Для песнотворческого духа

Ты полнозвучна и ясна.

Твои черты январь-волшебник

Туманит вьюгой снеговой,

И схимник-бор читает Требник,

Как над умершею, тобой.

Но ты вовек неуязвима

Для смерти яростных зубов,

Как мать, как женщина, любима

Семьей отверженных сынов.

На их любовь в плену угрюмом,

На воли пламенный недуг,

Ты отвечаешь бора шумом,

Мерцаньем звезд да свистом вьюг.

О, изреки: какие боли,

Ярмо какое изнести,

Чтоб в тайники твоих раздолий

Открылись торные пути?

Чтоб, неизбывная доселе,

Родная сгинула тоска,

И легкозвоннее метели

Слетала песня с языка?

<19П>

79

Не бойтесь убивающих тело,

Души же не могущих убить!

Еванг<елие> от Матф<ея>, X, 2

8Как вора дерзкого, меня

У града врат не стерегите

И под кувшинами огня

Соглядатайно не храните.

Едва уснувший небосклон

Забрезжит тайной неразгадной,

Меня князей синедрион

Осудит казни беспощадной.

Обезображенная плоть

Поникнет долу зрелым плодом,

Но жив мой дух, как жив Господь,

Как сев пшеничный перед всходом.

Еще бесчувственна земля,

Но проплывают тучи мимо.

И, тонким ладаном куря,

Проходит пажитью Незримый.

Его одежды, чуть шурша,

Неуловимы бренным слухом,

Как одуванчика душа,

В лазури тающая пухом.

<1911>

80. Ожидание

Кто-то стучится в окно:

Буря ли, сучья ль ракит?

В звуках, текущих ровнб —

Топот поспешных копыт.

Хижина наша мала,

Некуда гостю пройти;

Ночи зловещая мгла

Зверем лежит на пути.

Кто он? Седой пилигрим?

Смерти костлявая тень?

Или с мечом серафим,

Пламеннокрылый, как день?

Никнут ракиты, шурша,

Топот, как буря, растет...

Встань, пробудися, душа,—

Светлый ездок у ворот!

<1911>

81. Пахарь

Вы на себя плетете петли

И навостряете мечи,

Ищу вотще: меж вами нет ли

Рассвета алчущих в ночи?

На мне убогая сермяга,

Худая обувь на ногах,

Но сколько радости и блага

Сквозит в поруганных чертах.

В мой хлеб мешаете вы пепел,

Отраву горькую в вино,

Но я, как небо, мудро-светел

И не разгадан, как оно.

Вы обошли моря и сушу,

К созвездьям взвили корабли,

И лишь меня — мирскую душу,

Как жалкий сор, пренебрегли.

Работник Господа свободный

На ниве жизни и труда,

Могу ль я вас, как терн негодный,

Не вырвать с корнем навсегда?

<1911>

82

Есть на свете край обширный,

Где растут сосна да ель,

Неисследный и пустынный, —

Русской скорби колыбель.

В этом крае тьмы и горя

Есть забытая тюрьма,

Как скала на глади моря,

Неподвижна и нема.

За оградою высокой

Из гранитных серых плит,

Пташкой пленной, одинокой

В башне девушка сидит.

Злой кручиною объята,

Всё томится, воли ждет,

От рассвета до заката,

День за днем, за годом год.

Но крепки дверей запоры,

Недоступно-страшен свод,

Сказки дикого простора

В каземат не донесет.

Только ветер перепевный

Шепчет ей издалека:

«Не томись, моя царевна,

Радость светлая близка.

За чертой зари туманной,

В ослепительной броне,

Мчится витязь долгожданный

На вселенном скакуне».

<1911>

83. Бегство

Я бежал в простор лугов

Из-под мертвенного свода,

Где зловещий ход часов —

Круг замкнутый без исхода,

Где кадильный аромат

Страстью кровь воспламеняет,

И бездонной пастью ад

Души грешников глотает.

Испуская смрад и дым,

Всадник-Смерть гнался за мною,

Вдруг провеяло над ним

Вихрем с серой проливною.

С высоты дохнул огонь,

Меч, исторгнутый из ножен, —