– Вовсе нет, – Ричард чувствует себя оскорбленным, он – коренной житель Уильям-Лейка и испытывает абстрактное чувство патриотизма, заключающееся в том, что когда он сам недоволен городом – это истина, а когда недовольство выражает кто-либо еще – это клевета. – Здесь есть масса интересного, если правильно искать.

– Правда? – взгляд Энди совмещает в себе сарказм и надежду. – Например, что?

– Да что угодно! С крыши моего дома, например, открывается офигенный вид. Если бы ты был художником или фотографом, тебе бы могло это пригодиться, но если ты…

– Вообще-то я фотографирую, – перебивает Энди. – Именно этим я собирался заниматься в Нью-Йорке после колледжа. У тебя высокий дом? Десятиэтажный?

– Четырнадцать этажей, – не без гордости отвечает Ричард. – Это жилых, крыша находится выше метров на шесть-восемь. Оттуда видно почти весь город, а когда нет тумана – и того больше. Как-то я видел лошадей Деккера на его ферме.

– А я все время был уверен, что у нас в Уиллейке особо нечего снимать, – задумчиво тянет юноша, обхватывая влажные стенки стакана обеими руками. – Только парк с озером и спортивная площадка, и то там делать нечего, когда она пустая, без роллеров и всех остальных, – он поднимает голову, несмело смотрит на Рича. – Я вообще-то не навязываюсь обычно, но крыша…

– Поехали ко мне, – почувствовав удачу, предлагает Медисон. – Я покажу тебе и крышу, и много чего другого.

Энди медлит всего несколько секунд, словно не веря, что действительно получил такое предложение, а потом улыбается и кивает. Отходит только затем, чтобы предупредить о своем уходе друзей и забрать вещи с диванчика. Он делает это так быстро, что Ричард успевает только отыскать взглядом Мартина и помахать ему рукой. Велмор на краю танцпола зажигает с Роуз, машет Ричарду в ответ, а потом наклоняется к аккуратному ушку девушки, прикрытому волной волос, и что-то говорит, перекрикивая музыку. Роуз оборачивается, но в этот момент Ричард скрывается из виду, а за ним зал покидает немного нервничающий Энди, на ходу натягивающий куртку.

<center>***</center>

Стоит ли говорить, что о крыше они больше не вспоминали? Ричард уж точно упомянул о ней ради предлога, а Энди, как Ричу потом казалось, прекрасно это понимал и знал, ради чего он на самом деле садится в такси и едет к Уорнер-сквер.

Они начинают целоваться уже в широком и светлом парадном, пока ждут опускающийся сверху лифт. Тело у Энди гибкое и податливое, парень не жеманничает, не ломается, не строит из себя невинного и неумелого студента. Ричарду нравится, как он сам делает шаги навстречу, как прижимается грудью к груди, как нетерпеливо тянет за собой в прожорливую кабину лифта. Рич борется с искушением начать прямо здесь, возбуждение усиливается от одних только взглядов на Энди. На призывно открытые губы, на уже расстегнутую куртку, трогательно выпирающие из-под кофты крылья ключиц, нетерпеливо сжимающиеся пальцы.

На то, чтобы открыть входную дверь, уходит пара секунд, но даже это промедление неприятно давит, заставляя спешить и учащая дыхание. Они раздеваются как попало, оставляя верхнюю одежду и обувь на полу в прихожей, а все остальное скидывая друг с друга в гостиной. Ричард роняет любовника на широкий диван не доходя до спальни, на всякий случай ногой отодвигая столик подальше, накрывает его тело своим.

– Ричард, – шепчет Энди после продолжительного поцелуя, от которого его губы выглядят истерзанными и припухшими, – у меня очень давно никого не было.

Рич не спрашивает, насколько давно, ему это совсем не интересно. Но кивает и берет небольшую паузу – ровно столько, сколько нужно, чтобы подняться и увлечь за собой Энди, уводя его через всю квартиру в спальню, где у Медисона есть все необходимое. Все, и даже немножко больше. Из прикроватной тумбы он достает не только презервативы и смазку, но и анальную цепочку – восемь силиконовых шариков разного размера на гибких перемычках. Вещицу эту Рич еще ни разу не использовал, но из упаковки достать успел, желая как следует изучить, так что сейчас он наверняка выглядит в глазах Энди достаточно убедительно.

