметил, что она очарована видом крючьев и шкивов, глядя, как рабочие раскачивают подвешенные на тросах бочки и тюки, укладывая их ровными рядами.

— Дитя моё, аккуратнее! — снова предупредил он. — Ян, почему бы тебе не показать ей склад, пока она сама туда не свалилась?

— Отец, мне надо проверить эти купчие. Кроме того, склад — не место для девочки, её там запросто могут задавить.

— Тем более, ты должен пойти с ней. После того, как госпожа Кэтлин пришла сюда с подарком для твоей матери, тебе следует проявить к ней хоть каплю уважения.

— Вы возьмёте меня с собой, ну пожалуйста? — Леония вся лучилась от радостного предвкушения. — Я уверена, вы знаете, как там всё работает, а я никогда раньше не была на складе.

Похоже, Ян мог держать оборону под взглядом её огромных карих глаз не дольше, чем его отец. Он протянул девочке руку, и его лицо смягчилось.

— Ладно, уделю тебе немного времени.

Роберт подождал, пока их шаги на лестнице стихнут, затем переместился на стул за столиком рядом с Кэтлин. Они сидели в задней части мансарды, откуда, и он это знал, их не увидят со стороны склада.

— Вы устали, Роберт, — сказала Кэтлин. — Измотались в заботах о бедной Эдит и собственных делах. Надо бы вам немножко отдохнуть, иначе тоже заболеете.

Беата, Эдит и даже лекарь, возможно, сказали бы ему то же самое, ибо в этом не было ничего личного. Но в её глазах светилось столько нежности, когда она это говорила, словно она и впрямь искренне за него беспокоилась.

Она наклонилась ближе и прошептала:

— Я не пережила бы, если бы с вами что-то случилось, Роберт.

И он снова уловил сладкий пьянящий аромат из баночки с притираниями.

Он опустил руку под стол и потянулся вперёд, пока его ладонь не коснулась её тонких пальчиков. Впервые со дня их знакомства она не отстранилась. Роберт почувствовал, как её большой палец нежно, словно пёрышком, ласкает его ладонь. Ни звука. Им не нужны были слова, когда они завороженно смотрели друг на друга. Словно им снова по пятнадцать, и это их первая и единственная любовь.

Глава 11

Если у человека дурной глаз, и он боится кому-нибудь навредить против своей воли, пусть, проснувшись поутру, устремит свой первый взгляд, который всегда самый смертоносный, на какое-либо дерево или куст. Таким образом, дерево засохнет и погибнет вместо человека или животного.

Гритуэлл

Когда Ян вышел из последнего дома в Гритуэлле, в темноте кружил снег. После теплого, чадящего очага крошечной комнаты пронизывающий ветер казался на редкость жестоким. Ян задрожал, прикрывая нос и губы краями широкого капюшона. Снег сыпал не мягкими хлопьями, а ледяной крупой, жалящей кожу и глаза, словно песчинки на ветру.

Он проклинал себя за то, что задержался допоздна, а не выехал домой засветло. Был ещё ранний вечер, но Ян забыл, как быстро зимняя ночь опускается на мрачные болота, где улицы не освещают горящие факелы или теплый свет свечей, льющийся из окон жилых домов. Тем не менее, он был рад, что справился с возложенной на него нелёгкой задачей. Он побаивался сообщать местным жителям о повышении арендной платы, но это необходимо было сделать.

Сбором арендной платы занимался Том, но Ян не рискнул бы отправлять его с подобными дурными вестями. Такие новости должны исходить из уст управляющего мастера Роберта, и чем быстрее, тем лучше, чтобы дать арендаторам время подзаработать. Разумеется, такого рода известия не приветствовались, и Яну пришлось выслушивать крики и вопли, мольбы и возражения в каждом из посещённых домов.

«Мы не сможем найти таких денег, да ещё с этой новой подушной податью. Наши дети голодают».

