– Ты обалденно получился, Роб. Фотографии шикарные. И всю сцену отыграл идеально. Но… разве это ты? Это все, что в тебе есть?

Его скепсис был очевиден, и я не знал, что ответить, поэтому решил блефовать.

– Я делал то, что ты хотел. Ты же знаешь, что я никогда раньше не участвовал в Д/С сценах, но я старался…

Он покачал головой, как будто был чем-то недоволен, или его что-то тревожило.

– Ты был великолепен, но это не ты. Точнее, это не все. Я вижу на фотографиях. Как будто ты… что-то пытаешься спрятать внутри.

Чертовы художники с их обостренным восприятием. Мама тоже была такой. Слава богу, я был по большей части предоставлен сам себе, но уж если я попадал в поле ее зрения, она не успокаивалась, пока одну за другой не рушила все мои защитные стены, оголяя живое трепещущее нутро, которое я предпочитал ограждать от посторонних глаз.

– Слушай, Джейми. Это было здорово, правда. Горячо. Я бы с удовольствием повторил, с играми или без. Но мы же только познакомились. Не думаешь же ты, что можешь вот так запросто меня прочесть? Это невозможно.

Я покрылся холодным потом, и вонючий страх физически отравлял каждый вдох. Если я и расскажу ему когда-нибудь о своем кинке, это будет на моих условиях. Когда это будет откровенность, а не вырванное признание.

– Эй, – Джейми взял мое лицо в ладони, но не нежно, а наоборот, твердо, возвращая меня в реальность. – Я не это имел в виду, и ты прекрасно это знаешь, но я не собираюсь давить на тебя.

Он поцеловал меня, и продолжал целовать, игнорируя тот факт, что я не отвечаю, пока я не сдался, жадно целуя его в ответ, чувствуя, что эта жадность выходит за рамки физического желания. Когда мы оторвались друг от друга, я дрожал и отчаянно цеплялся за него. Боже.

– Ты совсем не кажешься мне чужим, – шептал он мне на ухо, успокаивающе гладя по спине. – Пожалуйста, не надо со мной, как с чужим… Можешь мне рассказать столько, сколько захочешь… Или ничего не рассказывать… Только не надо вести себя так, как будто то, что мы только что делали, для тебя ничего не значит…

Кое-что я вполне мог ему рассказать – в какой-то момент он все равно должен будет об этом узнать, – и это был неплохой способ проверить, умеет ли он держать язык за зубами. Я высвободился из его объятий.

– Хорошо. Я расскажу тебе одну вещь, которую не говорю всем подряд, если ты обещаешь не трепаться.

– Обещаю.

Мне понравилось, что он на секунду задумался, прежде чем ответить, – когда обещание дается быстро и легко, это настораживает.

Я махнул рукой в сторону репродукции «Пируэта».

– Дженна Валенс была моей матерью.

Люди по-всякому реагировали на это сообщение. Одни переспрашивали «кто?!», другие считали, что я вру, третьи тут же решали, что я богат и должен быть просто счастлив потратить на них свои деньги.

Джейми резко втянул в себя воздух и сказал с ясной искренностью:

– О господи, Роб, мне так жаль. Я понимаю, уже несколько лет прошло, но со смертью матери или отца свыкнуться невозможно. Хочешь, я уберу картину, если тебе тяжело на нее смотреть?

Меня буквально затопила очищающая волна облегчения и удовольствия от того, что Джейми отреагировал без банальности, без пошлости.

– Не надо, пускай висит. Хотя она бы с тобой согласилась, что это не лучшая ее работа.

Он не стал извиняться; еще одно очко в его пользу.

– Нет, но она все равно очень хороша. Она здесь использует цвет для создания объема, и это так… – он расстроенно покачал головой от невозможности выразить собственную мысль. – Блин, никогда не мог объяснить это словами… А ты сам рисуешь?

– Я даже не малюю.

