И отпрянул Смерти конь,

Перед Господом ничтожен.

Как росу с попутных трав,

Плоть томленья отряхнула,

И душа, возликовав,

В бесконечность заглянула.

С той поры не наугад

Я иду путем спасенья,

И вослед мне: «Свят, свят, свят», —

Шепчут камни и растенья.

<1911>

84

Я пришел к тебе убогий,

Из отшельничьих пустынь,

От родимого порога

Пилигрима не отринь.

Слышишь, пеною студеной

Море мечет в берега...

Приюти от ночи темной,

Обогрей у очага.

Мой грозою сорван парус

И челнок пучиной взят, —

Отложи на время гарус,

Подыми от прялки взгляд...

Расскажи про край родимый,

Хорошо ль живется в нем,

Всё лежит он недвижимый

Под туманом и дождем?

Как и прежде, мглой повиты,

В брызгах пенистых валов,

Плачут серые граниты

У пустынных берегов?

Если «да» в ответ услышу

Роковое от тебя,—

Гробовую буду нишу

Я готовить для себя.

Если ж «нет»... Рокочет злая

Непогода без конца.

Ты молчишь, не подымая

Бездыханного лица.

К заповедному приходу

Роковое допряла

И орлиную свободу

Раньше родины нашла.

<1911>

85

В Моем раю обитель есть,

Как день, лазурно-беспотемна,

Где лезвия не точит месть,

Где не выносят трупов волны.

За непреклонные врата

Лишь тот из смертных проникает,

На ком голгофского креста

Печать высокая сияет.

Тому в обители Моей

Сторицей горести зачтутся,

И слезы выспренних очей

Для всезабвения утрутся.

Он не воротится назад —

Нерукотворных сеней житель,

И за него, в тиши палат

Не раз содрбгнется мучитель.

<1911>

86

Я обещаю вам сады...

К. Бальмонт

Вы обещали нам сады

В краю улыбчиво-далеком,

Где снедь — волшебные плоды,

Живым питающие соком.

Вещали вы: «Далеких зла

Мы вас от горестей укроем,

И прокаженные тела

В ручьях целительных омоем».

На зов пошли: Чума, Увечье,

Убийство, Голод и Разврат,

С лица — вампиры, по наречью —

В глухом ущелье водопад.

За ними следом Страх тлетворный

С дырявой Бедностью пошли, —

И облетел ваш сад узорный,

Ручьи отравой потекли.

За пришлецами напоследок

Идем неведомые Мы, —

Наш аромат смолист и едок,

Мы освежительней зимы.

Вскормили нас ущелий недра,

Вспоил дождями небосклон,

Мы — валуны, седые кедры,

Лесных ключей и сосен звон.

<1911>

87

Отгул колоколов то полновесно-четкий,

То дробно-золотой, колдует и пьянит.

Кто этот, в стороне, величественно-кроткий,

В одежде пришлеца, отверженным стоит?

Его встречаю я во храме, на проселке,

По виду нищего, в лохмотьях и в пыли,

Дивясь на язвы рук, на жесткие иголки,

Что светлое чело короной оплели.

Ужели это Он? О сердце, бейся тише!

Твой трепетный восторг гордынею рожден;

По ком томишься ты, Тот в полумраке ниши,

Поруганный мертвец, ко древу пригвожден.

Бесчувственному чужд Пришелец величавый,

Служитель перед Ним тимьяна не курит,

И кутаясь во мглу, как исполин костлявый,

С дыханьем льдистым смерть Его очей бежит.

<1911>

88—89. Александру Блоку

1

Верить ли песням твоим —

Птицам морского рассвета, —

Будто туманом глухим

Водная зыбь не одета?

Вышли из хижины мы,

Смотрим в морозные дали:

Души метели и тьмы

Взморье снегами сковали.

Тщетно тоскующий взгляд

Скал испытует граниты,—

В них лишь родимый фрегат

Грудью зияет разбитой.

Долго ль обветренный флаг

Будет трепаться так жалко?..

Есть у нас зимний очаг,

Матери мерная прялка.

В снежности синих ночей

Будем под прялки жужжанье

Слушать пролет журавлей,

Моря глухое дыханье.

Радость незримо придет,