- Если тут кто и проклят, то это я. Нытье твое слушать. Ты один через это прошел? Да весь народ у нас проклят, получается. Разнылся он... В прошлый раз ты веселый и энергичный был. А сейчас тряпка какая-то. Из-за бабы своей, что ли?

- Да причем тут... - вяло отмахнулся Воронцов. - Хотя да... Может и причем...

- Та вон их сколько шлендает. Надень форму, зайди в кабак, закажи мороженое, чтоб комендачи не трогали. Налетят как рыбы на свежий червяк. Знаешь, сколько сейчас одиноких тут? Оооо... У одних мужиков поубивало на фронте, у других сбежали. Меняй каждый день.

- Нет, дядя Коля. Тут дело такое, онтологическое.

- Шо? - не понял дядя Коля.

- Шо, шо... Базовое. Фундаментальное. Основательное. Мне на ночь не надо. Я случайных баб больше двух часов рядом с собой терпеть не могу. А постоянную найти - это не возможно для меня. Требования слишком высокие.

- Да ладно, ты с ней о высоком говорить собираешься?

- И о высоком тоже. И что бы тыл прикрывала. Только вот нет таких верных и умных подруг. Медсестер, если хочешь. Как только у тебя возникают проблемы - фюить! И нету.

- А декабристки? Жены этих самых Волконских да Трубецких?

- А ты знаешь, почему они за мужьями поехали? Потому что в петербуржском свете они чумными стали. Ни балов, ни приемов, ни мужа. Сиди дома, да раз в полгода письмами утешайся. И замуж уже не выйти - даже если вдовой станешь. Не возьмет никто. Даже любовника не завести. Не комильфо для мужчин с такой возиться. Вот и ехали, чтоб от скуки руки на себя не наложить. Так что, женская верность - выдумка писателей да поэтов. Для поднятия духа. Придумаешь себе такую музу: и жить не так страшно.

- Придумаешь, поверишь - так и сразу предаст?

- Так и сразу предаст. Помнишь Симонова? 'Жди меня...' И все такое. Молитва солдатская. Переписывали ее себе бойцы. Тратили драгоценную бумагу. А не знали, что Серова вовсю гуляла, когда Симонов эту молитву сочинял. 'Не понять, не ждавшим им, как среди огня ожиданием своим ты спасла меня'. Это не она его ожиданием спасла. Это он сам себя спас, воображая, что она его ждет.

- Глупый ты, Сашка. Молодой и глупый.

- Это в сорок-то лет?

- А глупость от паспорта не зависит. Люди, они ведь не плоские. Люди они круглые. С этой стороны глянешь - светлый, с той - темный, а тут ни так, ни сяк. Был у меня один знакомый. Реконструктор по РККА. Не с Луганска, нет. Уже не помню откуда он приезжал. Вроде и рассказывал все правильно, историю хорошо знал. Кандидатскую собирался писать. А где-то за год до войны фразу обронил. Мол, у Бандеры своя правда была. Царапнуло меня и колокольчик тревожный звякнул. Словно сигналку зацепил, только махонькую. Я отмахнулся. Где тот Бандера, а где город Ворошилова. А сейчас в 'Азове' воюет. Позывной 'Геббельс', а на каске свастика. Вот с бабами так же. Сегодня любит тебя, а завтра счет предъявит за все, что тебе по любви делала.

- И что с ними делать?

- С бандеровцами? Стрелять.

- Да не, то понятно. С бабами.

- Что делать, что делать... Что природой положено, то и делать.

Брякнул планшет: 'Я на месте. Жду. Соболев'. Глеб, как всегда, был краток.

- О, все, бежать надо, - показал смс-ку Воронцов. - Глеб объявился.

- А чай?

- Потом, потом. А то опять ускачет куда-нибудь.

- Ну, тогда до связи. Привет начальнику поэтов и командиру писателей.

- Начпису, ага...

Через пятнадцать минут Воронцов сидел в уютном и прокуренном кабинете Глеба Соболева. Когда-то Глеб написал пророческую книгу: 'Мертворожденная эпоха'. От нее отмахивались, посмеивались, мало кто воспринимал ее всерьез. А там оказалась предсказана судьба Новороссии. Предсказана в мельчайших подробностях. Вплоть до польских панов на службе у бывших своих украинских холопов.

- - Ну здравствуй, дорогой, как добрался? Помощь нужна?

- - Не, спасибо. Все есть.

- - Что? Говори громче.

- - Нормально все, говорю! - повысил голос Воронцов.

