За ночь Хериберту стало хуже. Он был совсем бледен, глаза запали, и головой он дергал будто лошадь. Почти все время монах находился в забытье, и Торир, осматривавший его время от времени, качал головой. Признаков воспаления пока не было, но монах потерял очень много крови. Иногда он принимался бредить.

– Видели они, как тянулась дорога, устланная одеждами и освещенная бесчисленным множеством сияющих лампад, по направлению к востоку от монастыря, до самого неба… – прерывающимся голосом, а иногда вовсе без голоса шептал он по-латыни, и старуха Баугильда, склоняясь к нему и прислушиваясь, озабоченно покачивала головой. – Муж в светлых одеждах предстал пред каждым из них свыше и спрашивал, чья это дорога, которую они видели. Они отвечали, что не знают. Явившийся муж сказал: «Это путь, по которому восходит на небо возлюбленный Господу Венедикт»…

И едва рассвело, Рери тронулся в путь, надеясь нагнать трех монахинь с таинственным исцеляющим сокровищем. За вчерашний день три женщины с ящиком, да к тому же не привыкшие много ходить, едва ли ушли дальше, чем на три-четыре роздыха. Так же едва ли они продолжали путь ночью – помешают темнота и усталость, да и опасностей в охваченном войной краю подстерегает немало. Скорее всего, ночь они пережидали где-то под кровом и пойдут дальше только на заре. И Рери, пустившийся в путь верхом, надеялся догнать их в течение дня. Благо, направление ему было известно.

С собой он взял два десятка хирдманов – путешествовать с меньшим количеством людей было бы неразумно. Во враждебной стране наткнуться можно на кого угодно – на беглецов из войска погибшего Ингви, на какого-нибудь отважного графа или виконта с конным отрядом, даже на толпу доведенных до отчаяния селян, вооруженных косами и кольями. Оттар рассказывал, что и такие случаи бывали. И хотя селян никто не боялся, если их наберется целая сотня, они могут причинить неприятности.

Тибо был готов еще раньше самого Рери. Думая о своем, Рери все же заметил, что юный франк сегодня как-то по-особенному возбужден и взбудоражен, будто уже нашел огромное сокровище, но сомневается, действительно ли оно что-то стоит.

– Послушай, сеньор Рейрик, что я скажу тебе, – начал Тибо, когда они выехали за ворота и тронулись по дороге, которая, по уверениям проводника, вела именно в Реймс. – Возможно, мои слова покажутся тебе дерзкими. Но я всю ночь думал об этом деле и надеюсь, что нашел наилучшее решение.

– Ну, и что ты надумал? – Рери покосился на него.

Тибо был моложе его на какой-то год, но Рери невольно ощущал себя по сравнению с ним зрелым мужчиной. Дело даже не в том, что за спиной его осталось больше походов, сражений и убитых врагов, а в том, что ему, сыну конунга и предводителю войска, довольно рано пришлось учиться думать за других и отвечать за них.

– Если монахинь и сокровище Святой Троицы будет искать король норманнов, то тебе никто ничего не скажет. Люди будут прятать монахинь и священную реликвию. Тебе никто не скажет, видели их или нет и куда они пошли.

– Я сумею разговорить самых упрямых.

– Не сомневаюсь. Но зачем, если можно заставить их говорить добровольно?

– Заставить добровольно? – Рери хмыкнул. – Смешной у вас язык, если на нем так можно сказать. Ну, и как это у вас заставляют добровольно?

Возможно, Тибо не совсем понял собеседника, как и Рери его, поскольку каждый из них говорил на своем родном языке: один на северном, а другой на франкском, который до сих пор назывался здесь «тиуда лингва», то есть «народный язык», хотя на деле языком простого народа перестал быть уже пару веков как. Так или иначе, юный франк продолжал развивать свою мысль, не обращая внимания на насмешку.

– Они охотно будут помогать, если искать монахинь и реликвию будет благородный знатный франк. Я назову свое имя и скажу, что я посланец епископа Рейнульфа. А вы – моя дружина.

– Но только слепой не поймет, что мы – северные люди, как у вас говорят.

