Эльф удовлетворенно кивает, заверяя, что слову предводителя стаи верит, как себе, и важно удаляется. За ним скрывается и Афанасий, пожелав нам доброго утра. Ага, добрее видали. Где мой рассол? Но сначала…

– Так кто этот Норс? – задаю я вполне закономерный вопрос своей половинке, уткнувшись носом в его грудь. Вот интересно, почему от него пОтом никогда не пахнет? Лесом хвойным пахнет, горечью скошенной травы, шишками, да еще самцом – пахнет, а пОтом – нет. Занятный феномен. Может, оборотни не потеют?

– Ты его должен помнить по нашей первой встрече. Нас тогда трое было, а Норс очень похож на меня, только молоденький совсем.

– А-а-а, брат, – умиротворенно вдыхаю аромат Канна, прикрывая глаза и расслабляясь в его руках, чувствуя, как отголоски головной боли скапливаются в висках и за глазами. Да и свет зарождающегося утра раздражает глаза даже через закрытые веки.

– Сын.

Сонливость и головную боль как рукой сняло. Отпихиваю его от себя, прикидывая: прибить на месте, или пусть сначала помучается?

– Кто? Сын? Может, у тебя еще жена есть?! – ай, как некрасиво, истерикой попахивает, но ничего с собой поделать не могу, очень уж новость… Сногсшибательная.

– Нет. У нас супружество – довольно редкая вещь, только если встречаем свою пару. Когда у волчицы гон, она вправе выбрать отца для своих детей. Это может быть любой свободный волк из любой стаи.

Это немного смиряет мой гнев, но возникает еще один вопрос:

– И много у тебя сыновей?

– Может, вернешься в постель?

Ага, щаз-з, не на того напал. Я даже рассола уже не хочу.

– Не увиливай от ответа. Все равно узнаю.

Канн тяжело вздыхает, подхватывает меня на руки и несет наверх, несмотря на все мои попытки вывернуться. Силен, зараза!

– Семь, – наконец отвечает Канн, опуская меня на кровать.

– Охренеть. А сразу ответить было нельзя?

– Ну, я же их посчитать должен был.

– Стоп, – сажусь на кровати, наконец, начиная соображать здраво, а не как истеричная барышня, – они что, все от разных… Э-э, женщин?

– Да. Со мной живет только Норс, его мать была из нашей стаи, но она погибла пять лет назад. Других старших родственников у парня не было, так что я взял его к себе. У нас за детей, пока они не решат уйти и начать самостоятельную жизнь, отвечают матери и их старшие родственники мужского пола. То есть, ребенок – член стаи, в которой родился.

– А тот второй парень, что был тогда с вами?

– Это его старший брат, но у него другой отец, хотя он тоже из моей родной стаи, а поскольку я – вожак, формально отвечаю за весь молодняк, независимо от того, кто их отец.

– Как у вас все запущено, – я уже хотел сменить гнев на милость, когда у меня в голове возник еще один вопрос в свете всего услышанного ранее. – Канн, а у вас скоро снова будет этот… Как его… Гон?

– В середине зимы, но поскольку я уже нашел свою пару, – тут он поцеловал меня и потерся носом о мой нос, – я принимать в нем участия не буду.

Вот теперь я вздохнул с облегчением, растянулся на кровати и позволил обнять себя, поцеловать, приласкать со всеми вытекающими отсюда последствиями. Только когда, вполне удовлетворенный, я лежал на кровати, наслаждаясь послеоргазменной негой, а Канн ухаживал за моим телом, слизывая пот и все прочее, у меня в голове мелькнула еще одна умная мысль.

– Канн, а он – твой первый сын, наверное? У вас разница в возрасте совсем маленькая.

– Почему маленькая? У нас разница в шестьдесят три года.

– Сколько? – я даже сел от удивления. – Шестьдесят три? Это сколько же тебе сейчас?

– Сто двадцать три, – Канн удивленно похлопал глазами, а я закрыл лицо ладонями и со стоном повалился обратно на кровать.

Это же надо было свалять такого дурака. А ведь пора бы уже было понять: то, что мужик выглядит на тридцать – совсем не значит, что ему именно столько и есть на самом деле. Дома, в той, прошлой жизни, так и было (за редким исключением), но только не в этом свихнувшемся на всяких сказочных мутациях мире.

– Зайчик, ну, что с тобой? Что я такого сказал? – Канн теребит меня, требуя ответа, а что я могу ему сказать? Только…

– Просто твой зайчик понял, что он дурак. И прекращай, наконец, меня так называть. Иначе я решу, что ты хочешь меня сожрать.

