На другой день, король Франции не знал, что произошло в продолжении ночи, пошел снова навстречу англичанам, приказав войскам своим занять ту же позицию, как и накануне; но, не встретив неприятеля на прежнем месте, полагал, что в лесу, простирающемся на противоположном берегу болота, сделаны были засады, почему и потребовал охотника, который, перебравшись через неприступное болото, устрашавшее накануне обе армии, осмотрел бы лес, казавшийся ему подозрительным по царствующей в нем тишине. Явился молодой рыцарь, готовый исполнить опасное поручение, это был мессир Есташ Рибомон, происходивший от древней дворянской фамилии, которому хотя и было только двадцать один год от роду, но уже в продолжение пяти лет он находился на военной службе; отпуская его на такую опасность, Филипп Валуа хотел в случае неудачи, чтобы молодой человек умер, по крайней мере, рыцарем, поэтому велел ему преклонить колено, сам вооружил и обнял его, так что, обрадованный этой честью и гордясь ею, мессир Есташ вскочил на лошадь, моля Бога встретить какого-нибудь неприятеля, чтобы оказаться достойным полученной от короля милости. Потом, пустившись по болоту, перебрался через него на виду всей армии, и, достигнув противоположного берега, взял копье наперевес и направился прямо к лесу, в котором исчез скоро из виду. Высмотрев его во всех направлениях, и найдя его совершенно пустым, подобно заколдованному лесу, в котором из одного дерева Танкред пролил кровь Клоринды, он, проехав его весь, не найдя ничего подозрительного, показался опять на возвышении горы, с которой видна была вся окрестность, и, достигнув ее вершины, не встретил никого; водрузил в землю копье в знак совершенного ею владения, положил подле него шлем, длинные перья которого развевались ветром, сошел с горы тихо с непокрытой головой, и явился пред королем, отдав ему отчет в исполнении поручения, убеждал следовать за ним со всей армией до того места, на котором накануне расположены были войска Эдуарда. Филипп Валуа немедленно приказал идти вперед, и мессир Есташ Рибомон, как путеводитель для показания пути, занял место впереди всей армии и переправил все войска через болото, из которого многие из рыцарей выбрались с большим трудом по причине тяжести коней и своего вооружения; это доказало королю Филиппу, что он был прав накануне не отважившись перед неприятельской армией перейти это опасное место, через которое в настоящую минуту он переправился, не подвергаясь никакой опасности. Мессир Есташ не обманулся: действительно никого не было во всей стране, поэтому он в сопровождении небольшого отряда, отправился на вершину горы, и взял обратно оставленный им шлем и воткнутое копье. Король Филипп остановился на том самом месте, где были расположены войска Эдуарда, и пробыл на нем целые два дня, в продолжении которых узнал от окрестных жителей, что король Англии удалился в Гейнау со всеми рыцарями и баронами Империи; ласково поблагодарив королей, герцогов, графов, баронов и рыцарей, собравшихся к нему на помощь, простился с ними, предоставляя всякому на волю, удалиться кому куда угодно; возвратился с Сент-Кентен, распустил по гарнизонам войска свои в Турнай, Лиль и Дуе; потом, увидев, что ему не оставалось ничего более делать на границах своего государства, возвратился в Париж.

Эдуард, достигнув Антверпена, сел на корабль и отправился через море, оставив в знак скорого возвращения, под охранением своего кума Иакова Дартевеля, королеву Филиппу в его город Ганде, поручив графам Суфольку и Салисбюри защищать Фландрию в случае, если бы король Филипп вздумал наказать ее за оказанные и за предполагаемые впоследствии ему услуги. Выйдя в открытое море и не встретив ни одного из нормандских и генуэзских пиратов, прибыл 21-го февраля 1340 года в Лондон, и в тот же день отправился в Вестминстер. Возвращение его обрадовало все королевство.

Со времени полученных королем Эдуардом известий в тот день, когда назначено было сражение, дела его в Шотландии сделались еще хуже; последнее отважное и не менее того успешное предприятие, заставило его обратить все внимание на Шотландию, где неизбежно угрожала ему опасность.

