Вот только, Богиня все реже являла благой лик своим детям, и все чаще ритуалы Дарования Милости стали заканчиваться смертью моих соплеменников. Может, с точки зрения нашей Богини, это было милосердно, - даровать несчастным легкую смерть, но для нашего племени, когда каждый воин стал на счету, это было великой трагедией. Тогда и было решено отправлять молодых воинов на нашу старую родину, назвав это Испытанием Мужества. Воину необходимо было вплавь пересечь Большую воду и принести цветы для нашей великой Богини. Так мы выражали ей нашу любовь и просили о милости.

Я не застал Страшную войну, родившись спустя сто семьдесят девять лет после нашего поражения. Не знал я иной жизни и иного дома, кроме Древнего леса. Но отец, жрец Богини Лиэрии, рассказывал нам, молодым дэсам, о тех временах. Он тогда только принял жреческое одеяние и спасся одним из последних дэсов, раненым переплыв Большую воду. С тех пор, он хромал, и даже наши искуснейшие лекари не смогли вылечить его ногу, пробитую стрелой проклятых захватчиков. Его могла бы излечить Богиня, но отец не хотел тревожить ее своей «мелкой проблемой», как он ее называл. Ведь, окажись Луноликая Лиэрия не в духе, и дэсы останутся без последнего жреца.

Очередная волна накрыла меня, но под лапами захрустел камень, давая мне возможность опереться о твердое дно, чтобы выбраться на берег. Доплыл!

Телу, пусть даже это было тело огромного зверя, требовался отдых. Рухнув на песок вне зоны прибоя, я провалился в беспокойный чуткий сон.

Проснулся я на рассвете. Спать на открытом месте дальше было нельзя. Хорошо, что берег был скалистый, тут можно было отыскать щель, а лучше пещерку, где я и отосплюсь до заката. Цветы, столь нужные мне, все равно расцветают только в лунном свете.

Человеческую форму принимать я не стал, так у меня и слух, и обоняние острее, да и отбиться в случае нападения я смогу более эффективно.

Поднявшись на ноги, я, заметая следы хвостом, направился ближе к скалам, очерчивающим берег мощной линией. Вскоре я нашел узкую тропу, ведущую наверх, но ей я воспользуюсь позже. А вот там, дальше, что-то темнеет. Провал пещеры? То, что надо. Протиснувшись в узкую щель, я обрадовался тому, что внутри моя временная нора оказалась шире, чем я надеялся, и, свернувшись калачиком, продолжил свой отдых.

Разбудили меня чьи-то шаркающие шаги. Песок и мелкие камешки шелестели под ногами идущего, вот только шаги эти звучали странно. Аккуратно выглянув, я увидел бредущего по берегу патлатого чужака – эльфа. Шел он как-то неуверенно, чуть загребая пальцами босых ног песок и волоча по песку ступни, словно не решаясь оторвать ноги от земли.

Пройдя еще немного и коснувшись босыми ногами воды, чужак остановился. Он стянул с себя ветхую рубаху и потертые штаны, аккуратно сложил их на берегу и, войдя в воду по пояс, начал тереть себя песком, поднимаемым со дна. Понаблюдав за странным эльфом, я, наконец, понял, что он моется. Странный какой. Они что, не знают о мыльном корне? А еще, он был ужасно худым. Его белая кожа рождала мысли о том, что этот чужак долго болел, не появляясь на солнце. Тогда, что он делает на берегу? Насколько я помню из рассказов отца, здесь поблизости никаких поселений не было.

После натирания песком, эльф ополоснулся и медленно повернулся, чтобы выйти из воды, вот тут я и понял, почему его шаги были такими странными. Эльф был слеп. Вместо глаз на его лице зияли два безобразных ожога. Мне сразу стало страшно. Нет, я не боялся его или того, кто это сделал. Мне стало страшно, когда я представил себя на его месте. Вечная тьма. Никогда больше не увидеть рассвет и закат, не увидеть родных и любимых – вот это действительно страшно. Я глядел на чужака и жалел его, несмотря на то, что должен был бы ненавидеть.

