Начальником второй был герцог Брабандский; в распоряжении его находились самые богатые и храбрые бароны его владений, так же как и Некоторые знатные дворяне Фландрии, присоединившиеся к его отряду; поэтому он и имел под своим начальством двадцать четыре знамени, восемьдесят штандартов и семь тысяч хорошо снаряженных и вооруженных храбрых и смелых воинов.
Третье отделение, самое сильное, состояло под начальством самого короля Англии, окруженного всеми знатными дворянами его королевства, в числе которых находились двоюродный его брат граф Генрих Дерби, сын мессира Генриха Ланкастера Кривошеи, епископ Линкольский, епископ Дургамский, граф Нортамптон, Глочестер, Суфольк и Ертфор; мессир Роберт д’Артуа, мессир Реноль Кобам, сир Перси, мессиры Людовик и Иоанн Бошан, мессир Гуг Гастинг, мессир Готье-Мони, и, наконец, граф Салисбюри, который спустя две недели после своего бракосочетания, расстался с молодой женою, развязав вследствие исполненного обета прежде завязанный невестою глаз, с новым рвением к службе присоединился к армии. Сверх этого моря из стали, — моря, в котором каждый боец составлял буйную волну, — моря, которое колеблясь все двигалось далее и далее над этими десятью тысячами копьеносцев и шестью тысячами стрелков, развевались двадцать четыре знамени и девяносто штандартов; кроме этих трех отделений, был еще четырехтысячный арьергард под начальством графа Варвика, графа Пемброка, сира Мильтона и других храбрых рыцарей, готовый подкрепить собою ту часть армии, которая начала бы ослабевать.
Что же касается короля Франции, то около него находилось такое множество воинов, дворян и рыцарей, что трудно было бы и описать их. И в то время, как войска его выстроились в боевой порядок, то у него было двести двадцать семь знамен, пятьсот шестьдесят штандартов, четыре короля, шесть герцогов, тридцать шесть графов, четыре тысячи рыцарей и больше шестидесяти тысяч воинов из жителей Франции, оружие которых было так блестяще, что солнечные лучи отражались на нем, как на зеркале; но все это рыцарство столь страшное и вместе с тем приятное для глаз, было различного мнения на счет событий, долженствовавших совершиться в этот день; одни говорили, что стыдно стоять на виду неприятеля, не вступая в бой, а другие утверждали, что безумно сражаться тогда, как король Франции в этом сражении может потерять все, и ничего не выиграть; потому что в случае поражения, неприятель проникнет вдруг в сердце королевства, а ежели победа и останется на его стороне, то псе же он не в состоянии будет завоевать Англию, как остров, так же как и владения Империи потому, что их будет твердо защищать Людовик V Баварский, верховный их властелин.
В продолжение этого времени король Англии на маленьком иноходце, в сопровождении мессира Роберта д’Артуа, мессира Реньоля Кобаля Кобама и мессира Готье-Мони, разъезжал впереди своих войск, побуждая рыцарей и их товарищей помогать ему исполнить обет и сохранить честь свою, показывая им всю выгоду избранного местоположения, по находившемуся за ними лесу, а впереди болоту, которое неприятель не мог иначе перейти, как подвергаясь большой опасности. Проехав по всем рядам и поговорив со всеми для того, чтобы возбудить или укротить их рвение, возвратясь к своему отряду, занял свое место и приказал объявить, чтобы никто не осмеливался бросаться вперед предводительских знамен.
По окончании с обеих сторон этих приготовлений, на которые употреблено было все утро, около полудня заяц, испуганный одним воином Английской армии, выбежал из леса и бросился в ряды французов, которые, желая застрелить его, пустились за ним в погоню. Англичане, заметив это, но не понимая причины, пришли в движение от этого шума, воображая, что неприятель на них нападает. Поэтому король, оставив маленького иноходца, сел на ратного коня, приготовясь отразить первое нападение. Со своей стороны знатные гасконцы и дворяне Лангедока, полагая, что на них нападают, надели шлемы и обнажили мечи, тогда как граф Гейнаузский вообразил, что уже сражение начинается, поспешил посвятить в рыцари многих дворян, которым он обещал эту честь; так что в одну минуту он их сделал четырнадцать, которые во всю жизнь свою потом назывались рыцарями Зайца.