Мы сказали выше, что в числе укреплений, удержанных за собою Балиолем, или точнее сказать, Эдуардом, в Шотландии, самым неприступным был замок Эдинбург; но Гильом Дуглас думал о нем иначе, поэтому собрав графа Патрика, сира Александра Рамзая и Симона Фразера, старинного наставника в делах рыцарства молодого короля, объяснил им свое намерение, предлагая исполнить его без их помощи, или разделить с ними честь и опасность успеха. Чем опаснее было предприятие, тем больше оно могло нравиться этим людям; так что они охотно приняли предложение Дугласа и начали готовиться к исполнению его замысла.

Первой их заботой был выбор двухсот самых храбрых и диких шотландцев, которым назначено было местом соединения небольшими группами, чтобы не возбудить подозрения, пологий берег в Фифском графстве, куда прибыли и они сами ночью, на корабле, нагруженном овсом, мукой и соломой, и посредством шлюпки, на которую садилось по десять человек, перевезли их всех к себе на корабль; потом пустились на веслах по причине безветрия к берегам Шотландии, и сделали высадку в трех милях от Эдинбурга, где, разделясь на две части, оставили из них около себя только двенадцать человек самых отважных. Гильом Дуглас, Симон Фразер и сир Александр Рамзай послали остальных засесть в засаду, в противоположном направлении того пути, который избрали сами, в старом оставленном аббатстве, расположенном у подошвы горы и на близком расстоянии от замка, так чтобы они могли, услышав условленный знак, немедленно поспеть на помощь своим товарищам; после чего одевшись вместе с двенадцатью горцами, в самые ветхие платья, изорванные шляпы, чтобы быть похожими на бедных купцов, навьючили на двенадцать лошадей по мешку муки, овса или соломы, и, скрыв оружие под плащами, начали на рассвете дня подниматься на утес, который был так крут, что ежели бы лошади не были выбраны так же, как и люди, из привыкших взбираться на горы, то никак не смогли бы на нем удержаться. После неимоверных усилий, они, наконец, взобрались до половины ската, где, остановясь, Гильом Дуглас и Симон Фразер отделились от прочих, оставив их в распоряжении сира Александра Рамзая, и продолжая путь, достигли до опускной решетки ворот. Тут часовой преградил им путь; тогда они просили вызвать к ним привратника, который в ту же минуту, как ему об этом сказали, вышел к ним навстречу; они объявили ему, что они купцы, до которых дошли слухи, что жизненные припасы и корм лошадей гарнизона на исходе, и что по преданности своей к Балиолю и вместе с тем, чтобы выручить что-нибудь, они решились, подвергаясь опасности, попасть в руки шотландцев, разъезжавших шайками в окрестностях, пуститься с двадцатью лошадьми, навьюченными хлебом, овсом и соломою, и продать им все это не за дорогую цену. Вместе с этим, отведя привратника на край утеса, показали ему небольшую толпу людей и лошадей, ожидающих только знака, чтобы продолжать путь. Привратник отвечал, что охотно будут куплены припасы для гарнизона, в которых в самом деле оказывался уже недостаток, но потому, что было очень рано, он не смел беспокоить губернатора и казначея; а до тех пор, пока они проснутся, обещал отворить им и их товарищам, ежели они хотят, первые ворота. Этого только и желали Гильом Дуглас и Симон Фразер; дали знать товарищам соединиться с ними, почему те и начали продолжать путь с таким скромным видом, что невозможно было иметь никакого подозрения. Достигнув площадки, они встретили вышедшего навстречу им привратника, который повел их в середину первой ограды; потом отворив рогатки, сказал мнимым купцам, что они во всяком случае могут сложить с лошадей свой товар, который, вероятно, будет до последнего мешка у них куплен по той цене, какую они назначат; горцы не заставили повторить себе это предложение, сбросили мешки в самых воротах, так что их невозможно было затворить; потом один из них, приблизившись к привратнику, державшему в руке связку ключей, ударил его вдруг в грудь кинжалом так сильно и проворно, что тот упал не вскрикнув. В эту минуту все другие сбросили с себя плащи и изорванную одежду. Симон Фразер схватил ключи, а Гильом Дуглас пронзительно и протяжно затрубил в рог.