Он отвернулся от зеркала и уже предвкушал благодатный обжигающий глоток, но обстоятельства, стечение которых началось задолго до его пробуждения, распорядились иначе. «Спартак» чемпион, та-та-та-та та-та, снова зазвенел звонок.

На пороге стоял высокий, очень худой парень. В правой руке он держал не до конца сложенный автоматический зонт. Писатель отметил неброскую, но дорогую одежду (в такой равнодушные к цене люди демонстрируют равнодушие к моде); темные вьющиеся волосы; правильные, но мелкие черты лица. А психиатр заметил еще кое-что — взгляд, неуловимый, как нитевидный пульс. Казалось, юноша сосредоточенно что-то читает с одному ему видимого суфлера.

Гость вхолостую пожевал губами и произнес:

— Лука Романович, я пришел к вам.

Ошибки быть не могло, вряд ли во всем городе сыскался бы еще один Лука Романович; отвага родителей до сих пор вызывала у Капралова восхищение. Да и у парня в левой руке была его собственная, капраловская книжка. Та самая, в которой гардеробщица обретала любовь и покой.

На дом к нему за автографом еще не приходили. Капралов встречался с читателями на книжных ярмарках и в книжных магазинах и знал, что при стопроцентной грамотности населения книги читают очень разные люди; а то, что люди бывают очень разными, он знал еще со студенческих времен, с первого дня практики в дурдоме. В глубине души он, конечно, надеялся, что молодому человеку нужен всего лишь автограф, однако трезво оценивал свою популярность, а потому смотрел на него не столько глазами польщенного автора, сколько опытного врача.

— Я знаю, вы написали это для меня! — подтвердил тот худшие опасения психиатра. Писателя же покоробило слово «это», произнесенное, впрочем, с должным пиететом.

Он протянул Капралову вторую часть похождений гардеробщицы.

— Я с удовольствием тебе ее подпишу! — нетерпеливо воскликнул Капралов, словно на площадке толпилась еще дюжина библиофилов.

— Спасибо, но я пришел не за этим! — выпалил гость. — Я хочу рассказать вам одну важную вещь! Точнее, не одну, но только вам дано меня понять.

Капралов почувствовал, как сырым сквозняком из раскрытого на лестнице окна в квартиру потянуло табачный дым, оставшийся от соседа. Площадка между пролетами ему была не видна, и он с беспокойством подумал, не слушает ли тот и сейчас этот странный разговор.

— С удовольствием тебя выслушаю, — сказал он, переступив с ноги на ногу, — но позволь сперва узнать, сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Очень хорошо. А твои родители в курсе, где ты?

— Они ничего не знают, потому что ничего не видят и не слышат. Все делают вид, что внимательно слушают, но на самом деле готовы слышать только то, что хотят!

Личная эпоха великих психологических открытий вступила у молодого человека в решающую стадию: похоже, он вплотную подобрался к открытию Америки.

Капралов несколько секунд смотрел на него, размышляя. Где-то наверху хлопнула дверь, и послышались приближающиеся голоса.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Денис.

— О’кей, Денис, предлагаю компромисс, — торопливо сказал Капралов. — Я сейчас позвоню твоим родителям, а пока они будут ехать, ты расскажешь свою важную вещь. Согласен?

Мальчик окинул хозяина равнодушным взглядом и шагнул в квартиру. В прихожей он достал телефон, потыкал в него пальцем и сказал:

— Мам, это я. Да, да. Все нормально! Подожди! Сейчас с тобой будут говорить.

Он протянул телефон хозяину, и тот, сбиваясь, объяснил ситуацию и продиктовал адрес.

Они прошли на кухню. Кофе Капралов предлагать не стал.

— Вашу книгу мне велела прочитать Наталья Николавна, — развязно сообщил Денис, когда они сели за большой гладко оструганный стол, на котором стояли ноутбук, принтер, валялись бумаги в кофейных кругах.

— Сам я, вообще-то, больше люблю классиков, но они все умерли. — Он пошарил по лицу хозяина своим бегающим взглядом и нехотя добавил: — Наталья Николавна хочет мне помочь. И вам тоже. Это она мне сказала сюда прийти.

