Если остались несъеденные кусочки пищи — она их старательно соберет и сложит в кучку в сторонке. Запасы на черный день! Запасов этих у нее копилось так много (ела мышка удивительно мало), что время от времени я вынужден был очищать от них мышкино жилье. Из тряпок, которые я ей положил, она сделала себе подобие гнезда и спала обыкновенно в нем. Я периодически чистил банку и менял тряпье.

Если до этого мне нравилось наблюдать за работой плотников, я мог часами сидеть и смотреть, как они строгают доски, подгоняют половицы, готовят кровельный тес, чтоб сменить прогнившую крышу сарая, и при случае старался помочь им — принести то, другое, сбегать за водой или квасом, то теперь с неменьшим интересом проводил время около мыши.

Чем больше я присматривался к своей новой знакомой, тем больше она нравилась мне. Нет, она никак не заслуживала того сурового приговора, какой произнесла над нею бабушка!

Было очень интересно и даже как-то удивительно наблюдать, как это миниатюрное создание жило на моих глазах, спало, ело, трогательно заботилось о чистоте и красоте...

Вскоре создание окончательно покорило меня.

Я заметил: когда подхожу к банке, мышка тоже немедленно подбегает к стенке и, тычась в нее носиком, как бы старается дотянуться до меня. И с испуганным видом поспешно отскакивает назад, если подойдет кто-нибудь другой...

Понаблюдав, я убедился, что моя догадка правильна: мышь привыкла к моей близости и не боялась меня. Я сунул в банку руку — мышка бестрепетно взобралась на нее...

Теперь я стал часто вынимать свою питомицу из банки. Посадив на ладонь, ждал, что будет. Но мышка и не думала убегать. Она медленно и в то же время как-то юрко, как, вероятно, умеют делать только очень мелкие животные, переползала по ладони, поблескивала черными бисерными глазками и, обнюхивая мою руку, быстро-быстро шевелила усиками. Ока стала уже совсем ручной.

Банка стояла на столе. Раз, когда я, как обычно, вынул мышку из ее стеклянного жилища, она внезапно оживилась, упруго согнула хвостик и ловко спрыгнула с руки на стол. Обследовав лежащие там книги, плутовка добралась до окна, цепляясь острыми коготками, взобралась по занавеске до шнура, натянутого между косяками, и, как цирковой акробат, уверенно побежала по нему. Мышь-канатоходец! На середине она покачнулась, ко тотчас же восстановила равновесие, обвив шнур хвостом, помедлила, двинулась дальше...

Я приготовился ловить беглянку. Но нет, она вовсе не собиралась убегать. Это было просто гимнастическое упражнение.

В глиняном цветочном горшке на подоконнике росла луковица. Дленный упругий лист растения нег.:ного не доходил до шнура. Мышка прицелилась и спрыгнула вниз. Лист качнулся под ее тяжестью, но она цепко держалась за него. Затем, когда качание прекратилось, осторожно спустилась в горшок и долго с наслаждением копошилась в земле. На зтом прогулка закончилась. Я водворил зверюшку в ее круглый прозрачный домик.

С этого времени такие прогулки стали повторяться почти ежедневно. Раз от раза они становились продолжительнее и занятнее, они заинтересовали даже моих родных. Хотя мать по-прежнему заставляла меня по нескольку раз в день мыть с мылом руки, но и она стала с возрастающим любопытством поглядывать на мышь.

Я, конечно, не замедлил этим воспользоваться и стал приносить мышку на общий стол, где она ко всеобщей потехе и показывала свое акробатическое искусство. В моем присутствии она, кажется, меньше боялась и других людей. А раз она так развеселила присутствующих, что все в нашем доме, кроме бабушки, единодушно признали мышь «симпатичной».

По случаю какого-то семейного торжества, кажется, папиных именин, у нас собрались гости. Пили, ели. После ушли, а на обеденном столе осталась масса всякой недоеденной снеди. И мне пришло желание тоже устроить мышке праздник.