– Оу… – комментирует неожиданно появившуюся игрушку Энди. Его щеки заливает румянцем, но возбужденный член прикрыть попросту нечем, поэтому Ричард не сомневается – его мальчик совсем не будет возражать.

– Тебе понравится, – уверенно обещает Медисон, снова обнимая любовника, оглаживая и разводя его бедра в стороны.

Они снова целуются; Энди стонет и приникает губами к шее Ричарда, когда тот раскрывает тюбик со смазкой и выдавливает ее себе на ладонь. Рич почти не может терпеть, но желание увидеть, как тело юноши извивается в его руках от удовольствия, слишком велико, так что он обильно наносит смазку, еле-еле пахнущую чем-то, на первые пять шариков. Оставшуюся на пальцах жидкость растирает в ложбинке между ягодиц Энди, пользуясь тем, что тот призывно поднимает бедра, и приставляет первый, самый маленький, шарик к анусу.

– Это будет совсем не больно.

– Хорошо…

Шепот Энди похож на шум прибоя, трущегося об песок. Ричард облизывает губы и проталкивает шарик вперед. Входит действительно легко, без усилий, перемычка скользит дальше, пока в сфинктер не упирается второй шарик, диаметром совсем немного больше первого. Рич делает небольшую передышку, наклоняется вперед и обхватывает губами скользкую и влажную головку члена Энди. Тот выгибается, бессильно стонет, сжимая в побелевших пальцах скомканную простынь.

Ричард хочет взять Энди прямо сейчас, плюнув на подготовку, плюнув на презервативы, но сдерживает себя, наслаждаясь до боли сладкими моментами. Он мог бы взять член глубже, протолкнуть его до самого основания себе в горло, мог бы покрыть все тело юноши поцелуями, не оставляя ни единого нетронутого местечка, мог бы свести его с ума ласками, но выбирает другой путь. Второй шарик проникает в задницу Энди так же легко, как первый. Парень вздрагивает, шире раздвигает ноги, его дыхание учащается – а с ним и сердце Ричарда начинает колотиться быстрее.

– Ты умница, Энди, – хвалит Ричард. – Теперь еще один.

На еще одном он не останавливается. Скользкие от смазки черные шарики оказываются внутри почти все, Рич делает паузу только перед последним. Снова обхватывает губами член юноши, ласкает его языком, вызывая новые и новые стоны и вздохи. Наконец все шарики до единого оказываются внутри, и Ричард тихо выдыхает, запасаясь терпением еще совсем на немного.

– Ты знаешь, что самое хорошее в этой штуке? – спрашивает Медисон, слегка потягивая за оставшееся снаружи кольцо, широкое и мягкое.

– Рич?.. – Энди приподнимает голову, туманными глазами находит взгляд Ричарда, и снова падает затылком в подушку.

– То, как она из тебя выходит, – отвечает на собственный вопрос Ричи и начинает неторопливо тянуть за кольцо, извлекая самый крупный шарик из уже растянутой задницы юноши. Несмотря на то, что Медисону не доводилось использовать цепочку самому, он из теории прекрасно знает, что именно при извлечении от нее больше всего толку: шарики один за другим проходятся по простате, принося удовольствие – слишком мало, чтобы кончить, но как раз достаточно, чтобы до безумия этого захотеть.

Юноша крупно вздрагивает, разметавшись по кровати, бесстыдно раздвигает ноги и всем своим видом просит поторопиться, но Рич не слушает голоса тела, решив, что в этот раз все обязано быть так, как он того захочет. Поэтому цепочка выходит долго и сладко-мучительно для них обоих, и Ричард упивается своей властью над Энди, сейчас без остатка принадлежащим ему.

Энди, едва дождавшись извлечения последнего шарика, обхватывает торс Ричарда ногами, обнимает его руками за шею и сдавленно шепчет в ухо:

– Не тяни, Ричард, не могу больше! Трахни…

И Рич уже не тратит время на дополнительную смазку, только раскатывает по давно твердому члену презерватив, кое-как справляясь с этим в тесных объятиях, и наконец входит в ждущее тело Энди, сопровождая движение стоном удовольствия. Энди вторит частым дыханием, негромко кричит от резких толчков. Ричард делится возбуждением быстро и отрывисто, немного позже он обхватывает ладонью член Энди, вызывая у него новые хриплые стоны и судорожные вдохи.