После сего прошло еще довольно времени, и наконец солнце начало склоняться к западу, как вдруг посланный явился к Эдуарду, который принял от него письма и прочел их, не сходя с лошади; они были за подписью епископа Канторбери присланы из совета Англии и извещали его, что нормандцы и гейнаузцы высадились в Сутамптоне, грабили и жгли город, достигли до Дувра и Норвича, опустошая берега Англии, в числе сорока тысяч, охраняя так хорошо море, что прервали всякое сообщение с Фландрией; взяли два самые большие корабля, которые назывались Эдуард и Христоф; что сражение продолжалось целый день, тысяча человек англичан в нем погибла.
Известия эти были ужасны, однако в этих же письмах находились и другие еще опаснее первых. Эти были из Шотландии; пока Эдуард находился под Камбреем, Филипп Валуа, как сказано прежде, отправил послов к дворянам, бывшим на стороне юного короля Давида; они не привезли с собою подкрепления ни войском, ни оружием, но зато привезли значительную сумму денег, на которые можно было иметь и то и другое. Начальник посольства человек благоразумный и храбрый, пробрался невредимо через все посты англичан и достиг леса Иедар, где стояли как неприступная крепость граф Мюррай, мессир Симон Фразер, мессир Александр Рамзай и мессир Гильом Дуглас, племянник доброго лорда Джама, который, как мы уже сказали выше, умер в Испании в то время, как вез сердце своего короля на святую землю. Все эти знатные дворяне обрадовались, получив известия из Франции: король Филипп советовал им воспользоваться отсутствием Эдуарда и возмутить королевство Англию, давая им к тому все средства присланными с этим вместе сокровищами, которые они так скоро и искусно употребили в дело, что в непродолжительном времени имели и людей и лошадей; и тогда как они начальствовали уже над сильным и многочисленным отрядом, английские губернаторы считали их дикими зверями, укрывшимися в лесу Иедар, куда они спустились с гор, как стадо волков, и силою или хитростью взяли несколько крепостей; так что, в свою очередь, англичане в это время имели в своем владении только семь или восемь городов и крепостей, между которыми были Бервик, Стерлинг, Роксбург и Эдимбург. Шотландцы, ободренные своими успехами, оставив позади себя Бергик, перешли реку Тинь, и старинную римскую стену, достигли Дурома на самой почти границе Нортумберланда, то есть на расстоянии трехдневного перехода до королевства Англии, грабя и сжигая все на пути своем; потом удалились беспрепятственно обратно другой дорогой, потому что англичане не препятствовали их отступлению и даже не подозревали, что у молодого шотландского льва так скоро прорезались зубы и выросли когти.
Эдуард прочитал эти письма со спокойным видом и ни одна черта лица его не обнаружила душевной тревоги; приказал угостить и наградить посланного так, как будто он привез добрые вести. Потом окинул взором находившуюся пред ним армию, внутренне прося Всевышнего отвратить битву, которой он сам желал, и для которой зашел так далеко; потому что победителем или побежденным, завлеченный в центр государства, или по отступлении во владения Империи, — в любом случае он не мог скоро возвратиться в свое отечество, куда его призывали важные дела. По счастью, французская армия была все в одном положении, и как день начал уже склоняться к ночи, то казалось, что в этот день сражения не будет.
В самом деле, прошло еще два часа и ни один из противников не решился перейти болота; потом наступила ночь, и обе армии разошлись на прежние занимаемые ими накануне места. Король Эдуард, собрав совет, прочитал громко донесения, полученные им из Англии, и желал знать мнение английских баронов и владельцев Империи; все единогласно объявили, что присутствие его в Лондоне необходимо, что ему без отлагательства нужно отправиться непременно в Англию, посему, пользуясь темнотою ночи, он велел снять палатки, увязать снаряды, и, снявшись с места в ту же ночь, прибыл с герцогом Брабандским в Авень, находящийся в Гейнау: на утро, простившись с немецкими владетелями и брабандцами, оставшимися под ружьем для охранения своего отечества, он прибыл со своим двоюродным братом герцогом Иоанном в Брюссель.