Я пустил ее на стол. Волоча длинный чешуйчатый змейку-хвостик, мышка суетливо забегала между тарелками. Плутовка! Она сразу учуяла, что тут для нее неисчерпаемые запасы пищи, и не набросилась на еду как попало, а принялась тщательно и разборчиво выбирать более вкусные кусочки. В кучке крошек ее привлекли крупинки сахара и сладкого торта. Долго трудилась над колбасной кожурой. Поспешно убралась прочь от объедка, намазанного горчицей! И, наконец, забралась в рюмку и досуха вылакала, подлизала язычком несколько остававшихся на дне капель вина.

После этого лакомка почистилась (опрятность у нее всегда была на первом месте!), пригладила лапками шерстку, расчесала усики, посидела с минуту неподвижно, слегка поворачивая по сторонам лукавую мордочку, и вдруг... засвистала!

Я не поверил собственным ушам. Да и никто из находившихся в комнате в первый момент не поверил этому...

Мышь, посвистывающая от удовольствия, как какой-нибудь сорванец-мальчишка?!

Однако это было так. С довольным видом мышка сидела около рюмки и посвистывала. Посвистывала — не совсем точно: звуки, которые она издавала, одновременно походили и на писк, и на какое-то шуршание, и на негромкое воробьиное чириканье. Словом, это было мышиное пение.

Поющая мышь! Было от чего прийти в изумление.

Захмелела! — сказала бабушка и поджала тонкие сухие губы. Она с явным неодобрением следила за столь легкомысленным поведением не только мыши, но и взрослых людей, которые разрешают мальчишке такое «баловство.

Еще чего придумают. Мышь, видите ли, им пришлась по сердцу!

Тоже театр нашли. Может, еще будут разводить мышей.. — говорило выражение лица бабушки.

А моя мышка сидела, чуть покачиваясь, и с увлечением посвистывала. Пела. Наверное, что-нибудь вроде:

— Ах, как мне весело! Вот это праздник так праздник!

Затем она поднялась на задние лапки, почесала за ухом и решила еще раз подкрепиться. Но рюмка была пуста, а других поблизости не оказалось. Мышка сунулась в стоявшую рядом никелированную полоскательницу. Это уже было излишество, и мышка немедленно оказалась за него наказана.

Полоскательница была полна воды. Мышка не удержалась на полированной поверхности металла, коготки скользнули... и, потеряв равновесие, она бултыхнулась в воду!

Впрочем, спасать мне ее не пришлось. Оказалось, что и плавать мышь умеет преотлично. Широкая и глубокая полоскательница показалась мыши, наверное, огромным озером. Но наша резвуха не растерялась. Высунув из воды кончик носа и энергично работая лапками, она быстро добралась до края чашки, зацепилась за него, перевалилась через бортик и плюхнулась на стол.

После этого она уже больше не пела! От холодной ванны хмель сразу соскочил с маленькой проказницы

Естественно, мне хотелось, чтобы она еще раз исполнила свою песенку. Но этого было не так-то легко добиться. Требовалось соответствующее настроение мышки!

Как раз в эту пору я начал брать уроки игры на пианино. Однажды сел за инструмент» на чал какую-то несложную мелодию и вдруг слышу знакомое негромкое посвистывание. Перестал играть я — прекратилось и оно. Переставив банку поближе, я вновь пробежал пальцами по клавиатуре. Мышка опять запела.

Мышь любит музыку. Таково было мое очередное открытие.

Она пела под аккомпанемент, как заправская певица. И теперь на потеху всей родне мы частенько музицировали вместе.

Чем дальше, тем больше я убеждался, что мышь очаровательное, да, именно очаровательное, более точного слова не подберешь, кроткое, в высшей степени чистоплотное и разборчивое в выборе пищи, в обиходе животное. Совсем не «поганый», неприятный зверек, хищник, как принято считать.

Конечно, спору нет, мыши могут причинять много беспокойства и даже вреда. Не столько даже тем, что поедают съестные припасы, а главным образом тем, что портят вещи, грызут своими зубками-шильцами все, кроме стекла и железа. Мыши следуют за человеком повсюду. Где поселяется он, там непременно появляются они. Предприимчивые и смелые, они способны проникать во все щели, амбары, библиотеки, склады, шкафы, сундуки, превращать в труху книги, уничтожать самые разнообразные товары и продукты. Никакие запоры не держат их. Все это, конечно, верно.