Мои слова его развеселили.

– Тогда не буду тебя грузить долгими рассуждениями, но можешь мне поверить, я ее большой фанат.

– Может, покажешь мне что-нибудь из своего?.. – я в ту же секунду пожалел о своих словах, но он снова покачал головой.

– Страшно.

– Да я не разбираюсь в искусстве. Совсем. Ничего в нем не понимаю. Так только, нахватался от матери и ее знакомых… Могу только оценить на уровне нравится – не нравится.

– Ты будешь чувствовать себя обязанным похвалить из вежливости, и я это пойму. Так же, как понял, глядя на твои фотографии, что… нет, стоп. Не будем опять об этом. Нет. Но можешь попросить посмотреть мои работы через месяц, если не передумаешь.

– А ты так уверен, что через месяц я еще буду здесь?

Джейми провел большим пальцем по моим губам. Интимный, собственнический жест оставил теплое покалывание на коже.

– Я не уверен. Я надеюсь.

Я прихватил ласкающий меня палец зубами, лизнул укус, прежде чем отпустить. Он ответил удивленной улыбкой.

– Ага, я иногда кусаюсь, – ухмыльнулся я.

– Как бы мне теперь об этом забыть до следующего минета, – он вопросительно наклонил голову. –У нас ведь будет следующий раз?

– Ага, – я потер рукой рот – губы, которые он сегодня целовал, гладил, трахал. – Мне, правда, надо кое-что срочно доделывать в доме, так что, может, через неделю?

– Очень долго. А может, я как-нибудь до этого зайду вечерком? Помогу тебе. Прямо мечтаю побывать внутри.

Дома или меня? Вслух я этого говорить не стал.

– Хочешь, приходи в субботу. Я тебе устрою экскурсию. Только имей в виду, будешь ты помогать или нет, в любом случае надень что-нибудь, что не жалко порвать или испачкать. Там грязища.

– Утро у меня занято, а потом могу прийти и принести тебе ланч, – предложил он. – Ты с чем любишь сэндвичи?

Я уже и не помнил, когда меня последний раз угощали ланчем. Или обедом. Или завтраком. Черт, да хоть выпивкой, кроме тех случаев, когда целенаправленно соблазняли. В детстве мы часто переезжали, и я довольно рано усвоил, что друзья, которые обещают звонить и не пропадать, редко выполняют обещание. Родственники у меня были, с маминой стороны, но их было немного, и близких не было. Когда мама решила вернуться в родной город, я жил в Балтиморе. Сюда я приехал уже после ее смерти, чтобы заниматься продажей ее дома, и просто влюбился в этот город. Смутные воспоминания детства делали его улицы до боли знакомыми, несмотря на новые торговые центры и деревья в местном парке, которые я помнил еще саженцами, и которые теперь стояли высокими и сильными, с крепкими стволами.

Отец мой и вовсе был неизвестной величиной. Когда мама от него залетела, он просто слинял, и не подумав жениться или хотя бы убедиться в том, что я родился здоровым. Я никогда не пытался искать его, а мама подписывала картины псевдонимом, который взяла от фонаря, и если она таким образом пыталась от него скрыться, то ей это удалось.

– Я ем все, кроме печенки и морепродуктов.

– Буэээ.. Мне теперь представляется огромный сэндвич, а в нем печенка и омар…

Я содрогнулся.

– Даже не думай!

-III-

Он появился ровно к часу, когда я уже был настолько голоден, что дожидаться его было пыткой. Я пахал часов с шести утра, пользуясь удачной погодой – стоял один из ярких солнечных осенних дней, когда легкий ветер хорошо сушит краску. Кабинет, которым я занимался, располагался в задней части дома и был относительно изолирован, поэтому я мог его закончить и закрыть, чтобы туда не летела пыль. А в последнюю очередь я, видимо, буду делать коридор, когда уже перестану таскать грязь взад-вперед.