Яну было жалко их, он мог лишь выслушать гневные протесты. Он был не из тех, кто готов внушить ложные надежды, обещая, что попытается переубедить отца. Его родителя не пронять, он это знал и в глубине души понимал мотивы Роберта.

В прошлом году их дела серьёзно пострадали из-за восстания ткачей во Фландрии и потери «Апостола Иуды». Если бы их предприятие потерпело крах, кричащие на него сейчас люди лишились бы не только работы, но и жилья. Тем не менее, Ян поеживался, читая страх в глазах женщин и понимая, что это он тому причина.

Он замешкался, отвязывая лошадь. Укрываясь от ветра, она запутала кожаную узду в ветвях дерева. Его окоченевшие пальцы с трудом развязали узел, но старая кляча упорно отказывалась подчиняться, хотя обвинять её было глупо, снег жалил её морду. Ян старался встать между кобылой и ветром, чтобы защитить её глаза, пока возился, пытаясь ослабить привязь.

Воюя с поводьями, он заметил движение за своей спиной. Ян обернулся, пристально всматриваясь в белую пургу. Кто-то из местных вышел, чтобы продолжить спор, а то и напасть?

— Кто здесь? — спросил он.

Ему показалось, что кто-то откликнулся, но ветер так шумел в сухих камышах, что он не расслышал бы даже несущееся на него стадо ревущих быков. Теряя самообладание, Ян запрыгнул в седло и развернул лошадь к мерцающим вдалеке факелам Линкольнского замка и собора высоко на холме. Но даже те огни, что раньше можно было различить за мили в кромешной тьме, терялись в снежной круговерти.

Он почти не чувствовал своего лица, оно застыло и одеревенело, словно полено, а ведь он ещё даже не добрался до городских предместий. Лошадь была старая, и от сильного холода ноги уже её не слушались. От ветра её заносило в сторону. Она испуганно закатила глаза, когда длинные змеящиеся ветви ив проползли по её крупу.

Ян крепко вцепился в поводья, пытаясь держать себя в руках. Это был коварный участок дороги, зажатый в тиски между застывшими чёрными водами реки и зыбучими болотами. Ян, как и все, не любил падать, особенно в темноте. Несколько раз он повернулся в седле и осмотрелся, все ещё в уверенности, что видел кого-то. Но теперь заставлял себя смотреть только прямо, зная, что едва натянет поводья или лошадь потеряет равновесие, как они оба окунутся в эту юдоль смерти.

Настроение Яна было мрачным, словно лужи в чёрных топях. Если бы только он выехал в Гритуэлл раньше, как и планировал, давно бы уже преспокойно вернулся домой, а ещё лучше — в таверну, смаковал бы тушёного зайца, да потягивал вино из кувшина, сидя у ревущего огня. Это всё из-за отца, который, развлекая госпожу Кэтлин на складе, сделал из него няньку для её избалованного чада.

Не сказать, что он испытывал к ребёнку неприязнь, но она была странным созданием, задавала вопросы о том, как работает этот шкив и для чего используется тот или иной инструмент, вопросы, которые, как он считал, не интересуют ни одну девчонку. Она обезоруживающе смотрела на него большими карими глазами, словно каждое сказанное им слово приводит её в восторг. Но что-то в ней его настораживало, словно взрослая женщина смотрела на него глазами ребёнка и насмехалась над ним.

Что касается госпожи Кэтлин, для Яна было слишком очевидным, почему отец ей увлечён. Она была красива, очаровательна, грациозна — всё, чего так недоставало его матери. Как бы он ни любил Эдит, но должен был признать, что она сама себе вредила, постоянно находила повод для свар с мужем, словно нищий, расковыривающий свои язвы. Хотя Ян никогда и не признавался в этом родителям, он вздохнул с облегчением, покинув материнский дом, обретя, наконец, покой от её вечной суеты и хандры. Тем не менее, его смущало поведение отца, увивающегося за госпожой Кэтлин, словно влюблённый менестрель.