Войско сыновей Хальвдана уже видело близкую победу – а их противники легко различили бы неминуемое поражение, если бы имели возможность окинуть взглядом поле битвы. Но тут случилось сразу два события, которые изменили ход сражения и, главное, оказались полной неожиданностью для всех его участников. Может быть, кроме Одина, с любопытством наблюдавшим из небесных пределов за этим весьма незаурядным боем.

Пока конница графа Гербальда и пеший строй, возглавляемый сыновьями Хальвдана, с двух сторон теснили противника, из-за леса вырвался еще один конный отряд. Был он не слишком велик, насчитывая около полусотни всадников, но при них имелись и стяги, и трубач, и знатный предводитель в отличной кольчуге и шлеме. Не теряя времени, отряд набросился на людей Ингви с той стороны, куда они еще могли бы отступить, и принялся рубить бегущих, колоть копьями и топтать конями. И хотя всадников было не так много, чтобы всерьез напугать, даже сыновья Хальвдана растерялись при виде этой неожиданной подмоги, не имея представления, кто это, откуда и почему явился. Пытаясь разобраться, они придержали наступление своих людей, на поле росла неразбериха, оба войска едва сдерживали смятение, ничего не понимая.

А в это самое время, будто только того и ждали, распахнулись ворота Сен-Кантена – те самые ворота, на которые Ингви и его люди точили зубы все это долгое время. И оттуда выступил довольно многочисленный пеший отряд во главе с самим епископом Рейнульфом, ради такого случая сменившим священническое облачение на снаряжение воина. Еще с самого начала сражения епископ велел своим людям и горожанам вооружиться и приготовиться к бою. Еще не зная, в чем дело, он, однако, стремился не упустить удачу и готов был всемерно ей способствовать. Пока малочисленная конница графа Гербальда, которого со стен узнали по стягу, противостояла тысячному пешему войску, епископ мог помочь только молитвами. Но теперь, когда союзное, судя по всему, пешее войско громило язычников совместно с развернувшейся конницей, да еще появился новый отряд, тоже возглавляемый, несомненно, знатным благородным франком, время настало.

– Бог помогает нам, дети мои, но надо нам и самим помочь себе! – кратко напутствовал горожан епископ, сидя в седле перед воротами. – Поддержим добрых христиан и спасем себя и город! Господь укрепит нас и укроет щитом своим! Открывайте!

Выбежав из ворот, городское ополчение набросилось на викингов, уже и без того зажатых с трех сторон. Теперь судьба их была окончательно решена, и битва превратилась в избиение.

– В город! В город! – не помня себя, вопили люди Ингви, те, кто оказался ближе к воротам. Как ни мало надежды внушало это средство спастись, никакого другого все равно не было.

– За ними! В город! – орали люди Харальда.

С появлением епископского воинства на поле перед городом все смешалось окончательно. Уже почти никто не понимал, где свои, а где враги. И люди Ингви, и люди Харальда, утратив всякое подобие строя, не могли отличить «своих» норманнов от «чужих» – ведь и вооружение, и щиты, и язык у них были одинаковы, и знать в лицо каждого в тысячном войске едва ли возможно. В неразберихе, наверное, немало северян пало от руки своих же соратников, сражаясь при этом плечом к плечу с противниками, но не в силах хоть как-то отличить одних от других.

Не лучше обстояли дела и у франков. Всадники неизвестного отряда, да и епископское воинство еще менее было способно отличить одних норманнов от других и пыталось бить всякого, на ком видело скандинавский шлем и бороду. По крайней мере, борода помогала отличить норманна от гладко выбритого и коротко остриженного, на римский манер, франка. Франки били всех викингов подряд, а те, сообразив, в ответ стали нападать на любого франка, конного или пешего, который в общей свалке оказывался поблизости. Вожди ничего не могли с этим сделать, да и сами понимали не больше простых воинов.

– Король! Король Карл! – почему-то кричали франки, выкрикивали еще какие-то имена, и незримое присутствие короля вносило еще большую сумятицу – если это только возможно.

Перемешанная масса людей устремилась к городским воротам. Закрыть их не успели, и битва вошла сперва под своды воротной башни, потом на внутреннюю площадку. Не понимая, кто и почему с ними сражается, викинги стремились хотя бы захватить город, что в любом случае повернуло бы дело к их выгоде. Поняв это, сами сыновья Хальвдана бросились в ворота, и вскоре битва уже кипела на узких клочках города, захватывая перекрестки, площади и дворы.