– Ну, что ты, зайчик, не сожрать, а только чуточку покусать. А хочешь, я тебе еще раз хвост покажу? – думаю, если бы хвост у него уже был, он бы им сейчас заискивающе вилял, настолько просительными были его глаза, только мне уже ничего не хотелось, а впустить его сейчас в себя – значит получить несколько не самых приятных минут.

Да, иногда Канн бывает жутко напорист и даже немного груб, но никогда еще он не причинял мне боль намеренно. А когда что-то у меня случалось, как, например, два дня назад, когда я неосторожно облился кипятком, то Канн так носился со мной, словно он – курица-наседка, а я – его единственный цыпленок. Нет, мне, конечно, было приятно чувствовать себя пупом земли, но такая излишняя опека могла и надоесть.

– Мой сладкий зайчик, – не дождавшись ответа, Канн вновь принялся вылизывать мне живот. Приятно, конечно, но не возбуждает.

– Хватит, Канн. Ты с ума сошел? Мы же только что… А-а-а!

Договорить мне не дал укус чуть ниже пупка, заставивший меня буквально взвиться на кровати. Дальше в ход пошли инстинкты. Не помню, как у меня в руках оказалась подушка, но приложил я ею волчару по голове пару раз, пока он не скатился с кровати, оставляя за мной поле битвы.

– Ми-итенька-а, ну давай еще разочек, – тянет это недоразумение, высовывая голову из-за изножья кровати. Ну, как можно на него сердиться, если он так просительно смотрит?

– Волчара, ты из меня просто веревки вьешь, пользуясь тем, что я не могу тебе отказать. Неужели нельзя подождать хотя бы пару часов? Я же не железный.

Он вздыхает, оставляя шутовство, и садится на кровати, обнимая меня.

– Я просто хотел еще раз перед дорогой. Мало ли, сколько придется прошляться по тем лесам. Я же не знаю, куда их понесло и зачем. Так что воспоминания о нашей любви будут греть меня вдали от тебя.

Говорит он красиво, но один немаловажный момент заставил меня насторожиться.

– Что значит – вдали? Ты, что, намылился сбежать в свои леса от меня?

Кажется, я превращаюсь в сварливую жену, а Канн отстраняется, недоуменно глядя на меня.

– Я же должен идти искать сына и эльфеныша.

– Должен. Но кто тебе сказал, что ты пойдешь один?

– Почему один? – он все еще не понимает. – Возьму трех-четырех ребят и…

– И меня.

– Митя, тебе нельзя. Ты же сам говорил, что в лесу бывал нечасто.

– Могу и сейчас повторить. Ходил по малолетству за грибами и ягодами в реденький лесок за деревней.

– Ну, вот, а наши леса – темные и большие. К тому же, нам нужна будет скорость, если придется ребят догонять.

– Ты – волчара здоровый, если надо, подвезешь меня на спине, а одного я тебя все равно не отпущу. И не говори мне, что я тяжелый. Сам не раз рассказывал, что вы на спине целого оленя можете унести. Не возьмешь с собой – сам пойду следом. Заблужусь и умру где-нибудь под сосной. Так и знай.

Да, вот такой я шантажист.

– Но…

– Никаких «но». К тому же, ты этого эльфа видел? Тщедушное создание, на лице только глаза и видно. Он точно не сможет быстро продвигаться по вашему лесу. Если уж его две дюжины дней назад мои мужики изловили, значит, и от нас он не уйдет.

Уговаривал я Канна еще около получаса, но все-таки уломал. Покидать всякую снедь в рюкзак – дело десяти минут. Столько же понадобилось мне, чтобы отыскать мои шмотки из прежнего мира. В кроссовках по лесу бегать удобнее, чем в сапогах или лаптях тех же. В общем, пока Канн собирал своих волков, я был готов к выходу, бодр и весел. Почему весел? Потому что мне предстояло выбраться из четырех стен и свалить от баронских обязанностей, пусть и ненадолго.

Кроме Канна, с нами отправилось пятеро оборотней-волков и один увешанный оружием эльф, которого нам буквально всучил советник с цепью. Кстати, только у эльфов высшего сословия волосы были длинными, чтобы можно было заплетать всякие вычурные косы, а все воины, которых я тут видел, носили короткие стрижки, что в сочетании с острыми эльфийскими ушами выглядело довольно забавно. Шлемов эльфы не носили, как и кольчуг. Латами им служили нагрудники из дерева и кожи, а основным оружием, как и в наших сказках, были луки, да еще какие.