— И мне тоже… — на манер стенографистки повторил Капралов. — Она твоя учительница?

— Нет, просто знакомая…

— Вот как? А она объяснила, почему ты должен со мною встретиться?

— Потому что вы не делите людей на нормальных и ненормальных. Вы не такой, как другие врачи. Они бесчувственные, а вы хотите разобраться и понять.

Он выставил перед собой продолжение капраловского шедевра с гардеробщицей в свадебном платье на обложке.

— Вы ведь не считаете ее сумасшедшей, правда? Она просто не такая как все, да?

Капралов осторожно кивнул. Он не стал сообщать, где в настоящее время находится и чем занимается его не такая как все героиня.

Денис помолчал, побарабанил пальцами по столу и вдруг, не прикрывая рта, зевнул.

— Понимаете, — сказал он с вызовом, — я слышу то, чего не слышат другие.

«О боже, так я и знал!» — мысленно воскликнул писатель, но ничего не сказал; сейчас говорил психиатр:

— Так-так!

Денис же снова замолчал, вероятно, ожидая услышать какую-нибудь привычную ложь вроде «у каждого есть талант» или «это всего лишь твоя особенность», но Капралов лишь улыбнулся, не размыкая губ, и слегка склонил голову набок.

Денису пришлось продолжать.

— Ваша Катюша, — так на самом деле звали героиню романа, — она одинока, но не потому, что плохая. Она ведь просто не годится для этого мира, да? Ее никто не понимает потому, что она чудная. Ведь это с вами она начала новую жизнь?

Капралов с содроганием подумал, что вырваться за пределы однажды избранного амплуа будет куда труднее, чем он надеялся; и он не был готов к тому, что его станут отождествлять с кем-то из героев его психиатрического романа. С другими писателями это происходило постоянно, но его пока не трогали, возможно, потому, что он не писал от первого лица. Такое не приходило в головы даже литературным критикам, а уж туда-то приходили удивительные вещи, здесь писатель с психиатром были солидарны. Он вспомнил, как однажды прочел, что его гардеробщица предпочитает женские шубы мужским пальто по причине тайной бисексуальности.

— В каждом герое есть немного от автора, — уклончиво ответил он, наслаждаясь собственной выдержкой.

— Я так и знал! — воскликнул Денис. — Поэтому и пришел. Вы их понимаете. Вы знаете, что им нужно. И они вас слушаются. Они всегда делают то, что вы им говорите. Ведь так?

Капралов сделал движение головой, которое можно было принять и за выражение согласия, и за приступ остеохондроза. Застигнутый на собственной кухне в мятой футболке, джинсах и тапках на босу ногу, он не чувствовал в себе сил изображать глубокомыслие.

— Вы представляете себя на их месте и управляете ими изнутри, оставаясь собой! Они же не могут представить себя на вашем месте и управлять вами, иначе они станут не героями, а реальными людьми. Вы сами говорите себе, что делать.

Денис замолчал, подбирая слова, оперся руками о стол и впервые посмотрел Капралову прямо в глаза.

— Я хочу, чтобы вы меня научили! Как перестать делать то, что тебе говорят!

Сказав это, он положил локоть на спинку стула, обмяк и, глядя в окно, принялся накручивать волосы на указательный палец.

Капралов растерялся. Ему никогда еще не приходилось ставить диагноз своим читателям, обычно они оценивали его самого.

— Ты точно этого хочешь? Наталья Николаевна сказала прийти ко мне, и ты ее послушал. А если бы не послушал, мы бы не встретились… Кстати, она сейчас здесь?

— Нет. Она хотела, чтоб мы поговорили наедине. Она не говорит, что мне делать, а только советует.

— А кто говорит?

Денис с подозрением осмотрел Капралова, словно решая, можно ли ему доверять.

— Вы тоже не поверите…

— Поверю! Можешь не сомневаться!

— Правда? Ну, хорошо! Это дикторы. Но они всем говорят, не только мне!

— Приказывают, верно?

— Нет, они это делают не напрямую, а как бы исподволь, понимаете?

Капралов приподнял левую бровь, побуждая Дениса продолжать.