Скандинавы по-прежнему не отличали своих от чужих, но их сплотила, во-первых, общая цель, а во-вторых, общий противник. В том, у кого была борода, каждый из норманнов видел своего союзника, совместно с которым отбивался от франков и нападал. Битва в городе давалась им, израненным и уставшим, нелегко, но спасало то, что сопротивление им оказывали слабое – ведь почти все горожане, способные держать оружие, оказались снаружи и теперь преследовали тех, кто успел ворваться в город. Немало викингов с обеих сторон осталось на поле, но даже сейчас их было больше, чем франков. По всему городу царило ужасающее смятение – везде, на каждой улице и почти в каждом дворе шел бой, звенело оружие, трещало дерево, раздавались вопли ярости и боли, женские крики. Кое-где над крышами уже летел горький дым, забивался в рот, ел глаза, мешал дышать и видеть. Вот-вот над городом, полным окровавленных тел, взовьется пламя – и в нем погибнет несчастный город Сен-Кантен.

Рери не лучше других понимал, что происходит. Понимание, а с ним и способность руководить сражением он утратил, когда неведомо чья конница ударила людей Ингви сбоку. Это уж были настоящие франки, в этом он не сомневался, видя под шлемами гладко выбритые лица. То, что в коннице графа Гербальда половину составляют северяне, могли выдать те же бороды, но даже если бы люди Ингви успели это разглядеть, что бы это изменило? Теперь же он самого себя чувствовал одураченным – особенно когда этот новый «союзник», Хель его возьми, принялся бить всех норманнов без разбору, в чем ему помогало городское ополчение. В этом положении захват города был единственным выходом из положения. В тесноте улиц и дворов конница не слишком-то разбежится, сражаться поневоле придется каждому поодиночке или очень мелкими отрядами, а здесь норманны явно получат преимущество. К тому же сам город, если удастся оставить его за собой, будет такой наградой, о которой они едва могли мечтать.

Конечно, он почти обещал графине Гизеле, что его люди не станут грабить Сен-Кантен, а удовольствуются богатым выкупом. Пусть епископ Рейнульф отдал бы далеко не все сокровища, у него имеющиеся, но удалось бы сохранить людей, а это не так уж мало. Но обстоятельства повернулись так, что Рери не смог бы выполнить свое обещание, как бы к этому ни стремился. Его договор с графом и графиней Амьенскими никак не предусматривал выступления епископского ополчения и неведомой конницы. Теперь норманнам приходилось защищаться всеми средствами и пользоваться всеми обстоятельствами, которые они только могли обратить себе на пользу. Поэтому Рери, во главе своей ближней дружины, стремился к одному – к победе, к полной власти над городом. А там будет видно.

Неразбериха продолжалась до самого вечера – да и вечер наступил неожиданно быстро. Захваченный бурным потоком событий, Рери не замечал времени. Важнее всего было понять, что происходит, и попытаться взять течение дел в свои руки – ибо сейчас их не держал в руках никто, кроме богов и судьбы. А боги и судьба не любят, когда полагаются только на них, они предпочитают помогать тому, кто сам помогает себе. Поэтому до самой темноты сыновья Хальвдана и их хёвдинги метались по городу. Сражение мало-помалу прекратилось – когда некому стало сражаться. Оставшись без предводителей, зажатые в угол франки предпочитали сдаваться. Пленников викинги запирали в первые подходящие строения и, не оставляя даже охраны, отправлялись по своим делам, то есть собирать добычу. Это легкомыслие по отношению к пленным, разнузданный и беспорядочный грабеж надо было прекратить, иначе викинги, не имея другого противника, обратят оружие друг против друга и вот-вот начнутся драки: из-за молодой пленницы, шелковой рубашки или серебряной чаши. Собрав возле себя остатки ближней дружины, уцелевшие в бестолковом сражении длиной почти в целый день, Харальд, Рери, Вемунд, Оттар ходили по городу и наводили порядок. Граф Гербальд требовал немедленного прекращения грабежей и прочих притеснений, но Рери чуть было его самого не запер в чулан: если выпустить графа на улицы, его, скорее всего, быстро убьют. Для норманнов сейчас каждый франк был врагом.