Глеб скинул берет, выложил на стол диктофон. Было в его облике что-то такое, специфически донбасское, что не увидишь на Большой Земле. Мягкий, вроде бы, добрый. А внутри - сталь, которая светится во взгляде.

- - Ага, ага... Так, времени мало, давай я интервью возьму быстренько, Наташа тебе сфотографирует, на неделе опубликуем.

- - Какое еще интервью? - не понял Воронцов.

- Абнаковенное. Известный российский писатель посетил с дружеским визитом столицу Луганской народной республики.

- - Глеб, сдурел? Какой еще известный? Пара десятков тысяч читателей - это не известность, а так... Котейка чихнул.

- - Давай не прибедняйся. Я сказал известный, а не популярный. Кстати, разговор как раз о литературе и пойдет. Давай начнем с этого: Как считаешь, литература влияет на мир?

- - Ну ты даешь, это ж думать надо...

- - Саша, работай, думай, не отвлекайся. Поехали. Время идет.

Воронцов с тоской вздохнул, достал сигарету. Перед глазами мелькнул образ ледяного бокала со свежим пивом.

- - Она не влияет на мир. Она его формирует.

- - Это как?

- - Человек читает книгу или смотрит фильм. В его голове создается образ. Отражение той реальности, которую описывает автор. Отражение это зависит от личных качеств...

- - Писателя?

- - Нет, читателя. Хорошо он относится к литератору и его творчеству - значит, и новая книга будет воспринята на 'ура'. Плохо? Будет искать в книге негативную коннотацию. Ну, то есть искать ложь, обман, пресловутый 'заказ' и так далее.

- - То есть, от качества содержания книга не зависит? Только от восприятия читателя?

- - Ну, нет, Глеб, конечно, нет. Здесь и стиль, и грамматика и прочие орфографии со словарными запасами. Это ж как дом - каждый кирпич важен. Но идея, это все таки, фундамент. Помнишь, как в школе нас учили поиску смысла в книге? Что хотел сказать Толстой про дуб, помнишь? Мы еще тогда не понимали - ну что хотел сказать? Что хотел, то и сказал. Вот дуб. Вот Болконский. Один живет уже триста, или сколько там, лет, а второй помирает, глядя на этот дуб. Пацаны... Для нас смерть всегда представлялась киношно-героической. Упал такой со знаменем в руках, прохрипел: вперед, солдаты! Картинно откинулся на спину и замер. Потом такие все идут рядом с гробом, а ты красивый лежишь и морщишься от удовольствия. А еще от того, что по ноге ползет муравей, а тебе нельзя хохотать. И лучик солнца в носу щекочет. А она другая. Чего-то меня в другую степь понесло.

- - Все хорошо. Ты приехал сюда собирать материалы для книги?

- - Так точно.

- - И как? Много собрал?

- - Много. Очень много. Если бы я был Шолохов - это был бы другой 'Тихий Дон'. Или 'Хождение по мукам'. Но я не Шолохов, не Толстой. Думаю, еще не время для них. Время должно пройти. Время на переосмысление.

- - Так зачем тогда пишешь?

- - Вот этого времени у меня нет. Поэтому надо успеть. Как я напишу - так оно и будет. А остальные, потом, будут отталкиваться от меня.

- - О чем будет книга?

- - О людях, о судьбах. Людях Луганска, Донецка, Одессы, Крыма.

- - Психологическая проза?

- - Точно не боевик с пострелушками. У меня не получается писать про бравого спецназовца, который в одиночку уничтожает батальоны правосеков. Это... Это неправда. Войну выигрывают усталые вспотевшие мужики с одной медалью на груди.

- - И ты думаешь, твоя книга будет востребована?

- - В моей системе координат понятия 'востребованность' не существует. Я считаю нужным ее написать. А востребованность... Ну зайди в книжный. Что там предлагается читателю? Мириады донцовых, от которых тошнит и пучит. А кто их предлагает? Издательства, которые стонут о падении продаж? Так читатель наелся этой книжной быстрорастворимой лапши. Тираж три тысячи у нормальной книги? Так ее сжирают Москва и Питер, до провинции же доходят единицы. Здесь не спрос рождает предложение, а предложение спрос. А предложение формирует знаешь кто?

- - Кто?

- - Не издатель, а старший менеджер по продажам на оптовом складе. Вот что он захочет, то и будет втюхивать в розницу. Не, ну с нюансами, конечно. Залежалый товар побыстрее сплавить, например. Не путай торговлю и литературу.

- Что не хватает современной литературе?