Не одеваясь, эльф принялся перебирать песок по линии прибоя, что-то выбирая из него. Вот он что-то нашел, зажав в кулаке, сместился чуть в сторону и продолжил поиски. Через несколько минут чужак передвинулся на несколько метров от своей одежды, прижимая к груди с десяток каких-то темных предметов. Выйдя, наконец, из воды, эльф медленно двинулся в сторону одежды. Сделал три шага, замер, поводил ногой перед собой, снова сделал пару шагов, снова провел ногой. Так повторялось несколько раз, пока он не наткнулся пальцами ноги на сброшенные тряпки, которые и одеждой назвать нельзя было. Найдя свои вещи, чужак сел на песок, отыскал рядом с собой пару камней и принялся разбивать ими то, что так долго собирал. Оказалось, что слепой отыскал в прибрежном песке каких-то моллюсков и теперь, разбивая крепкий панцирь, ел их сырыми.

У меня в животе сразу заурчало от голода, зато от мысли, что это можно есть, к горлу подкатила тошнота. Судорожно сглотнув, я отвернулся. Есть, конечно, хотелось, но не до такой степени.

Наконец, шевеление на берегу прекратилось, и снова зазвучали шаркающие шаги. Выглянув из своего убежища, я проводил взглядом чужака. Он прошел немного по берегу, после чего повернулся и побрел к скалам. Не покидая своего убежища, я следил за ним, пока эльф не скрылся за выступом скалы. Подождав еще немного, насторожив уши, я не услышал звуков, которые могло бы издавать поднимающееся в гору живое существо, а значит, там тоже есть пещера, где и живет этот несчастный. Как он вообще умудрился выжить здесь, будучи совершенно слепым, я не представлял.

POV Валис.

Проснувшись, первый момент я моргал, пытаясь увидеть то, что окружает меня, и только потом вспоминал, что видеть я больше не могу. Теперь наваливаются душевная боль и отчаяние. Мои старые спутники, можно даже сказать, приятели.

Так происходит каждое мое пробуждение с тех пор, как раскаленный прут палача лишил меня зрения, обрекая на жизнь несчастного калеки. Хочется выть и плакать, но голос я сорвал тогда же, когда лишился глаз, и теперь все, на что я был способен – это хриплое, едва понятное карканье. Да и слезы с тех пор стали для меня недоступны.

Собрав волю в кулак, я встаю со своего песчаного ложа и иду мыться. Пещера, в которой я живу уже несколько дней, небольшая. Три шага поперек и пять вдоль, - вот и все мое богатство. Ах да, совсем забыл об одежде и краюхе хлеба, которые мне успел всунуть в руки тот, кто помогал мне сбежать.

Кто это был, я не знаю. Он не произнес ни слова, пока отстегивал мой ошейник, совал мне в руки одежду и хлеб, а потом выпихивал в портал, который вывел меня на этот скалистый берег. Несмотря на то, что я стал пленником этого места, я все равно благодарен тому, кто сделал это. По крайней мере, так я смогу умереть свободным.

Тогда я долго ходил по берегу, пытаясь найти дорогу наверх, пока не начался дождь. Поняв всю тщетность своих попыток, я залез в найденную случайно пещеру, ставшую моим домом.

По одной из стен моей пещерки медленно стекала вода. Скорее всего, где-то сверху собиралась дождевая вода и медленно просачивалась вниз. Из найденных на берегу камней я соорудил нечто вроде колодца у стены, где вода, хоть и медленно, но собиралась, так что ее можно было пить. Жаль, что много воды вытекало, ведь глины, чтобы обмазать мое сооружение, тут не было, но все же, это было лучше, чем пить морскую воду.

Хлеб я экономил, сколько мог, но он все равно закончился, так что теперь я питался моллюсками, которых находил в воде. Правда, приходилось есть их сырыми, но это уже такая мелочь. Трудно было только в первый раз. Никогда не понимал тех, кто ел их с аппетитом, считая деликатесом. Склизкие, на вкус противные, но, надо отдать им должное, сытные. По крайней мере, они мне сохранили жизнь, ведь другой пищи здесь не было, разве что песок, а им точно не наешься.

Не знаю, сколько я здесь прожил. Время я отмерял по птицам. Когда смолкал крик чаек, я ложился спать, считая, что пришла ночь, а утром меня поднимали их крики. Спал я урывками, потому что каждую ночь мне снился тот, из-за кого я оказался в подобном состоянии, и раскаленный прут в руках палача. Какой уж тут сон. К тому же, приближалась зима. Судя по тому, как стало прохладно по утрам, я где-то на севере, так что через пару месяцев у меня будут все шансы замерзнуть тут насмерть.