– Ну и что? Ты думаешь, мало ваших нанимается на службу к нашим графам и виконтам? Один из ваших королей нанимался на службу к самому нашему королю и защищал Фрисландскую марку от норманнов, своих сородичей. Я скажу, что вы мои люди, и этого будет достаточно. Ты только делай вид, что я – твой хозяин. А я сам буду говорить с народом.

– Хорошо, – Рери немного подумал и пожал плечами. – Можно попробовать.

– По крайней мере, мы ничего не потеряем, – кивнул Орм, слышавший их разговор.

– Может, и выйдет толк, – поддержал Торир Верный.

И замысел Тибо принес плоды. В деревнях, где он расспрашивал о трех монахинях, на бородатых норманнов косились со страхом и подозрением, но от разговора с юным виконтом Бельвилльским, как Тибо себя назвал, не отказывались. Он был родом из Бельвилля, мелкого городишки где-то в Амьенском графстве, но на титул виконта претендовать не мог, имея в живых не только отца, но и троих старших братьев. Но откуда было об этом знать деревенским жителям в такой дали оттуда?

Однако, первые сведения, которыми удалось разжиться, были совсем не того рода, что ожидалось.

– Я не видел трех монахинь, – пастух возле маленького козьего стада, худощавый мужчина неопределенных лет с седой щетиной на впалых щеках и горбатым носом, покачал головой. – Я здесь всю ночь, добрый сеньор, и если бы ночью кто-то шел по дороге, собаки учуяли бы. Но вообще здесь много людей проходило со вчерашнего дня. Говорили, что Сен-Кантен все-таки пал… было много беженцев. Монахи тоже были. И монахини. Сколько, я не считал, может, три, а может, больше или меньше. Я это уже говорил тому виконту, который проезжал здесь до вас…

– Какому еще виконту?

– Он не назвал своего имени, да и кто я такой, чтобы его спрашивать? Это он меня спрашивал.

– О чем?

– О том же, о чем и ты, добрый сеньор. О трех монахинях. Или хотя бы об одной монахине, молодой девушке. Но я не видел. Ни молодой, ни старой.

– Спроси, как он хоть выглядел? – велел Рери, которому Тибо в нескольких словах пересказал романские речи пастуха.

– Средних лет, высокий, худощавый, с длинными ногами, – перевел тот полученный ответ.

– Это он, сволочь! – со злостью бросил Рери. – Хильд… ман, как его там, что его тролли драли!

– Виконт Хильдемар! – сообразил Тибо. – Он нас опережает!

– Я понял, – с досадой отозвался Рери и пустил коня вскачь. – Давайте живее!

Теперь уже они расспрашивали не только о монахинях, но и о виконте с отрядом в десяток человек. Жители в целом подтверждали слова пастуха: со стороны Сен-Кантена проходили кучки беженцев, возможно, среди них были монахи или монахини, может, и поклажа у них какая-то была: или ящики, или мешки, или корзины, как же в дороге совсем без поклажи? Точнее никто сказать не мог. Ни Тибо, ни Хильдемару, который проезжал здесь раньше них.

Помня о нем, Рери настраивался на драку. Уступать добычу он не собирался, это само собой. Неважно, что является целью Хильдемара, дочь Гизелы или ящик с неведомым сокровищем, но получит он хвост тухлой селедки, больше ничего!

– А если… когда вы найдете графиню Санлисскую, что вы будете с ней делать? – спросил по пути Тибо.

– Не знаю, – Рери пока об этом не задумывался. – Потом решим.

Дальнейшей судьбой беглянки он пока не забивал себе голову. Найти бы ее! А задача хороша – в чужой враждебной стране, в незнакомой местности, отыскать женщину, которую не знаешь в лицо! Когда единственные приметы – монашеская одежда и ящик, опять же, неизвестно какого размера. Стоит ей переодеться, спрятать где-нибудь этот проклятый ящик, свернуть с реймсской дороги – и все, ищи следа на воде. Он сам на ее месте пересидел бы первое время в какой-нибудь нищей деревне, где даже охотникам за добычей нечего делать, пропустил преследователей вперед, а сам пробирался к цели окольными путями – не так быстро, зато надежно. А вдруг и она догадается это сделать? Все-таки женщина королевской крови, должно же у нее хоть немного ума быть в голове? Мать ее на дуру не похожа…