Покрывая медный вой,

Голос ясно-повелительный

Мне ответил: «Ты не Мой».

С той поры я перепутьями

Невидимкою блуждал,

Под валежником и прутьями

Вместе с ветром ночевал.

Истекли грехопадения,

И посланец горних сил

Безглагольного хваления

Путь заблудшему открыл.

Знаки замысла предвечного —

Зодиака и Креста,

И на плате солнца млечного

Лик прощающий Христа.

<1908. 1911>

34. Победителям

Свое вы счастье проклянете,

Покорны станете судьбе

И в смерти нашей обретете

Погибель скорую себе.

Вы разрываете одежды,

Клянетесь небом и землей,

Но не отнимите надежды

На час отплаты роковой.

Мы вас убьем и трупы сложим

В пирамидальные костры,

Заклятье вечное положим

На истребленные шатры,

Чтобы о памяти убитых

Прошла зловещая молва,

И на могилах позабытых

Шумела сорная трава,

Гнездились ящеры и гады

В ущельях выветренных скал,

И свет молитвенной лампады

Пустынный храм не озарял.

<1908>

35

Дрёмны плески вечернего звона,

Мглистей дали, туманнее бор.

От закатной черты небосклона

Ты не сводишь молитвенный взор.

О туманах, о северном лете,

О пустыне моленья твои,

Обо всех, кто томится на свете,

И кто ищет ко Свету пути.

Отлетят лебединые зори,

Мрак и вьюги на землю сойдут,

И на тлеюще-дымном просторе

Безотзывно молитвы замрут.

<1908. 1912>

зь

Как звезде, пролетной тучке,

Мне отчизна — синева.

На терновника колючке

Кровь, заметная едва...

Кто прошел стезею правой,

Не сомкнув хвалебных уст?

Шелестит листвою ржавой

За окном колючий куст:

«Чтоб на Божьем аналое

Сокровенное читать,

Надо тело молодое

Крестным терном увенчать».

<1908, 1912>

37. Пловец

Нужны цари из Истинного Града,

Умеющие Башню различать.

Данте

Посвящается А. Блоку

В страну пророков и царей

Я член измученный направил

И на безбрежности морей

Творца Всевидящего славил.

Рукою благостной Господь

Развеял сумрак непогодный

И дал мне светлую милоть

И пояс, радуге подобный.

Молниевиден стал мой лик

И ясновидящ взор туманный,

Прозрев за далью материк

Земли, пловцу обетованной...

Но сон угас, как зори мая,

Надводным холодом дыша,

И с той поры о дивном крае

Томится падшая душа.

Ей снятся солнечные стены

Нерукотворных городов,

И в ледяном мерцанье пены

Сиянье чудится венцов.

Как будто в сумраке далече,

За гранью стынущей зари,

Пловцу отважному навстречу

Идут пророки и цари.

<1908>

38. Завещание

В час зловещий, в час могильный

Об одном тебя молю:

Не смотри с тоской бессильной

На восходную зарю.

Но, верна словам завета,

Слезы робости утри

И на проблески рассвета

Торжествующе смотри.

Не забудь за далью мрачной,

Средь волнующих забот,

Что взошел я новобрачно

По заре на эшафот;

Что, осилив злое горе,

Ложью жизни не дыша,

В заревое пала море

Огнекрылая душа.

<1908>

39

Ты всё келейнее и строже,

Непостижимее на взгляд...

О, кто же, милостивый Боже,

В твоей печали виноват?

И косы пепельные глаже,

Чем раньше, стягиваешь ты,

Глухая мать сидит за пряжей —

На поминальные холсты.

Она нездешнее постигла,

Как ты, молитвенно строга...

Блуждают солнечные иглы

По колесу от очага.

Зимы предчувствием объяты,

Рыдают сосны на бору;

Опять глухие казематы

Тебе приснятся ввечеру.

Лишь станут сумерки синее,

Туман окутает реку, —

Отец, с веревкою на шее,

Придет и сядет к камельку.

Л\ених с простреленною грудью,

Сестра, погибшая в бою,—

Все по вечернему безлюдью

Сойдутся в хижину твою.